литургическую форму для его ритуала посвящения[372]. Вариации и изменения в масонском ритуале он объясняет, предлагая гипотезу о существовании, бок о бок с традицией Конституций, «… использовавшихся Катехизисов [ритуалов], передававшихся исключительно устно… что и стало причиной возникновения нескольких вариантов прочтений»[373].
Прежде чем мы расстанемся с Финделем, стоит заметить, что он был первым масонским историком, сделавшим предмет своего изучения всецело экзотерическим и — вероятно, в силу своего протестантского происхождения — представившим Цех Трех Степеней как единственную аутентичную форму масонства. Настойчивое утверждение им исторического приоритета немецкого масонства кажется тем более странным, что он сам был не способен привести удовлетворительные свидетельства существования какой-либо реальной связи между немецким и английским масонством до начала 18-го века.
Р. Ф. Гоулд начинает свою знаменитую книгу, впервые опубликованную в 1903 г., с проведения четкого различия между двумя аспектами масонской истории — специфическим и общим. Если рассматривать масонство (как оно возникло в начале 18-го века) в первом аспекте, то оно предстает как всего лишь одно из многих тайных обществ, а его форма, характер и идеи сформировались в соответствии с модой, преобладающей уже в конце 17-го столетия. Гоулд пишет: «Следовательно, если мы можем проследить обычаи любого другого общества, связанного клятвами, как оно существовало, скажем, до 1725 г., есть большая вероятность, что на него никоим образом не могло повлиять масонство. Если же мы переходим от 18-го к 19-му веку, то, что ранее было только подозрением, становится более вероятным. Свидетельства о существовании в настоящем каких-либо стойких обычаев ни в коей мере не доказывают их давнишнего происхождения. Когда речь идет о ритуалах друзов в Ливане — если, конечно, авторы, от которых мы получили сведения, не были введены в заблуждение более или менее воображаемыми сходствами — то мне представляется, что эти сектанты… переняли некоторые практики у масонов»[374].
Такие «модернизирующие» тенденции не должны удивлять нас у Гоулда. Он был первым масонским историком, вполне сознательно видевшим в Братстве конкретный исторический феномен, а не просто проявление универсальной тенденции или вечную трансисторическую реальность. Абсурдность его предположений насчет друзов только показывает, до какой степени сильна у него тенденция к «сверхмодернизации» истории франкмасонства. Общий аспект масонской истории — а точнее, предыстории — существует для Гоулда только как предположение, а в любом сходстве с другими древними духовными движениями он видит, чаще всего, простое совпадение. Гоулд пишет так: «Примеры более древних объединений такого типа можно увидеть у персидских суфиев», или «ни одна из древних мистерий не представляет собой более интересного предмета, чем мистерии митраизма»**. Совершенно невероятно, чтобы древние митраисты или суфии имели общее происхождение с масонами. В то же время Гоулд допускает: общий аспект масонской предыстории до 1717 г. может означать, что франкмасонство было одним из очень многих тайных (или отчасти тайных) обществ, характер которых определялся факторами и тенденциями намного более древними (и намного более общими), чем их конкретные исторические проявления. Одна из этих тенденций состояла в том, чтобы рассматривать архитектуру в качестве символа Вселенной и включать некоторые тайные ритуалы посвящения в данную космологическую модель.
Гоулд (примерно как и Финдель) утверждает, что первоначальный характер масонства определяется особенностями разделения труда с 14-го по 16-й век. Одни профессиональные гильдии противостояли другим, мастера противостояли подмастерьям, местные работники — приезжим, работающим по найму, монастырские строители — строителям городских соборов и т. д. Определенное сходство можно увидеть между немецкими Steinmetzen с их Bauhütten и Постановлениями (как в Торгау в 1462 г.), с одной стороны, и английскими и шотландскими франкмасонами с их ложами и конституциями — с другой. Немецкое масонское поименование «Отца, Сына и Святого Духа; нашей Благодатной Матери Марии; и… Святых Четырех Коронованных Мучеников (Quatuor Coronatï)…»[375] может рассматриваться (в особенности в последней части) как результат неких возможных контактов между масонством двух стран, но не более.
Возвращаясь к фактам, о которых говорит Гоулд, — а делает он это в специфически масонской манере, даже когда речь идет о 15–16 вв., — необходимо отметить три момента. Первый — это существование индивидуальных и стандартных знаков, при помощи которых масон может быть опознан как человек, принадлежащий к обществу Steinmetzen. До этого момента нам неизвестны специальные ритуалы (подобные, скажем, «хирамичес-кому»), связанные с этими знаками, — хотя весьма вероятно, что посвящение в них сопровождалось определенными церемониями. Второй момент касается тайных «мистерий», которыми, согласно Гоулду, «были, несомненно, искусная резьба по камню и подготовка к работе и составление проекта: ремесленнику было запрещено обучать кого-либо этим видам работы»[376]. Третий момент состоит в том, что «немецкие каменщики получили от монастырских строителей тайное архитектурное учение, мистическую науку о числах… и особые символические предметы, такие как компасы, угольник, молоток… и складной фут, которые имели моральное значение в их ложах»[377]. Последнее утверждение поддерживает убеждение Гоулда в том, что социальный базис немецкого масонства в период его возникновения охватывал две группы рабочих — монастырских и соборных строителей; и те и другие оказались за рамками или на периферии системы гильдий — что, вместе с их автономией и сравнительной независимостью от растущей власти муниципалитета, предопределило особый характер масонства как организации.
Если посмотреть сквозь призму Трех кодексов (1459, 1462 и 1563), регулировавших функции масонов и подтверждавших их права и привилегии, то кажется, что они занимали промежуточное положение; они не были ни странствующими, ни оседлыми, ни городскими, ни сельскими жителями, ни клириками, ни вполне мирянами. С одной стороны, это промежуточное положение привело к тому, что немецкое масонство не вполне вписывалось в систему разделения труда в период позднего Средневековья; с другой, оно делало немецкое масонство более чувствительным к социально-экономическим условиям и политическим изменениям, происходившим в обществе. Вместе с Финделем Гоулд объясняет последующий упадок Steinmetzen окончанием строительства основных соборов, Реформацией и Тридцатилетней войной. Последний удар был нанесен имперским указом 1707 г., отменявшим верховенство Главной Ложи, и эдиктом 1731 г., который «признавал нелегальными все масонские церемонии»[378]. Гоулд категорически отвергает мнение, что спекулятивное масонство в Англии и Шотландии произошло от Steinmetzen (что утверждается Финделем и, в особенности, аббатом Грандидье), и закрывает тему немецкого масонства следующим утверждением: «Хотя существовало большое внешнее сходство между обычаями Steinmetzen и франкмасонов, никакой связи между ними не было установлено вплоть до 1779 г.»[379]. Немецкие масоны не смогли перерасти свой тип средневековой цеховой профессиональной ментальности, и хотя они и были довольно образованны, «неизбежен вывод, что они… никогда не достигали (в отличие от английских франкмасонов) уровня спекулятивной науки»[380].
История французского «до-франкмасонского» масонства, как она нарисована Гоулдом, может быть кратко изложена в следующем виде[381]. Во Франции 16-го века существовало странное сообщество работавших по найму, известное как Compagnonnage, состоявшее из трех содружеств, а именно: «Содружество Соломона», в которое входили каменщики всех религиозных убеждений и верований; «Содружество Мэтра Жака», в которое входили только каменщики-католики; и «Содружество Мэтра (или Отца) Субизе», объединявшее плотников-католиков. Все они периодически совершали Tour de France, путешествуя по большой территории, в основном на юге страны (включая несколько городов), где они получали пищу, жилье, работу и, если последней не оказывалось, кредит. Эти города получили название les villes du devoir, a эти рабочие стали называться les Compagnons du Devoir. Среди их оригинальных обычаев, упоминаемых у Гоулда, особенно интересны следующие три:
1. Похороны. Компаньоны образуют круг вокруг могилы, плакальщик опускается на одно колено, читается молитва, и когда опускается гроб, «два компаньона становятся на четыре угла пары перекрещенных палок, каждый из них пожимает другому правую руку, они шепчут друг другу на ухо, на мгновение обнимают друг друга и затем удаляются. Это совершают все присутствующие компаньоны по очереди».
2. «… У Компаньонов, за исключением Сынов Соломона, бы л о принято по достижении статуса Мастера покидать Сообщество…» Удивительным образом, Гоулд никак не комментирует этот обычай, хотя и приводит историю о том, как в 1651 г. архиепископ Тулузы строго запретил все обычаи компаньонов под угрозой отлучения от Церкви, — так что возможно, что до этого события Мастера были членами всех трех Содружеств. В то же время можно предположить, что по своему происхождению Compagnonnage был на самом деле организацией молодых ремесленников по определению и что принятие Мастеров в нее произошло намного позже, когда гильдии уже утратили господство в городах.