Когда я пишу все это, я помню о том, что даже такая простая и, несомненно, бинарная оппозиция, как «естественным путем разложившееся тело» /«сверхъестественным путем воскресшее тело», никоим образом не исчерпывает проблемы, даже если мы ограничимся масонским контекстом. Согласно розенкрейцерской легенде, тело Христиана Розенкрейца, основателя Братства Розенкрейцеров (который прожил 106 лет), было обнаружено спустя где-то 120 лет после его естественной смерти все еще нетронутым разложением. Это промежуточное положение может вполне говорить о том, что мы здесь имеем дело со своего рода спячкой, напоминающей о состоянии «полусмерти-полусна», которое приписано королю Грааля в поэме автора 12-го века Вольфрама фон Эшенбаха[536].
Переход от этой последней фазы к обычному еврейскому погребальному обряду, который приказал совершить для Хирама Соломон, отражает двусмысленность этой фазы. Дело в том, что если ритуальный стержень Хирамовой легенды предполагает, что восстановление тела было магическим актом — актом сверхъестественной трансформации, то контекст легенды, как целое, предполагает, что это собирание тела было просто приготовлением мертвого тела Хирама к похоронам, иудейский характер которых не оставляет места для чего-либо сверхъестественного в связи с мертвыми телами. Как мы уже видели, в разъяснениях к Ритуалу Достопочтенный Мастер говорит Кандидату, что посредством символического страдания и умирания в качестве Хирама он будет должным образом подготовлен к собственной реальной и естественной смерти. И именно этой смерти следует чрезвычайно трезвый и строгий похоронный обряд такого рода, который был осуществлен после смерти д-ра Андерсона; намного более трезвый и строгий, чем даже еврейские погребальные обряды, справленные по Хираму. По ходу официального объяснения процедур ритуала основной акцент делается на смертности масона/кандидата, на его смерти как естественном феномене, на последующем разложении трупа как естественном феномене и на его собирании вновь для погребения как чисто формальном акте «символического приготовления» к его последним масонским (более не еврейским, как в случае с Хирамом) погребальным обрядам.
Теперь мы не можем не вернуться к масонскому ритуалу в целом, как наиболее явному примеру того, что я назвал религиозным синкретизмом. Рассмотрим, как этот чрезвычайно странный феномен религиозного сознания нашел себе выражение в контексте такого ритуала.
Начнем с конца, со смерти Мастера Масона и последующих похорон. Эта церемония никоим образом не связана с ритуалом Мастера Масона или каким-нибудь другим тайным ритуалом масонства, хотя она может быть и непонятна присутствующим не-масонам.
Кончается все, когда очень краткий, специфически масонский обряд, проводимый после обычной англиканской, баптистской, католической или другой заупокойной службы, уже состоялся. Присутствующие масоны полностью сознают, что их действия являются не только последними перед погребением или кремацией, но отличаются, по сути, от обычных заупокойных служб — поскольку их не-христианский характер самоочевиден не только для присутствующих христиан, но также и для любого масона, который может их совершать. Не знаю, рассматривают ли они свое чтение псалмов и хлопанье в ладоши как иудейское (или в большей степени иудейское, чем христианское), или, по крайней мере, как нейтральное по отношению как к христианству, так и к иудаизму. Но я абсолютно уверен, что масонам, проводящим эти последние обряды, среди которых много англиканских священников (в их числе некоторые епископы), очень хорошо известно: то, что они делают, вполне совместимо с христианством или иудаизмом, или с ними обоими. Современный масонский похоронный обряд относится к христианскому (или любому другому) похоронному обряду, который ему предшествует, образом, аналогичным тому, как древнееврейский погребальный обряд Хирама относится к трем фазам масонского ритуала посвящения Мастера Масона. Обе церемонии выдают отчетливо синкретический характер этих трех фаз. Как современный масонский похоронный обряд нейтрализует духовный, ориентированный на душу характер христианской заупокойной службы, так и иудейский похоронный обряд Хи-рамовой легенды нейтрализует анимизм, внутренне присущий трем эпизодам, которые ведут к нему, — изувечение тела, разложение (как естественное, так и преднамеренное) мертвого тела и его восстановление. Из этого не следует, конечно, что масоны и евреи не верят в существование души и в жизнь после смерти, — отнюдь не так. На самом деле из этого следует, что как масонство, так и иудаизм, если их рассматривать в синкретическом контексте ритуала, очевидным образом не ориентированы на идеи о душе и жизни после смерти. Именно этот синкретический контекст всегда генерирует тип самосознания, отмеченный религиозным релятивизмом, без которого масонство вообще невозможно описать или понять[537].
Еще раз возвращаясь к погребальному обряду в Хирамовой легенде, но на этот раз рассматривая его в свете религиозного синкретизма, мы увидим, что нет никакого противоречия между иудейскими представлениями о естественности смерти и нечистоте трупа и третьей фазой Ритуала, восстановлением тела. Для синкретических рамок Ритуала сама Хирамова легенда — независимо от того, когда и где она сформировалась или стала средством воплощения современных или реконструированных моделей более ранних, — отражает в своей структуре и сюжете некоторые представления о других ритуалах, абстрагированные от своего действительного осуществления задолго до того, как эта легенда была принята масонами для своих целей и приняла современную форму. Мы назвали эту фазу Ритуала (восстановление тела Хирама) «двусмысленной» именно потому, что она содержит идею, которая показалась бы совершенно магической и анимистической, если на нее смотреть с точки зрения двух предшествующих фаз, и вполне формальной и естественной — если смотреть с точки зрения последующего погребального обряда. В компаративистской перспективе все известные отношения к мертвому телу формируют спектр, на двух полюсах которого находятся две крайности: полное уничтожение трупа, как в кремации, при которой не сохраняются никакие останки или прах, и его максимальное сохранение, представленное древнеегипетским обычаем мумификации. Еврейская погребальная служба может быть помещена где-то посередине, поскольку разложение трупа оставляется на волю природы. Труп не является темой для иудаизма[538] — так же как и душа. Иудаизм при помощи своего очень формального и простого ритуала нейтрализует магию и мифологию третьей фазы масонского ритуала, что, в свою очередь, демифологизирует и проливает свет монотеизма на первые две фазы. Давайте, однако, не забывать не только о том, что три фазы ритуала даны нам в еврейском (по крайней мере, формально) контексте, но и о том, что вся легенда приводится внутри масонского контекста. И здесь можно сделать следующий шаг: религия масонов нейтрализует, до некоторой степени, еврейский монотеизм легенды таким же образом, как последний уже нейтрализовал анимизм ритуала.
Будучи само синкретическим, масонство входит в очень сложные отношения с христианством, не сливаясь с ним. Христианство обеспечивает масонство идеями религиозного универсализма, но никогда не растворяется в масонстве, всегда оставаясь на краях его ритуала, занимая странное положение между его эзотерическим учением и экзотерическим индивидуальным религиозным сознанием (и совестью) его членов. Прекрасную иллюстрацию роли христианства в синкретическом комплексе масонства представляют собой сочинения двух выдающихся масонских авторов девятнадцатого века, Уильяма Хьюэна и Заместителя Великого Мастера Пенджаба, Иосии Уимпера. Во введении к книге Уимпера Хьюэн утверждает, что «изначальные принципы масонства основывались на христианской кафоличпости… и все они имеют тенденцию в направлении абсолютного космополитизма и религиозной универсальности…»[539]. Сколь бы тривиальным для масона ни казалось такое утверждение, оно содержит интересную идею, которую автор должен был всецело осознавать: что христианство является для масонства своего рода отправной точкой в отношении религиозной кафоличности (т. е. универсальности) и что основной религиозной задачей масонства как религии является стать еще более универсальной, чем христианство. Уимпер идет в этом направлении еще дальше. Для начала он устанавливает для масонов степень (!) христианства более высокую, чем то, чего достигают сами христиане, которую он отождествляет с теизмом: «Просто верующий в Бога, таким образом, не подходит для принятия в масоны; если он верит в Него, но не верит, что Он ответит на молитву, двери м-ва остаются закрытыми. Только этот пункт приводит нас к Теизму (в противопоставлении Деизму), который является необходимым для масона»[540].
Затем он устанавливает первоначальные, отчетливо христианские постулаты в отношении масонства, которые сделали бы честь обычному христианскому гностику, живущему, скажем, в Александрии в третьем веке н. э., с прибавлением некоторых оговорок относительно способности членов различных вероисповеданий (включая христиан) принять их: «Цеховое масонство, в его полных степенях, настаивает на вере:
1- е, в Откровение Бога человеку;
2- е, в Воскресение;
3- е, в бессмертие души;
4- е, в Логос Св. Иоанна.
Мы знаем, что эти условия не могут быть приняты многими… буддисты отвергают их все… Мы не можем утверждать, что какая-либо из известных религий, за исключением христианства, принимает их все. Вера парсов, возможно, ближе всего приближается к нашим требованиям»