– Сегодня – глянец, – отозвался он без удовольствия. – В полдень нужно быть на месте. Пляжные съемки.
Это была та самая сторона его работы, которая и кормила, и убивала. Бывшая жена отказывалась поверить, что Илья не вожделеет каждую из тех красивых, юных девушек, что снимались для журналов на кромке прибоя. А ему были не особенно интересны такие съемки, ведь задача, ставившаяся заказчиком, всегда была одна и та же. Позы одни и те же. А порой ему чудилось – даже лица…
В такие дни Илья работал на автомате, но рука уже была набита, глаз точен, и снимки получались удачными. Не гениальными, но шедевров и не требовалось. А Илья не пытался протестовать, принимая правила игры, поэтому его приглашали снова и снова.
Пока Кира не высказывалась по этому поводу.
– Хорошо, – отозвалась она и просияла. – А я сегодня попробую испечь китайские маффины.
Илья поморщился:
– Почему – маффины? Всю жизнь их называли кексами.
У нее мгновенно погасли глаза и дрогнули губы. Упрекнув себя за то, что придрался к пустяку, Илья попытался отвлечь ее:
– А почему – китайские?
– А тебе интересно?
«Разозлилась», – отметил он удрученно. Следовало бы приласкать ее и успокоить, но солнце неумолимо поднималось, нужно было бежать…
Илья выбрался из-под летнего покрывала:
– В них есть какой-то секрет?
– Я делаю их с голубикой, – слегка оттаяла Кира. – Знаешь, она просто взрывается внутри! И получается маленький фонтанчик сока.
– Обалдеть, – пробормотал Илья, натягивая шорты. – Стащишь один для меня?
Кира только кивнула, и он понял, что обида все же засела в ее душе. Но возиться с Кирой сейчас было некогда… Нырнув в белую майку, приготовленную ею, Илья коснулся губами ее высокого лба и отступил к двери.
– Не скучай!
Кажется, она ничего не ответила. Впрочем, Илья скатился по лестнице так быстро… Закинул на плечо кофр, подобно верному псу дожидавшийся у двери, натянул сандалии и выскочил за порог.
Утро сразу окатило прозрачными лучами, птичьей радостью и запахами, которые живут лишь в южных городах.
– Как я люблю тебя, – выдохнул Илья.
В тот момент он думал только о своем городе.
Вслух Илья не признавался, но твердо знал, что ни одна женщина не может сравниться с местом, где он родился и прожил всю жизнь. Не существовало на свете той, особенной, ради которой ему захотелось бы уехать отсюда.
Оставалось надеяться, что Кира не станет задумываться над этим… Она была красивой и доброй, но в мыслители явно не годилась. Впрочем, как и его бывшая жена. И это вполне устраивало: Илья признавал, что подсознательно выбирает не слишком умных женщин, рассчитывая не выглядеть на их фоне дураком. Такую, как Лариса, он бы не потянул… А может, и заскучал бы, ведь «многие знания – многие печали», а его тянуло к веселью и радости.
«Нет, я наговариваю на нее, – подумал он о Ларисе. – В ней тоже полно радости жизни. Как ей до сих пор удается находить чему бы удивиться? При этом она еще не глупа. Это и пугает… Пора признать: я сам не семи пядей во лбу, вот и сторонюсь умных женщин. Комплексую перед ними. Все просто…»
Как раз в нем самом гнездилась грусть, которой Илья не находил объяснения. Вся его жизнь прошла в тепле и красоте, и все же он как будто постоянно ждал беды… Ее черная тень закрывала солнце, которое Илья так любил.
– Ты смотришь на меня, будто подвоха ждешь, – как-то сказала Кира.
Он не стал спорить – она угодила в цель. В каждой ее фразе Илья невольно искал скрытый смысл. Сам не понимал, что заставляет его делать это… Кира казалась (и он пытался уверить себя, что и была в самом деле!) открытой душой, а ему мерещились скрытые сущности, таившиеся в ее уголках.
Илья пытался понять, не дует ли на воду, обжегшись на молоке… Но предательство жены не так сильно его ранило – к тому времени что-то уже надломилось в их отношениях, и одиночество он воспринял скорее освобождением.
Пока Илья не мог разобраться, как воспринимает то, что опять появилась женщина, неспешно опутывающая его энергетическими нитями. В течение дня его отношение к этому менялось по нескольку раз… То он хватался за телефон, чтобы услышать ее голос, в котором всегда дрожала улыбка, и забрасывал Киру вопросами:
– Ты здесь? Ты никуда не исчезла?
А то вдруг сообщение от нее отзывалось его раздражением: «Да что она все забрасывает крючки?! Достала…» Через час он опять набирал номер Киры, холодея от страха: а вдруг не ответит?
В музей-кафе Илья пока не решался зайти. Минутка нашлась бы, хотя он действительно был нарасхват с утра до вечера: фотосессии, съемки детских праздников, свадеб, юбилеев, экскурсий – бесконечный поток событий чужих жизней нес его с такой скоростью, что не всегда удавалось вдохнуть полной грудью. Илья жил среди незнакомых лиц, недоступной радости, любви, которой с ним никто не делился… Ему доверяли только делать слепки жизни, проходившей мимо. И процесс этот был бесконечен.
И все же Илья выкроил бы полчаса, чтобы заехать в «Кошачье царство», если б не слышал до сих пор визг шин автомобиля, уносившего Антона от его дома. Не слишком ладно прошло примирение… И было боязно увидеть пустоту в глазах, которые раньше сияли ему навстречу. А еще страшнее казалось встретиться с Ларисой.
Когда-то она сказала ему – уже забылось, по какому поводу:
– Твоя душа – сосуд, в котором слишком много намешано. Не позволяй выплескиваться всему без разбора. Отравишь ближнего своего…
Откуда она так хорошо его знала? Он не был ее кровным родственником, и виделись они не так уж часто. Даже в те дни, когда Илья вел у них студию мультиков, им особенно некогда было общаться, перебрасывались приветствиями, реже – успевали вместе выпить кофе.
Порой Илья ловил себя на том, что ему все труднее даются разговоры с людьми. И в Кире нравилось то, как она немногословна. Вечерами они или прогуливались по городу, или купались в море, которое на несколько часов действительно становилось черным. Или, если ему нужно было срочно обработать фотографии, Кира молча возилась рядом, занимаясь своим делом – искала или изобретала новые рецепты, выписывала из Сети смешные или любопытные факты, связанные с кошками.
Илья не позволял себе думать, что ему просто не о чем с ней разговаривать…
– В жизни не ел ничего вкуснее! – промычал Антон, еще не проглотив первый маффин с голубикой. – Объедение!
И в истоме закатил глаза, рассмешив Киру. К его зубам прилипли черные кусочки, но Антон никогда не стеснялся быть смешным.
«Илья себе такого не позволяет». – Она отогнала эту мысль, так и не разобравшись: нравится ей это или нет.
Все утро до открытия кафе она старательно рисовала на кексах усатые мордочки, но не кошачьи, а мышиные – это показалось правильнее. И Антон поддержал:
– Не котят же жрать в «Кошачьем царстве»!
– Жрать? – Лариса округлила глаза.
Но он лишь махнул рукой:
– Меня сейчас никто не слышит.
– А мы?
– Я оскорбил ваш слух? Простите. Исправляюсь: ничего более изысканного и воздушного я не пробовал в своей жизни! Так потянет?
И схватил второй маффин, который исчез у него во рту быстрее, чем Лариса успела крикнуть:
– Оставь детям!
– Я тоже твой деть…
– И не разговаривай с набитым ртом.
– Но другого же у меня нет. – Антон с чувством сглотнул и просиял. – Кира, я должен тебе признаться… Ты гений.
Подобравшись поближе, Лариса принюхалась:
– Это правда – так вкусно?
– А ты попробуй.
– Их мало…
Кира с готовностью подскочила:
– Там еще выпекаются.
– Правда? Тогда… Должна же я, как хозяйка кафе, принять продукцию. – И она рассмеялась, быстро оглядев обоих: не приняли ее слова всерьез?
Антон подвинул ей блюдо:
– Угощайтесь, мадам.
Осторожно взяв маффин двумя пальцами, Лариса откусила чуть-чуть, медленно прожевала, сделала большие глаза и куснула еще раз.
– А? – обрадовался Антон. – Что я говорил?
– Бесподобно! – простонала Лариса и откусила еще.
Но Кира не успела подпрыгнуть от радости – за ее спиной звякнул колокольчик, и пришлось бежать на его зов. Она перелетела зал, ощущая себя счастливой птицей, которая нашла в бесконечном небе верный путь к своей стае. А ведь могла заблудиться и погибнуть…
Выскочив в фойе, она увидела, что это зашел старый сосед Федор Васильевич, который продолжал заглядывать к ним и после смерти Зинаиды Андреевны. Когда-то они были дружны с ее мужем, потом сосед проведывал вдову и до сих пор не мог отделаться от привычки заходить в кафе, где никогда ничего не заказывал, потому что его здесь угощали.
Кира провела старика в зал, где витал запах кексов. На пороге Федор Васильевич поправил спадавшие сзади на плечи жидкие седые волосы. «Может быть, он художник?» – почему-то раньше это не приходило в голову. А вот подумалось, и сразу руки его, похожие на слегка скрюченные ветки дерева, показались другими. Кисть вполне уместно смотрелась бы в этих темных пальцах.
Он бросил короткий взгляд на то место, где раньше стояло продавленное кресло перед телевизором. Куда его убрали, Кира не спросила. Но ей не хотелось думать, будто оно отправилось на свалку… В ее воображении мгновенно возникла история: начинающий художник влюблен в молодую жену соседа, но и с ним дружен, поэтому может позволить себе лишь рисовать Зинаиду. Втайне, конечно… И она остается на его полотнах юной, веселой. Может быть, все эти годы он продолжал видеть ее таковой сквозь неприглядную оболочку старости?
У Киры даже сердце защемило. Схватив старика за руку, она потащила его к столу:
– Угощайтесь, прошу вас! Это я сама испекла.
– Федор Васильевич! – радостно воскликнула Лариса. – Что ж вы так поздно? Мы тут чуть все не съели без вас.
Усаживаясь за столик, он с важностью пояснил:
– Был срочный заказ. У одной мадамы по дороге на пляж отлетела подошва. Пришлось приладить. Кто лучше Федора Васильевича сделает?