Вдобавок Лариса развивала свой бизнес, пусть и не совсем серьезный, на взгляд Ильи, довольно дамский, но, главное, они с Антоном не голодали. Глядя на желтое окно своей спальни, Илья думал о женщине, которой там не было, и от самих мыслей стало так приятно, словно кто-то нежно подул ему в макушку. Захотелось закрыть глаза и шаг за шагом снова пройти маршрутом их вечера.
Он отвел ее в свое тайное убежище среди скал… Это значило больше, чем признание в любви. Поняла ли это Лариса? Не могла не догадаться, когда Илья сказал:
– Я еще никого сюда не приводил.
И хотя она ничего не ответила, пока стояла у кромки воды и рукой придерживала короткие медовые волосы, которые ветер пытался взлохматить, Илья был уверен, что эти слова Ларисе запомнятся. У него дрожали руки – так хотелось обнять ее.
Илья не сумел бы объяснить, но это вполне телесное желание было незнакомым. С Кирой он испытывал другое… Не то чтобы Лариса вызывала в нем благоговение, а Кира животную страсть! Нет, в Ларе он тоже чувствовал прежде всего женщину. Он себя с ней ощущал другим.
Было что-то собачье в том, как хотелось ему бежать за ней следом, заглядывать в глаза, ища одобрения, ловить любые интонации, даже если Лариса ругала его. Да пусть хоть поводком отхлестала бы! Кире он этого не позволил бы…
– Ты правда хочешь ее увидеть? Не испугаешься?
Они сидели вдвоем среди почерневших после захода солнца кустов, и Антон изо всех сил кусал губу, чтобы не рассмеяться.
– Она жуткая, поверь мне.
Его забавляло упорство, с каким Кира хотела посмотреть на цикаду. Их стрекот завораживал, и она отказывалась поверить, что ночные певцы уродливы, как пришельцы в дешевых фантастических фильмах.
– Но они же так красиво поют, – твердила она. – Послушай!
И чуть запрокидывала лицо, чтобы видеть звезды, которые ярче проявлялись над садом, где не было фонарей. Антон смотрел на ее приоткрытые губы, которые всегда улыбались, а сейчас точно ждали чего-то, и думал: «Я хочу ее поцеловать. Просто поцеловать». Но он знал, что не сделает этого. Тогда она просто встанет и уйдет. И больше не появится в их доме. Потому что в ее жизни есть мужчина, ради которого она претерпела стыд, значит, для нее Илья – особенный.
«У нее так же сжимается сердце, когда она видит его лицо?» – Антон постарался продохнуть боль и спокойно пояснил Кире:
– Вряд ли это может считаться пением… У них есть мембраны, такие специальные, и с их помощью цикады издают эти звуки. В отличие от кузнечиков, они не трут лапки, чтобы получался стрекот. А звучат цикады намного сильнее – аж до ста двадцати децибел доходит!
– Правда?!
– Клянусь! Их можно расслышать почти за километр. Ну, понятно, если ночь тихая…
– Как сейчас? – Она опустила голову и улыбнулась ему.
У Антона опять стиснуло сердце: «Хочу ее поцеловать…» Он торопливо продолжил:
– А ты знаешь, что басня «Стрекоза и муравей» написана про цикаду? Наш Крылов неправильно перевел… Он ведь, как известно, только пересказывал басни Эзопа. А у того речь шла как раз о цикаде. Стрекозы не умеют ни петь, ни прыгать. А цикады как раз очень даже…
– Откуда ты все это знаешь?
– Точно не вспомню. Наверное, мама мне рассказала когда-то. Видела, сколько у нее книжек?
– Да, книжек у нее море… Или лучше сказать – горы? – Кира помолчала секунду. – Так ты поймаешь цикаду? Мы сразу отпустим ее, я только посмотрю.
– Да не на что там смотреть! Гигантская уродливая муха.
– Все равно…
– Ну, если дама желает! Только замри.
Вытянув из кармана телефон, он посветил на ствол ближайшей сосны:
– Есть шанс, что она прискачет к лучу. Я видел, как цикады летели на свет фонаря. Насекомые всегда тянутся к свету…
– Люди тоже.
– В нем есть свет? – вырвалось у Антона, и он тут же в отчаянии прикусил губу.
Кира могла бы сделать вид, что не поняла, о ком идет речь. Или прикинуться, будто не расслышала вопроса. Но она не стала играть, только взгляд отвела:
– В нем есть тайна.
– В Илюхе? – удивился Антон. – Вот уж не подозревал… А тебе это нравится? Я всегда думал, что это в женщине должна быть загадка.
Она усмехнулась:
– Потому что кто-то об этом спел?
«Я смешон, – подумал Антон с горечью. – Куда я лезу со своей культяпкой?! Такая девушка…»
– Сейчас, – заверил он, – я поймаю тебе цикаду…
И это в самом деле ему удалось, правда, прождали они несколько минут, и все это время Антон боролся с сердцем, которое сбивалось с ритма, шалея от желания. Он боялся, что Кира заметит, как он задыхается, и старался вообще не дышать, отчего в голове мутилось еще больше.
«Табу, – твердил он, уставившись на корявые узоры сосны. – Я не должен думать об этом…»
Его спасла цикада. Когда она впрыгнула в кружок света, Антон разом очнулся и резко схватил ее двумя пальцами за бока. Кира тихонько взвизгнула, но насекомое уже оказалось у него в руке, и он почувствовал себя победителем. Прозрачные крылья лихорадочно бились в мольбе о пощаде, но Антон держал крепко.
– Смотри. – Он высветил огромные навыкате глаза и лапы, похожие на шипы. – Вот она… Собственной персоной. Страшная?
– Я думала, будет хуже…
– Тебя не напугаешь, храбрейшая из храбрейших! А ты знаешь, что цикада – воплощение бессмертия?
– Серьезно?
– Вполне. Была одна богиня… Забыл, как ее звали! В общем, она полюбила Титана, но не смогла подарить ему вечную молодость. Он старел, как все мы, грешные… И богиня не придумала ничего лучшего, как превратить его в цикаду, чтобы тот жил вечно.
Откуда он это знает, выяснять Кира не стала. Спросила о другом:
– То есть ей было все равно, как он выглядит?
– Она же любила его. – Антон опять ощутил, как кольнуло сердце. – Вспомнил! Она была богиней утренней зари.
– Наверное, это действительно должно быть безразлично… Внешность…
– Только не людям. Если б Илья был уродом, ты не влюбилась бы в него.
Она промолчала, и Антон упрекнул себя за то, что произнес это. Прозвучало осуждающе… Будто он сам потерял голову, увидев не глаза Киры, а ее светлую душу! Ненужные, лишние слова часто вырывались против его воли, потом он корил себя за это и грыз часами. Но память Киры уже было не очистить от услышанного…
– Отпусти цикаду, – попросила она. – Я увидела ее. Спасибо.
Послушно разжав пальцы, Антон усмехнулся: насекомое словно растворилось в воздухе, он не успел заметить, куда оно делось. Он поскреб пальцами, счищая следы цикады, и остановился, заметив, как внимательно Кира наблюдает за ним.
– Тебе не было противно?
– Противно? С чего бы? Это же природа…
И вдруг обожгло: это ей противно касаться его! Она о себе говорит, а переводит все на него. И так будет всегда, нужно избавиться от наваждения. Он сам лишил себя шанса быть равным среди людей, обижаться не на кого. Нужно просто смириться и знать свое место. Вот только смирению Антон никак не мог научиться.
Поднявшись, он хотел было подать ей руку, но та же мысль о ее скрытом отвращении к нему успела проскочить прежде, чем Антон сделал это. Кире пришлось вставать самой, и она не смогла скрыть, как удивлена этим. И он сразу почувствовал стыд за себя: да она вовсе не брезгует им, а он это выдумал…
– Я провожу тебя, – проговорил он полувопросительно.
– Хорошо, – отозвалась Кира, но как-то сдержанно, будто была обижена на него.
«А если взять и спросить?» – у него перехватило дыхание от простоты этой мысли. От доступности полного откровения, которого он жаждал и боялся до дрожи.
И все же пошел ва-банк:
– Скажи честно, тебе неприятно, когда я касаюсь тебя? Только не ври! Я должен знать.
Антон ожидал, что она бросится в оправдания, станет его заверять, что ничего подобного не испытывала и считает его полноценным человеком и все в таком роде… Наверное, и он на ее месте твердил бы что-то подобное. Хотя знал, сколь мала цена таких «правильных» слов.
Но Кира с ответом медлила. То опуская ресницы, то боязливо поглядывая на него, она явно подбирала слова, и от этого у Антона похолодело внутри – вот сейчас он получит ту откровенность, которой просил… И что дальше? Продолжать жить с клеймом прокаженного? Нацепить колокольчик на балахон, чтобы впредь невинные девушки не обманывались на его счет и разбегались при одном лишь его появлении?
– Ладно, – уронила Кира тихонько, и он совсем перестал дышать. – Я скажу тебе честно.
Антон напрягся.
– Мне страшно, когда ты меня касаешься, – еще более тихим голосом закончила Кира.
Голову больно сдавило: «Вот и все. Раскололась. Ты этого добивался?» Как той цикаде, ему захотелось прыгнуть во тьму и слиться с нею, чтобы никто из смертных больше не видел его уродства. Нужно жить среди подобных себе… В доме инвалидов, что ли…
– Мне страшно, – повторила Кира. – Потому что это все неправильно… Твои прикосновения не должны меня волновать. Но я ничего не могу с этим поделать!
У него совсем потемнело перед глазами:
– Что?!
– Да! – выкрикнула она, и подбородок ее задергался от назревавшего плача. – Ты хотел правды? Вот такая она. Есть Илья. И есть ты. И это ужасно! То, что я так тороплюсь сюда по утрам, просто бегу, чтобы поскорее тебя увидеть. Как будто без тебя я… Господи, как же это сказать? Не целая, что ли… Но ведь не ты же должен быть моей половиной! Почему, когда я вижу тебя, у меня сразу поднимается настроение?
– Возможно, потому что я шут, – пробормотал он, боясь поднять на нее глаза.
Она мотнула головой:
– Вовсе нет! Ты – артист, а не шут. Настоящий артист. Но у меня в душе все поет не поэтому… Сама не знаю почему. – Кира тяжело вздохнула. – Как это все неправильно. У меня не должно мутиться в голове, когда ты меня касаешься…
– Ты…
Кира перебила его:
– Так никогда не было. У меня… В моей жизни всегда был кто-то один.
Прижав к лицу сложенные «лодочкой» руки, она смотрела на него такими несчастными глазами – у Антона от сострадания заныло сердце. Он готов был на все, лишь бы сделать ее счастливой, но не мог поверить, что Кира хочет того же. Ее душа разрывалась, и Антон впервые физически ощутил боль другого человека.