Но того, что он произнес, Лариса не ожидала.
В доме она провела Илью в маленькую гостиную, где стоял светлый диван с витыми ножками и набивными, в цветочек, подушками. Он будто скрывался в уголке сада – столько вокруг было зелени, от которой Лариса набиралась энергии в те месяцы, когда вытягивала сына к жизни. Кроме дивана здесь был только телевизор, хотя передачи она не смотрела, лишь любимые фильмы в записи.
– Садись, – предложила она и хотела было опуститься на диван, но Илья схватил ее локти и сжал так сильно, что Лариса негромко вскрикнула: – Да что случилось?
– Я… – опять начал он и громко сглотнул. – Я понял одну вещь. Очень ясно понял… Наверное, это тебя напугает. Меня тоже напугало. Но с этим ничего не поделаешь. Я люблю тебя.
Оцепенев, она молча смотрела в его глаза, которые теперь вовсе не казались ей сумасшедшими, только измученными. И понимала, как отчетливо Илья видит сейчас ее морщинки и первые признаки дряблости кожи, которые будут лишь усиливаться с каждым годом, и седые корни отросших волос – не успевала подкрашивать… Все это не пугало его и не вызывало в нем отторжения, и Лариса понимала почему: он работал с красотой и знал, каким образом та создается. Она не представляла для Ильи особенной ценности.
«Интересно, он помнит те слова Экзюпери? Что самого главного глазами не увидишь?» – Лариса подумала сначала об этом, и уже потом о другом: как вырвавшееся у Ильи признание меняет жизнь сразу нескольких человек. Главное – жизнь ее сына…
Но все же это звучало дико. И она ответила:
– Ты не в себе. Что произошло? Вы поссорились с Кирой?
– Не говори о ней, – взмолился он, поглаживая большими пальцами ее голые локти. – Никакой Киры для меня не существует. Ее больше нет.
У Ларисы свело губы:
– Что ты с ней сделал?!
– Ничего. Она жива-здорова. Где-то плавает себе на лодке…
– Ты бросил ее одну в море?
Реальность затуманилась в тот момент, когда то, о чем Лариса только подумала, произнес голос Антона. Но это действительно был он – вошел в дом, наверное отыскивая ее, а они не услышали этого. К Ларисиным щекам прихлынул жар: с какого момента сын слышал их разговор?!
Разжав руки, Илья обернулся к брату:
– Ничего с ней не случится. Она сумеет управиться с веслами.
Он не успел договорить. Лариса рванулась вперед, закрыла Илью собой. «Сейчас Антошка его убьет!» Губы Антона побелели – она видела его таким всего несколько раз в жизни, но помнила, чем это кончается.
– Одну? – повторил он. – В море?
Кажется, теперь и до Ильи дошло, что он натворил. Чуть запрокинув голову, Лариса заглянула ему в лицо – брови дрогнули тревогой. Он хотел что-то сказать, но она опередила:
– Беги к ней. – Она простерла к сыну руку, точно на расстоянии уперлась ладонью ему в грудь – остановила. – Спасай.
Угадал ли Антон, что стояло за этими простыми словами, но, посмотрев в глаза матери, шагнул назад и быстро вышел из дома, прихрамывая сильнее обычного. Когда он волновался, нога начинала болеть, Лариса знала это.
– Теперь она будет считать его спасителем. – От кривой усмешки лицо Ильи стало вдруг некрасивым, точно он собирался заплакать.
И это внезапно тронуло Ларису – мужская красота всегда пугала ее. Илья приблизился к простым смертным, и от этого все стало возможно…
«Но десять лет разницы! – спохватилась она. – И не в мою пользу…»
– Ревность может заставить тебя очнуться.
Он сдвинул брови:
– Очнуться? От чего?
– От наваждения. Такое случается иногда. Присядем?
Ей неловко было стоять рядом с ним посреди комнаты, будто они собирались потанцевать. Лариса первой юркнула в уголок дивана и обняла подушку, чтобы отгородиться. Присев на самый край, Илья хмуро проговорил:
– Я так и знал, что ты не воспримешь мои слова всерьез.
– Мальчик мой…
– Я не мальчик. – Он резко дернул подушку и притянул Ларису к себе. – И ты мне не тетушка. Ты просто была женой моего дяди, так что никакого кровосмешения.
– Но разницы в возрасте не сотрешь, – прошептала она, пьянея от того, как он задыхался.
– Плевать мне на это… Я люблю тебя. Я столько думал в последнее время… Пытался бороться с собой. И об этой чертовой разнице в возрасте сто раз себе напоминал… За Киру цеплялся. Даже несуществующего ребенка начал придумывать…
– Ребенка?!
– Да нет никакого ребенка! Я воображал его, чтобы смириться с существованием Киры. Но мне нужна только ты. Вторая чашка кофе может быть только для тебя…
Не переспрашивая, что значит последняя, не совсем понятная фраза, Лариса приняла ее как данность. Каждый находит свою формулу счастья. Для Ильи в нее вписывалась эта гипотетическая вторая чашка…
– Но я-то никогда не допускала даже мысли о тебе, – призналась она.
– А я не тороплю, – отозвался Илья, но рук не разжал.
Лариса попыталась все обратить в шутку – ирония способна рассеять любое наваждение:
– Значит, пара секунд у меня есть?
– У тебя столько времени, сколько тебе понадобится, – прошептал он, касаясь губами ее уха, отчего Ларисе захотелось закрыть глаза и забыть обо всех сомнениях и принципах.
«А сколько у меня осталось жизни? – Эта мысль оказалась тягучей и ничуть не испугала, хотя обычно Лариса старалась не думать ни о старости, ни о смерти. – Почему бы не подарить себе немного радости?»
Будто в стороне маячило осознание того, что тем самым она заодно расчистит дорогу сыну, но это казалось Ларисе неблагородным по отношению к Илье – такая позиция граничила с обманом. Но у нее почти не было сомнений: если сейчас она отвергнет его, он опять вернется к Кире и без труда заполучит ее. Лариса до сих пор не понимала, как у его жены хватило сил оторваться от такой красоты, такого жара… Да еще и уехать за тридевять земель. А может быть, потому и удалось справиться с собой, что Муся уехала.
«А я здесь… И я не справляюсь…» – глубоко вздохнув, точно собиралась нырнуть со скалы, Лариса чуть повернула лицо и коснулась его губ. Они мгновенно ожили, слились с ее губами, начали ласкать их торопливо и нежно. Ее удивило, какой у него сладкий вкус, хотя он курил. Бросил? Или был так уверен, что все получится, и пожевал что-то перед тем, как войти сюда? Но это не вызвало досады, Ларисе нравились мужчины, нацеленные на победу.
Желание, которое она подавляла так долго, прошлось по телу волной, до того скрутило все внутри, что Лариса застонала от удовольствия и отчаяния: теперь не получится от него отказаться. Никаких глобальных решений принимать сейчас она была не способна, мысли растворялись, не успев приобрести форму. Остались одни ощущения – его рук, которые смело исследовали ее тело, губ, продолжавших баловать ее лишенные ласки губы, обнаженной груди, покрывшейся испариной возбуждения.
Она и забыла, как это происходит… После отъезда мужа у нее был роман, но с тех пор прошло несколько лет, которые она посвятила сыну и «Кошачьему царству». Кажется, они теперь в полном порядке…
Успев подумать, что вот-вот ее мальчик спасет свою любовь и будет счастлив, Лариса закрыла глаза и отдалась ощущению покачивания волн, которое так нравилось ей когда-то… Волны уносили ее в иллюзию возвращения юности.
Когда Антон позвонил и нарочито спокойным тоном спросил, где сейчас ее лодка, Кира первым делом подумала: «Решил воспользоваться моментом… Хочет, чтобы я чувствовала себя обязанной ему». Но, как умела, объяснила, где ее искать.
Отключив телефон, она укорила себя за такие мысли. Чем Антон заслужил, чтобы его подозревали в коварстве? Наверняка он просто испугался за нее, узнав…
А откуда он, кстати, узнал?
«Илья побежал к ним? Зачем? Нажаловаться? Рассказать, какая я плохая? Но чем? Чем я так плоха для него?!» – ей опять захотелось плакать, но слез уже не было, похоже, истощился весь годовой запас.
Оставалось просто дождаться Антона, хотя она не сомневалась, что и сама смогла бы добраться до берега. Слегка запрокинув голову, Кира всмотрелась в небо, выискивая своего сапсана, и подумала, что хотела бы превратиться в такую стремительную птицу и улететь куда-нибудь далеко-далеко. Но следом посетовала: какие детские мысли… Илья и без того считает ее инфантильной. Или – считал? Он уже – был? Слился с прошлым, в котором не так-то много случалось хорошего… И он не стал радостным воспоминанием.
Опустив голову, она проговорила, обращаясь к морю:
– Вот так… Столько лет я рвалась к тебе. Мечта сбылась, а счастья что-то не чувствуется… Наверное, и не нужно было мечте сбываться, пусть бы оставалась мечтой.
Телефон в сумочке робко пиликнул – пришло сообщение. Кира встрепенулась: пошел на мировую? Просит прощения? Не задумавшись, готова ли она простить Илью и сделать еще одну попытку построить разваливающийся воздушный замок, она выхватила телефон и изо всей силы вдавила кнопку.
«Прости, все кончено».
Кира долго смотрела на неумолимый дисплей, прежде чем смысл короткой фразы дошел до нее – первым шло «прости», и ей показалось, будто это как раз и есть те слова, которых она ждала. К тому же ее охватило необъяснимое ощущение дежавю, тоже сбившее ее с толку. Но продолжалось это недолго…
Внезапно фонтаном вскипела злость, и, вскочив, она размахнулась и зашвырнула телефон на глубину:
– Вот тебе! Ненавижу!
Кажется, она кричала что-то еще, потом не смогла вспомнить что. Ее крутило и ломало от ярости, да так, что лодка накренилась, и Кира, отчаянно взмахнув руками, вывалилась за борт. Вода мгновенно остудила ее гнев, заставив отплевываться и сморкаться. Серьезная опасность Кире не угрожала – она тут же схватилась за борт, но даже намек на борьбу за жизнь привел ее в чувство.
Заряд соли неожиданно прояснил мысли, и то смутное, чего она не могла понять минуту назад, вдруг проступило с такой очевидностью, что ее передернуло. Это сообщение… Она уже читала его когда-то!
– Черт! – вырвалось у нее. – Как это…
Плохо соображая, что делает, Кира нырнула и поплыла в ту сторону, где утонул телефон. Она погружалась все глубже, хотя и начала понимать, что ей никогда не достичь дна. Телефон наверняка утянуло в песок…