Жданов махнул рукой и скривился:
– Ты вот не видел, тогда еще в Ленинграде был, когда Молотов в конце мая сорок пятого принес к Сталину письмо начальника тыла генерала Хрулева о том, что для обслуживания и питания участников заседаний совета союзников под председательством Жукова генерал Соколовский запросил три тонны икры, четыре тонны колбасы, восемь тонн рыбных изделий, семьдесят тысяч литров коньяка и вина, еще и водки немалое количество, ананасов и так далее. Это только то, что я запомнил… Этот бы список нашим блокадникам показать!.. Кстати, похожая просьба и от Конева поступала.
– Ну и что Хозяин? – встрепенулся Кузнецов.
– Хозяин? Понимаю, сказал, что у наших прославленных маршалов боевые, закаленные желудки, но вот иностранцев стоило бы пожалеть. А потом уже спокойнее добавил: «Впрочем, полководцы ведь должны уметь солдат считать, а не икру. Ошиблись, наверное. Поправьте цифры, пожалуйста. И пусть достойно встретят союзников». После этого довольный Молотов синим карандашом написал: «тт. Булганину, Хрулеву. Нельзя “угощенье” превращать в пиршество несусветных размеров. Если раз в сто и больше сократить некоторые продукты, вычеркнуть все роскошества, тогда я не возражаю». Вроде обошлось. Во время войны Соколовский с Булганиным на Западном фронте принимали приехавшего Сталина. И он это помнил. Но через год Булганин Хозяину докладывает, что на таможне вблизи Ковеля задержано семь вагонов мебели со справкой: «Выдана Маршалу Советского Союза тов. ЖУКОВУ в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии “Альбин Май”, приобретена за личный расчет и Военным Советом Группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз в Одесский Военный Округ».
И.В. Сталин. Иногда полезно пройтись пешком. 1940-е.
[Из открытых источников]
– Да-да, я знаю. Но дело ведь не только в этом, – закивал головой Кузнецов. – Мне показывали кое-какие нехорошие бумаги, донесения о разговорах Жукова с американцами и англичанами, их хвалебных речах. Не стоило так Георгию Константиновичу гусей дразнить. Сам ведь в подобных случаях крут бывал.
– Конечно, не стоило. Но от фанфар первой глохнет память… – задумчиво произнес Жданов и, будто очнувшись от каких-то налетевших воспоминаний, продолжил: – Кто задирает нос, тот спотыкается… Такова жизнь…
– А мне вот рассказывали, – энергично воспользовался паузой Кузнецов, – что какой-то генерал после успешного доклада Хозяину осмелился попросить, чтобы ему, если можно, вернули задержанные на контрольном пункте трофейные вещи. «Это можно, – сказал ему Иосиф Виссарионович. – Конечно, можно. Если для вас это ценно. Напишите рапорт, я подпишу». Ну, генерал тут же радостно вытащил из портфеля заготовленный рапорт. Сталин наложил резолюцию. Прочитав: «Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин», – генерал решил уточнить: «Тут описка, товарищ Сталин. Я не полковник, а генерал-полковник». И услышал: «Почему описка? Нет, тут все правильно, товарищ полковник».
Жданов рассмеялся:
– Я о таком не слышал. Если это и байка, то вполне в стиле Хозяина. Но давай-ка вернемся к нашим заботам. Надо и к александровским замам повнимательнее приглядеться. И о кандидатурах на их место уже пора подумать. Вот, например, есть совсем другой философ и экономист, не чета Александрову, доктор наук и фронтовик Шепилов Дмитрий Трофимович, генерал-майор, прошел и Сталинград, и Курскую дугу, и газету «Правда». Мужик крепкий, надежный… Кстати, он емко и точно назвал творение Александрова «эклектической окрошкой», которая носит отчетливые следы различных буржуазных и мелкобуржуазных влияний. Вот такие люди нам нужны!
Разговор был долгим. От Жданова уехали далеко за полночь. Казалось бы, не привыкать, но Алексей Александрович чувствовал все же себя несколько разбитым. И открытое окно не помогало. То ли от того, что долго не мог заснуть после разговора и не выспался. То ли от какой-то неясной тревоги, запавшей в душу. Жданов призывал действовать. И это правильно. Он и сам это понимает. Время удачное. Но Хозяин и в Крыму, и на Кавказе все видит и знает.
Кузнецов не забыл еще тот испуг, который охватил его после получения телеграммы в первый год блокады: «Вы создали Военный Совет Обороны, не имея на это права… У нас нет гарантии, что вы опять не выдумаете чего-либо такого, что не укладывается в рамки нормальных взаимоотношений, вы стали на путь непонятной нам самостийности…» Но тогда беда миновала. Как любят говорить фронтовики, война все спишет. И действительно списала…
«Душно, как же душно… Балтийский воздух свежее… Точно, точно гроза будет. Скорей бы!»
Алексей Александрович вернулся к столу. Сел в кресло. Привычным резким движением головы отбросил назад волосы, расправил плечи. Затем вызвал секретаря, попросил принести ему личное дело товарища Шепилова Д. Т. и решительно открыл папку со срочными бумагами.
Глава четвертая
Первую остановку решено было сделать не в самой Туле, а неподалеку от нее, в небольшом шахтерском городке Щекино, примерно в двухстах километрах от Москвы. Никакой пышной встречи не было, о чем заранее просил вождь. Наскоро пообедали в одном из уже восстановленных зданий и собирались проследовать дальше. Но Сталин решил все же пройтись по близлежащим улицам с Микояном, Поскребышевым и двумя прикрепленными офицерами. И с каждым шагом лицо его становилось все более мрачным. Вернулся крайне расстроенный:
– Городок-то был в оккупации всего полсотни дней. Но эти мерзавцы, эти скоты успели разрушить все – и предприятия, и поликлинику, и роддом, и школы, и клуб, и железнодорожный вокзал… Города в руинах, тысячи деревень сожжены… Миллионы людей без крова остались. Европейские варвары! Вижу, люди трудятся героически, практически весь день, а живут, кто в подвалах, кто в землянках. Жалуются на нехватку стройматериалов. По развалинам кирпичи собирают. Это недопустимо! Надо срочно менять ситуацию! Ведь вот план жилищного строительства в районах Урала, Сибири и Дальнего Востока работает, и работает неплохо. Сколько мы там жилья строим?
Поскребышева взять врасплох не получается никогда:
– Более шестидесяти тысяч домов за полтора года, товарищ Сталин, общей площадью 4 миллиона 200 тысяч квадратных метров. К январю должны отчитаться.
– Вот видишь, Анастас. Хорошее дело и хороший результат! Надо нам что-то придумать и насчет европейской части. Они больше всех пострадали.
Анонимное письмо М.Ф. Шкирятову о связях А.Н. Поскребышева с Металликовым. 1930-е. Подлинник. Автограф.
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 196. Л. 77–77 об.]
– Да кто ж спорит? Конечно, хорошее… – тяжело вздохнул Микоян, – но за Урал мы пихнули без малого миллиард на кредиты рабочим и служащим для покупки жилья в собственность. Причем почти даром – под один процент. Минфину еще одну такую сумму сейчас не осилить.
– Подумаем. Вместе с товарищем Косыгиным подумаем, – коротко ответил Сталин, отвернулся и надолго замолчал.
Естественно, молчали и Микоян с Поскребышевым. Каждый сделал пометки в своем блокноте.
Трудно сказать, сколько бы они так проехали, но гнетущее молчание прервала неожиданная остановка. Через минуту генерал Власик открыл дверцу и озабоченно доложил, что на «паккарде» перегрелись покрышки, придется подождать, пока исправят.
Сталин вышел, посмотрел на удрученно-испуганного водителя, присевшего у колеса, ободряюще улыбнулся и предложил всем пройтись вперед пешком.
– Это даже хорошо. Подышим немного, разомнемся, а когда шофер сменит эти покрышки, он нас догонит.
«Перегрев покрышек» произошел по вполне понятным причинам. Бронированный «паккард», весивший без малого пять тонн, просто не был приспособлен для поездок на большие расстояния, да еще и по грунтовой дороге. Его предварительно никто и не испытывал на подобное. А теперь вот выяснилось, что у этого «американца» характер вовсе не ковбойский, и через сотню километров после того, как кончился асфальт, он явно начал капризничать.
Ну, пешком так пешком. Неторопливо плетущуюся по ухабистой безлюдной дороге группу со скрипичными футлярами в руках издалека вполне можно было бы принять за странствующих музыкантов, если бы, конечно, не генеральские погоны Власика и Поскребышева.
– Нет, не такой эта дорога от столицы в Крым должна быть! – через несколько десятков метров, в сердцах махнув рукой, заговорил Сталин, тщетно старавшийся при ходьбе не запачкать свои любимые короткие и мягкие сапоги из шевро. Он чуть приостановился, оглядывая окрестности. – Эту дорогу следует сделать как можно лучше. Разбить на участки, поставить сторожей, построить им домики, дать участки земли, чтобы они сами имели все необходимое. Тогда они будут заинтересованы. Тогда будут хорошо следить и ухаживать за дорогой. Ведь можно же? Можно!
И.В. Сталин держит на руках дочь Светлану во время отдыха на даче. Июнь 1935. Фотограф И. С. Власик.
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1672. Л. 6]
И, по обыкновению заложив руки назад, чтобы незаметно поддерживать здоровой рукой больную, решительно двинулся дальше. Но на ходу обернулся:
– Товарищ Поскребышев, вы у нас все знаете. Сколько километров от столицы до Симферополя?
– Тысяча четыреста, товарищ Сталин, – быстро ответил Александр Николаевич, едва поспевавший своими короткими ногами за небыстрой, но временами импульсивной походкой Иосифа Виссарионовича.
– Вот молодец! Мал золотник да дорог! Тоже ведь сын сапожника. Он у нас и географический атлас, и энциклопедия, и конституция в одном лице. Все знает, – одобрительно отреагировал Хозяин и тут же пошутил: – Берегите себя, товарищ Поскребышев, а то такие светлые головы почему-то часто в Сибирь попадают.
Затем, снова повернувшись к Микояну, продолжил уже серьезно:
– Так вот я и говорю… А к строительству кроме наших рабочих привлечь и тех, которые эти километры с запада на восток мерили и своими гусеницами наши дороги портили… И не только дороги… Пленных фрицев. Пусть, пусть отрабатывают. И думаю, года за три можно управиться. Установить заправочные бензоколонки. Скоро ведь все у нас будут ездить на машинах не только в городе, но и в деревне.