– Не понимаю, для чего хочется товарищу Ворошилову ослабить Советский Военно-морской флот.
После заседания все участники пошли по приглашению Сталина смотреть фильм «Огни большого города». В кинозале были накрыты столики с закуской. И никто уже не разделил компанию с Климентом Ефремовичем. Когда после окончания фильма зажегся свет, Сталин обернулся, увидел одиноко сидящего Ворошилова, встал и, подойдя, положил ему руку на плечо. «Лаврентий, – обратился Хозяин к Берии. – Надо нам лучше заботиться о Ворошилове. У нас мало таких старых большевиков, как Клим Ворошилов. Ему нужно создать хорошие условия».
Поскребышев не удивился, когда на звонок из Ливадийского дворца Октябрьский ответил мгновенно. Уже знал о прибытии и, конечно же, ждал. Ну а голос Поскребышева те, кому это надо, различали уж точно не хуже, чем голос самого Иосифа Виссарионовича.
Адмирал сразу же поздравил его с прибытием и доложил, что недавно самолетом прибыл главком Юмашев и сейчас находится у него в кабинете. Поскребышев предупредил, что товарищ Сталин хочет говорить с Октябрьским лично.
Когда Поскребышев зашел доложить, что командующий Черноморским флотом на проводе, он еще застал улыбку Сталина, сопровождавшую окончание его беседы с дочерью. Эта улыбка была очень похожа на ту, с которой он позавчера спросил у курского секретаря имя его дочери.
– Ну, здравствуй, хозяин, – мягким добродушным голосом начал Иосиф Виссарионович разговор с адмиралом. – Как дела? Когда сможете прибыть за мной в Ялту?.. Ясно. А на чем вы думаете доставить меня в Сочи? На крейсере «Молотов»? Хорошо, хорошо. И сколько всего будет кораблей? Два… Это хорошо. А с какой скоростью думаете идти? Двадцать четыре – двадцать шесть узлов… Я прошу вас: приходите к четырем ноль-ноль… Да, да. Не торопитесь с ходом. Я ведь никуда не спешу, я в отпуске. Пойдем потише. Все. До встречи!
– Вот теперь можно и перекусить, – положив трубку, сказал Хозяин, потирая руки. – Я предложил накрыть стол на открытом воздухе, на балконе. И полезнее, и приятнее. Пригласите на ужин товарища Косыгина с супругой, Абакумова и Соловьева. Ну и вы с Власиком, конечно.
Вечер был поистине крымским – теплым и расслабляюще безветренным. А регулярный парк с балкона выглядел, будто с Мавзолея выстроенные для парада полки в зеленых мундирах с разноцветными погонами цветов и шевронами бутонов.
Поскребышеву вспомнилось, как здесь же обедали со Сталиным Черчилль и Рузвельт. И Хозяин вдруг один из тостов провозгласил за переводчиков, сказав, что сегодня, как и раньше, три руководителя встретились друг с другом. Они говорят, едят, пьют, а тем временем три переводчика должны трудиться, причем труд их – нелегкий. Им доверили передавать мысли руководителей, и некогда им ни поесть, ни выпить вина.
Затем он обошел стол, поочередно чокаясь с Артуром Бирсом, переводчиком Черчилля, Чарльзом Боленом, переводчиком Рузвельта, и с Владимиром Павловым, который, кстати, уже час спустя получил от Черчилля орден «За Бога и империю».
Атмосфера была теплая, даже дружелюбная. Не то что в Тегеране, когда Сталин, услышав, что союзники не готовы назвать точное время открытия второго фронта, медленно встал с кресла, повернулся и пошел к выходу. И, не оборачиваясь, громко произнес: «Нам нечего тут делать, у нас война». Этот памятный урок сталинской дипломатии, казалось, был усвоен надолго. Но вот Рузвельта уже нет, а Черчилль, тот всегда был себе на уме.
Сегодня компания собралась куда приятнее, и время, сопровождаемое непринужденными, легкими разговорами, вкусной и обильной едой, бесконечным треском цикад и приглушенными криками чаек, шло быстро.
Супруга Косыгина восхищалась чудесным воздухом, который, как она выразилась, сопровождает и делает удивительно целительным каждый глоток здешнего вина. По ее румянцу и глазам это было уже заметно.
– Подождите! Подождите, дорогая Клавдия Андреевна, – говорил ей Сталин. – Вот будете у меня в «Зеленой роще» в Сочи и тогда почувствуете настоящий целебный воздух. Я там посадил еще лимоны и апельсины. Не спорю, здесь в Крыму тоже хорошо, но нет эвкалиптов!
– Будут, товарищ Сталин. Будут! – уверенным тоном, но несколько неповоротливым уже языком заверял его Власик.
Было заметно, что супруга Косыгина понравилась Сталину. Она охотно, свободно и умно вела беседу, очаровательно улыбалась. Вождь интересовался, как ей, сибирячке, Москва после Ленинграда и что примечательного было в их жизни здесь, на даче в крымской Мухалатке. А затем, заметив, с каким обожанием весь вечер смотрит на свою супругу Косыгин, как бы между прочим, шутливо спросил:
– А какова, по-вашему, роль жены, Клавдия Андреевна?
И получил быстрый, явно пришедшийся ему по душе ответ:
– Жена – это судьба, товарищ Сталин.
Стало потихоньку светать, когда доложили о прибытии адмиралов.
Вслед за тем на балконе в белой парадной форме появились Юмашев с Октябрьским, отрапортовали, что все в порядке, крейсер в готовности на рейде. Сталин встал, пожал им руки и пригласил за стол. Едва они сели, он спросил:
– Тут мне сообщили, что вы в Севастополе англичан принимали?
– Так точно, товарищ Сталин! – встал и вытянулся с руками по швам Октябрьский.
– Да сидите, сидите… – махнул рукой, свободной от бокала, Сталин. – Ну, и как гости?
– Эскадра под командованием адмирала Уиллиса пришла в составе трех кораблей – крейсера «Ливерпуль», эсминцев «Чекере» и «Чаплет». Приняли достойно, товарищ Сталин. Организовали разные соревнования: на восстановленной флотской водной станции – водное поло. Девять ноль в нашу пользу! – чеканя рапорт, не преминул похвастаться адмирал. – И во всех заплывах победили, эстафету взяли, и на шлюпках-шестерках первыми пришли.
– Не очень гостеприимно, – улыбнулся Хозяин, – впрочем, им в Севастополе никогда не везло. Ну что ж, тогда тост за ваши мирные победы!
Когда все выпили, Сталин, глядя на супругу Косыгина, тем же шутливым тоном продолжил:
– А вот как ваше мнение, товарищ Октябрьский, можно ли взять на корабль женщину с нами в поход? Я-то говорю «можно» и приглашаю ее, а мой главком, – он показал рукой на Поскребышева, – говорит, что нельзя, что это противоречит морским традициям.
– Что же, товарищ Сталин, по старым морским традициям действительно не положено, но я считаю, что можно взять, – вывернулся Октябрьский.
Посидели еще с полчаса. Вождь сначала поднял тост за нового главкома ВМФ Юмашева. Потом вдруг спросил у того:
– А как на ваш взгляд, хороший командующий адмирал Октябрьский?
И, получив утвердительный ответ, использовал его как повод для тоста за Октябрьского. Настроение у всех было превосходное. Застолье явно удалось. Но пора было собираться на борт крейсера.
А.А. Кузнецов и А.А. Жданов. 1938.
[РГАСПИ. Ф. 77. Оп.1.Д. 1008. Л. 115]
Сталин в сопровождении Власика пошел внутрь, а через десять минут уже вышел к машине во френче, в брюках навыпуск и в распахнутом плаще с погонами генералиссимуса. Последнее, что услышал Поскребышев, была фраза Власика, идущего к ЗИСу в сопровождении коменданта дачи: «Понял? Где хошь возьми, а шоб через год у тебя тут евкалипты были!»
Когда все расселись по машинам, кортеж тихо спустился на набережную, где их уже ожидал катер. Море выглядело тихим, и швартоваться к крейсеру было легко.
Поскольку выстраивать личный состав и играть обычные сигналы было запрещено, встретил гостей только командир крейсера капитан 2-го ранга Петров. Представился, проводил до салона и ушел на мостик сниматься с якоря.
Когда курс был взят, Сталин вышел на нижнюю часть мостика, в сопровождении Косыгина и Юмашева прошел в район катапульты, внимательно осмотрел место, где должны закрепляться самолеты, затем перешел на правый борт. От принесенного стула отказался, сел на круглый фундамент, где прежде закреплялась сорокапятимиллиметровая пушка.
– Товарищ Косыгин! Не стесняйтесь, у нас еще будет время поговорить. Пройдите по кораблю, посмотрите, как живут моряки, как питаются? Что у вас сегодня на обед, товарищ Юмашев?
– Борщ, товарищ Сталин! – выпалил главком.
– Вот и угостите товарища заместителя председателя правительства флотским борщом, а я пока здесь посижу.
Затем он вынул из кармана свою данхилловскую трубку, разломил две любимых папиросы «Герцеговина Флор», набил табак и с наслаждением закурил.
Было время утренней приборки. Он посидел с четверть часа, понаблюдал за работой матросов, полюбовался солнечным утром, подышал морским воздухом, а затем отправился отдыхать.
Корабль привык все делать по уставу. Но на время были запрещены все привычные «дудки» и «склянки», громкие команды и звонки по телефонам. Хотя монотонный шум от быстрого хода корабля, форсунок в котлах и вентиляции и так неизбежно заглушал все посторонние звуки и вместе с морским воздухом и туманной полоской горизонта убаюкивал уставшего человека.
Октябрьский сообщил Поскребышеву, что на борту собран оркестр, укомплектованный лучшими музыкантами флота, и, если товарищ Сталин пожелает… Но он не пожелал. А часов через шесть, когда отдохнул, Хозяин поднялся на капитанский мостик, осмотрел горизонт. Заметил идущие впереди эсминцы и, показывая на белые барашки волн, стал подначивать заметно озабоченного Юмашева:
– Вы посмотрите, посмотрите – сколько плавающих мин впереди!
Иван Степанович и так крайне переживал за безопасность перехода, за любую возможную случайность и в ответ вполне серьезно говорил:
– Товарищ Сталин, мины пока действительно встречаются.
В остальное время вождь, прихлебывая в салоне чай, по очереди разговаривал наедине то с Октябрьским, то с Юмашевым:
– Ну а если без тостов? Хотелось бы знать ваше мнение, как вы относитесь к Юмашеву?.. К Октябрьскому? А к Кузнецову? Ну да… Ну да… А хороший адмирал Исаков? А Головко, как вы думаете, – наш адмирал? А Трибуц? А Алафузов?.. Да вы не смущайтесь, не смущайтесь, говорите, как есть.
А потом, уже вместе с Косыгиным и Поскребышевым, они обсуждали ситуацию в Военно-морском флоте и конкретнее на Черном море.