Все это было аккуратненько подано Хозяину как доказательства отрыва Ленинграда от центра и практических шагов по организационной работе для создания своей, республиканской партии.
Абакумов, боясь потерять стратегическую инициативу, доложил Хозяину о данных прослушки ленинградской квартиры Попкова, где на одном из застолий якобы обсуждались здоровье Сталина, его затяжной отпуск, возможность скорого отхода от дел, назывались имена Кузнецова и Вознесенского как желаемых руководителей.
А тут еще насторожившийся от вестей с Невы председатель Совета министров РСФСР Михаил Родионов решил подстраховаться и накануне старого Нового года направил Маленкову специальное письмо с докладом об успешном ходе работы Всероссийской ярмарки и большом интересе к ней со стороны торговых организаций союзных республик. Тот принял этот документ как подарок. Сразу по получении прямо на письме Родионова радостно начеркал: «Товарищам Берии Л.П., Вознесенскому Н.А., Микояну А.И. и Крутикову А.Д. Прошу Вас ознакомиться с запиской тов. Родионова. Считаю, что такого рода мероприятия должны проводиться с разрешения Совета Министров».
При докладе Сталину Маленков уже переименовал ярмарку из Всероссийской во Всесоюзную и не упомянул, что торговля шла в основном по образцам, зато сообщил, что ее проведение нанесло серьезный и неоправданный ущерб государству.
Давно уже не бывавший в кремлевском кабинете Сталина Алексей Александрович Кузнецов 28 января ближе к полуночи был приглашен туда на заседание политбюро. Собственно, и сама «восьмерка» в составе Хозяина кабинета, Берии, Булганина, Вознесенского, Ворошилова, Маленкова, Молотова и Косыгина собралась всего за полтора часа до этого. Вопрос был один. И он, этот «вопрос», в полном одиночестве сидел в казавшейся ему огромной и гулкой приемной. Сидел, пока Поскребышев не поднял трубку прямой связи и не проводил его из приемной в маленький коридорчик, а затем в кабинет Хозяина.
А спустя всего двадцать минут, показавшихся вечностью, так же в одиночестве он вышел, весь осунувшийся, посеревший, с упавшими на заледеневшие глаза бровями.
«Краше в гроб кладут», – подумалось поднявшему голову от бумаг Поскребышеву. Он уже знал, что Кузнецов в результате получит выговор, будет снят с поста секретаря ЦК и назначен на должность председателя достаточно туманного пока структурного подразделения – существовавшего когда-то в двадцатых и теперь вновь возрождаемого Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б). «Уже второго Кузнецова отправляют по этому маршруту», – мелькнуло в голове Александра Николаевича. Только недавно его приятель, бывший главком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов, был понижен в воинском звании до контр-адмирала и направлен в Хабаровск заместителем по ВМС Главнокомандующего войсками Дальнего Востока Малиновского.
Эта неопределенность свидетельствовала о том, что Сталин заметно колебался, брал паузу, взвешивал варианты. Поскребышев видел, как он придирчиво уточнял обстоятельства, запрашивал новые доказательства. Но уже одним этим еще более активизировал деятельность всех зачинщиков кампании.
Ленинград, как вновь открытое месторождение очень полезных для карьеры ископаемых, попал в зону энергичной деятельности и Министерства государственного контроля, и Министерства государственной безопасности, и Комитета партийного контроля. Подручные Мехлиса, Абакумова и Шкирятова, прибывшие в Ленинград целым эшелоном, только что локтями не толкались, выкапывая все новые и новые факты различных хищений, растрат, покрывательства, взяток, протекционизма, и наперебой докладывали о них в Москву. Подсчитывалось все до рубля и копейки, и суммы набегали немалые: «На устройство банкетов для узкого круга лиц из числа городского партийного и советского актива с 1943 по 1948 г. незаконно было израсходовано 839 161 руб., в том числе 118 699 руб. на спиртные напитки. На бесплатное угощение руководящих работников в праздничные дни на трибунах, стадионах и в других местах с 1942 г. по 1947 г. израсходовано 431 529 руб., из них 143 833 руб. на спиртные напитки».
Проверка подтвердила выявленные Минфином суммы, потраченные бывшими руководителями горсовета на сверхлимитное питание и продукты, а также на содержание особняка для официальных приемов, использовавшегося «…как место пьянок бывших руководителей горсовета и их членов семей». Проверяющие уточнили сумму расходов на оплату квартир, дач, домашних телефонов и тому подобное – свыше 130 тысяч.
Всем, в том числе и самому Кузнецову, с каждым днем становилось все очевиднее, что если он и поедет на Восток, то явно в ином качестве. А тут еще грядущая свадьба дочери.
Февраль в столице выдался на редкость теплым и одновременно сырым. Температура редко падала ниже нуля, а порывы ветра при этом пробирали насквозь. Склонный к простудам Сталин редко выходил наружу, вынужденно отсиживался внутри дачи, пил отвары трав, приготовленные заботливой Варечкой, и появлялся в своем кремлевском кабинете лишь к десяти-одиннадцати часам вечера. К этому же времени там собирался и ближний круг.
В субботний вечер 12 февраля Хозяин созрел для того, чтобы вслед за Кузнецовым «на ковер» вызвать и следующих провинившихся – председателя Совета министров РСФСР Михаила Родионова, его первого заместителя Валентина Макарова и, естественно, ленинградцев Попкова и Лазутина. Если по поводу первых двух еще существовали сомнения, то участь последних по сути была решена. К десяти в кабинет Сталина прошли Молотов, Берия, Маленков, Микоян, Вознесенский, Булганин и Косыгин.
Ворошилова в последнее время в Кремль приглашали лишь время от времени. Хотя Поскребышев помнил недавний случай, когда именно его слово оказалось решающим. После разбирательства ряда злоупотреблений на спиртзаводах возникло предложение взять и уменьшить крепость водки до тридцати градусов. И спирт экономится, и с пьянством проще бороться. На политбюро разгорелась дискуссия по этому поводу. Сталин спросил мнение Климента Ефремовича. Тот, вспомнив пролетарскую юность, ответил просто: «Такую водку пить – все равно что зимой в трусах ходить!» Сталин рассмеялся, и вопрос с обсуждения сняли.
Маршал, узнавая о сборе властной верхушки, подчас сам звонил Поскребышеву и осторожно, даже как-то заискивающе просил уточнить у Хозяина, может ли он присутствовать. Но в этот вечер Сталин, оглядев собравшихся за столом и прикинув возможный расклад, сам попросил Поскребышева срочно вызвать Климента Ефремовича.
В ответ на приглашение в трубке послышался бодрый голос заметно обрадованного Ворошилова. Он приехал ровно через час. Все еще были в кабинете.
Впрочем, основной разговор уже состоялся. И по лицам присутствовавших нетрудно было догадаться о его итогах. Приглашенные поначалу попытались доказать, что представленные сведения о ярмарке неточны и никто из них вовсе не собирался объявлять ее всесоюзной и тем более действовать в обход центральных органов. Но силы были явно неравны. Оправдания не принимались. Звучали новые обвинения и колкие, уничтожающие реплики.
После первых же прозвучавших фраз и Косыгин, и Вознесенский сумели в полной мере оценить настрой вождя, вполне доверившегося аргументам Маленкова и Берии, переглянулись, взвесили всю тщетность, а также возможные последствия защиты и предпочли не вступаться, а по возможности выгородить самих себя. Тем более что вопрос проведения ярмарки, по сути, затерялся в целой куче самых разнообразных компрометирующих материалов, предъявленных ленинградцам. Вот уже и сам Попков признался, что все дела решал в Москве непосредственно с Кузнецовым, что без его одобрения не принималось ни одного решения, что действительно говорил: «Как только Российскую компартию создадут – легче будет ЦК ВКП(б): ЦК ВКП(б) руководить будет не каждым обкомом, а уже через ЦК РКП», что был убежден: «когда создадут ЦК РКП, тогда у русского народа будут партийные защитники».
Опытный и надежный соратник Климент Ефремович, хоть и опоздал, быстро уловил основную суть и в полной мере успел проявить свою солидарность с общим мнением руководителей партии и государства.
Осталось только грамотно оформить все на бумаге. Это была задача Поскребышева. Хотя нередко Маленков приносил на заседание уже готовый проект, в который затем вносил свои замечания Сталин, собственноручно или через Александра Николаевича. Иногда он просто ставил не роспись, а галочку, как знак своего согласия с текстом. И спустя три дня Политбюро ЦК ВКП(б) окончательно оформило жесткое постановление «Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП(б) товарища Кузнецова А.А. и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова М.И. и Попкова П.С.»:
На основании проведенной проверки установлено, что председатель Совета Министров РСФСР вместе с ленинградскими руководящими товарищами при содействии члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А. самовольно и незаконно организовали Всесоюзную оптовую ярмарку с приглашением к участию в ней торговых организаций краев и областей РСФСР, включая и самые отдаленные вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик. На ярмарке были предъявлены к продаже товары на сумму около 9 млрд рублей, включая товары, которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану, что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и к ущемлению интересов ряда краев, областей и республик. Кроме того, проведение ярмарки нанесло ущерб государству в связи с большими и неоправданными затратами государственных фондов на организацию ярмарки и на переезд участников из отдаленных местностей в Ленинград и обратно.
Политбюро ЦК ВКП(б) считает главными виновниками указанного антигосударственного действия кандидатов в члены ЦК ВКП(б) тт. Родионова и Попкова и члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., которые нарушили элементарные основы государственной и партийной дисциплины, поскольку ни Совет Министров РСФСР, ни Ленинградский обком ВКП(б) не испросили разрешения ЦК ВКП(б) и Совмина СССР на проведение Всесоюзной оптовой ярмарки и, в обход ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР, самовольно организовали ее в Ленинграде.