Политбюро ЦК ВКП(б) считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следствием того, что у тт. Кузнецова, Родионова, Попкова имеется нездоровый, небольшевистский уклон, выражающийся в демагогическом заигрывании с Ленинградской организацией, в охаивании ЦК ВКП(б), который якобы не помогает Ленинградской организации, в попытках представить себя в качестве особых защитников интересов Ленинграда, в попытках создать средостение между ВКП(б) и Ленинградской организацией и отдалить таким образом Ленинградскую организацию от ЦКВКП(б).
В связи с этим следует отметить, что т. Попков, являясь первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), не старается обеспечить связь Ленинградской партийной организации с ЦК ВКП(б), не информирует ЦК партии о положении дел в Ленинграде и вместо того, чтобы вносить вопросы и предложения непосредственно в ЦК ВКП(б), встает на путь обхода ЦК партии, на путь сомнительных закулисных, а иногда и рваческих комбинаций, проводимых через различных самозваных «шефов» Ленинграда вроде тт. Кузнецова, Родионова и других.
В этом же свете следует рассматривать ставшее только теперь известным ЦК ВКП(б) от т. Вознесенского предложение «шефствовать» над Ленинградом, с которым обратился в 1948 году т. Попков к т. Вознесенскому Н.А., а также неправильное поведение т. Попкова, когда он связи Ленинградской партийной организации с ЦК ВКП(б) пытается подменить личными связями с так называемым «шефом» т. Кузнецовым А.А.
Политбюро ЦКВКП(б) считает, что такие непартийные методы должны быть пресечены в корне, ибо они являются выражением антипартийной групповщины, сеют недоверие в отношениях между Ленобкомом и ЦКВКП(б) и способны привести к отрыву Ленинградской организации от партии, от ЦКВКП(б).
ЦК ВКП(б) напоминает, что Зиновьев, когда он пытался превратить Ленинградскую организацию в опору своей антиленинской фракции, прибегал к таким же антипартийным методам заигрывания с Ленинградской организацией, охаивания Центрального Комитета ЦК ВКП(б), якобы не заботящегося о нуждах Ленинграда, отрыва Ленинградской организации от ЦКВКП(б) и противопоставления Ленинградской организации партии и ее Центральному Комитету.
Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет следующее:
1. Снять т. Родионова с занимаемого им поста Председателя Совета Министров РСФСР, объявить выговор и направить на парткурсы при ЦКВКП(б).
2. Снять т. Попкова с занимаемого им поста Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), объявить выговор и направить на парткурсы при ЦКВКП(б).
3. Снять т. А.А. Кузнецова с занимаемого им поста Секретаря ЦКВКП(б), объявить выговор.
4. Отметить, что член Политбюро ЦКВКП(б) т. Вознесенский, хотя и отклонил предложение т. Попкова о «шефстве» над Ленинградом, указав ему на неправильность такого предложения, тем не менее все же поступил неправильно, что своевременно не доложил ЦК ВКП(б) об антипартийном предложении «шефствовать» над Ленинградом, сделанном ему т. Попковым.
Ну вот и Вознесенского зацепили, и призрак Зиновьева явственно замаячил, предлагая разделить свою печальную судьбу новым ленинградским деятелям. На последующем пленуме в Ленинграде, куда оперативно особым составом выехал Маленков в сопровождении опытных контролеров и будущих сотрудников Ленинградского обкома и горкома, был решен технический вопрос – официально сняты Попков и Капустин, а первым секретарем избран верный маленковский «ревизор» Андрианов.
Глава четырнадцатая
Пожалуй, Поскребышев мог уже абсолютно безошибочно определить следующую жертву вошедших в азарт игроков. То, что Берия и Маленков давно работали в связке, секретом ни для кого, конечно, не было. А уж для Александра Николаевича и подавно. Не только по должности, но и в силу собственной биографии он чрезвычайно пристально следил за Лаврентием и Георгием. Знал, что и они пристально следят за ним, что воспользуются любым способом и случаем, чтобы поставить на его место в приемной Сталина своего человека.
Л.П. Берия, И.В. Сталин, Г.М. Маленков, М.И. Калинин, Л.М. Каганович, НМ. Шверник, Н.А. Вознесенский проходят по территории Кремля. Осень 1945 или весна 1946. [РГАКФД]
Нынешний замысел, скорее всего, окончательно сформировался около года назад. На одном из вечерних застолий Сталин в очередной раз завел любимую тему о своем возрасте, об усталости, о будущем страны, о том, что приходится самому заниматься массой мелочей, а есть ведь более молодые, энергичные, толковые… И будто невзначай, будто просто размышляя вслух, как бы откровенно советуясь с близкими и верными соратниками, обронил фразу, что на посту руководителя Совета министров он видит вместо себя Вознесенского.
Происходившее далее театралу Поскребышеву живо напомнило немую сцену из «Ревизора». Мастера Малого театра могли бы быть еще более убедительными, если бы хоть одним глазком понаблюдали, как Маленков, Берия, Микоян, да и сам Вознесенский замерли с вилками и рюмками в руках, оцепенели, будто материал этих самых вилок и рюмок на мгновенье заполнил и их собственные живые ткани. Впрочем, во всем остальном эта сцена была прямо противоположна гоголевской, ибо служила не финалом, а началом и не комедии, а трагедии.
Александр Николаевич даже мысленно подосадовал, что в руках страстного фотографа Власика не случилось в тот момент камеры. Снимок вышел бы на редкость четким, ярким, символичным и вполне историческим, к чему всегда так стремился Николай Сидорович. Но в таких застольях фотоаппарат никогда не допускался.
Был бы Поскребышев в театре, не удержался бы от улыбки, однако там, на даче, он привычно сохранил свое лицо в полной неприкосновенности. При власти ведь можно в принципе оставаться, даже когда выйдут из-под контроля все мышцы, но только не мышцы лица.
А Сталин, верный принципам демократического централизма, будто ничего не заметив, в завершение повесил в воздух риторический вопрос: «Есть ли у кого-нибудь возражения на этот счет?» И неторопливым добродушным прищуром прочесал всю компанию.
Возражений, конечно, никаких не возникло, однако выпито было за следующий час заметно больше обычного.
Но Вознесенский, казалось, вовсе не принимал на свой счет меняющуюся ситуацию и никак не реагировал на уже прозвучавшие первые звоночки, на потерю соратников. Впрочем, считал ли он их таковыми? Умел ли беречь товарищей и заботиться о них? Это вопрос. Не только о его талантах, но и о его высокомерии, откровенной грубости и нетактичности по отношению к собственным сотрудникам было довольно широко известно. Но его это будто и не волновало. Мало ли кто и что думает? Вот и сегодня в дорогом костюме, ничуть не изменившийся, солидной, внушительной, медленной поступью с высоко поднятой головой он следовал мимо стола Поскребышева в кабинет и из кабинета Хозяина.
На его лице читалось только одно – сознание собственной значимости, если не сказать величия. Он – первый заместитель в правительстве, академик, экономический стратег. Сталин присудил ему именную премию первой степени, хвалил книгу, благодарил за подготовку к созданию Совета Экономической Взаимопомощи, советуется по всем экономическим и хозяйственным вопросам, доверяет его мнению, ставит его в пример. Его заслуги видны, его авторитет незыблем.
Поскребышев за долгие годы уже немало повидал таких абсолютно уверенных в себе, в собственной незаменимости, в неизменной удаче и приязни вождя. Но прежние похвалы и ласки, заслуги и знаки отличия редко останавливали Сталина от резких и бесповоротных решений, меняющих судьбу недавнего любимца, а то и вовсе прекращающих ее, эту судьбу.
Н.А. Вознесенский с женой Марией Андреевной и дочерьми Майей и Натальей. 1930-е. [Из открытых источников]
Тут далеко ходить не надо. Предшественник Вознесенского и на посту руководителя Госплана, и на посту заместителя председателя правительства Валерий Иванович Межлаук тоже был образованным, незаменимым и видным экономистом, к тому же соратником Дзержинского, орденоносцем, по сути, организатором всей системы советского планирования и распределения. И книга его «О плановой работе и мерах ее улучшения» тоже получала самую высокую оценку. И его огромный вклад в сталинскую индустриализацию тоже, казалось, невозможно отрицать.
Александр Николаевич прекрасно помнил, как в 1936 году Хозяин выражал искреннее сочувствие трагедии Межлаука, потерявшего шестнадцатилетнюю дочь, попавшую под поезд в Подмосковье. Но прошло всего чуть больше года, как были арестованы и расстреляны и сам безутешный отец, и его брат, отправилась на Колыму жена…
Подобные мысли, конечно, можно гнать, но они как лошади, чем больше их гонишь, тем быстрее оказываешься в заданном месте. Поскребышева при виде Вознесенского даже досада брала. Ведь не глупый же, дельный мужик, и не без опыта уже, так зачем же он так плодит вокруг себя униженных и оскорбленных? Они ведь враги не откровенные, и потому-то самые страшные. Такие взгляд смиренно потупят, а сердце-то заострят. И при случае уж не обессудьте, многоуважаемый…
Подтверждения этой догадки долго ждать не пришлось. У медиков, к которым фельдшер Поскребышев безусловно имел отношение, есть понятие сезонного обострения хронических заболеваний. Так вот, прямо в первый день весны заместитель Кагановича, возглавившего после возвращения с Украины новый Государственный комитет по материально-техническому снабжению, тридцативосьмилетний Михаил Помазнев вдруг написал в Бюро Совмина записку. И записку непростую, не по отдельным фактам, а вот так сразу о существенных перекосах в практике отечественного планирования, и в частности о том, что директивы правительства о росте промышленного производства на пять процентов в плане на первый квартал не выполнены и что товарищ Вознесенский сознательно закладывает в годовые планы заведомо заниженные показатели.
Было бы крайне наивно думать, что молодой, делающий карьеру человек не согласовал это письмо со своим непосредственным начальником, куда более опытным, расчетливым и влиятельным товарищем Кагановичем. А товарищ Каганович, в свою очередь, наверняка сверился с руководством Совмина, то бишь с товарищами Берией и Маленковым. А может, и просто выполнил чужими руками их пожелание. Кстати, Помазнев был хорошо известен и тому, и другому по прежней работе в аппарате Совнаркома и в Главснабугле. Просчитать это было совсем нетрудно.