Товарищ Сталин! Обращаюсь к Вам с великой просьбой – дать мне работу, какую найдете возможной, чтобы я мог вложить свою долю труда на пользу партии и Родины. Очень тяжело быть в стороне от работы партии и товарищей. Из сообщений ЦСУ в печати я, конечно, вижу, что колоссальные успехи нашей партии умножены еще тем, что ЦК и Правительство исправляют прежние планы и вскрывают новые резервы. Заверяю Вас, что я безусловно извлек урок партийности из своего дела, и прошу дать мне возможность активно участвовать в общей работе и жизни партии.
Прошу Вас оказать мне это доверие; на любой работе, которую поручите, отдам все свои силы и труд, чтобы его оправдать.
Преданный Вам Н. Вознесенский
Но возможность второго пришествия Вознесенского ничего хорошего сталинскому окружению не сулила. Надо было раз и навсегда лишить его всяческих шансов. В Госплане лихорадочными темпами шла комплексная проверка. Ее в надежном партнерстве вели сотрудники Мехлиса, комиссии Совмина, МГБ и Комитета партийного контроля. А то, чего доброго, Хозяин возьмет и передумает, пожалеет за прежние заслуги, сочтет, что Вознесенский еще пригодится. В окружении знали одну из любимых Сталиным грузинских пословиц: «Чем даром сидеть, лучше даром трудиться».
Перед вождем в эти дни постоянно ставили еще один крайне непростой вопрос – о необходимости возвращения отмененной всего два года назад смертной казни. Может, уже не как высшей, а некой исключительной меры наказания за самые страшные преступления. Иначе, мол, это не только успокаивает самих преступников, приводит к росту преступности, но и способствует фактам стихийных самосудов над бывшими фашистскими карателями, извергами-полицаями, провокаторами, серийными убийцами, у которых руки по локоть в крови. Об этом сигнализировали в донесениях с мест, докладывали оперативники, аккуратно, но настойчиво ходатайствовали представители следственных органов.
В Прибалтике и на западе Украины еще зверствуют фашистские недобитки, подкарауливая и убивая советских активистов, председателей колхозов, солдат и офицеров, да и во многих российских городах орудуют матерые банды, наводя страх и ужас на население. Гибнут в мирное время люди, прошедшие войну. Поблажка коснулась и японцев – офицеров Квантунской армии, не только воевавших, но и совершивших тяжкие преступления против мирных граждан, применявших биологическое оружие.
Среди мотивов отмены смертной казни была ведь еще и демонстрация преимущества социалистического мировоззрения. У вас вон и виселицы, и расстрелы, и гильотины, и электрические стулья, а у нас будет гуманизм. Но при нынешнем положении в международных делах оглядка на Запад теряла весь смысл. Запад ведет активную работу против Советского Союза. Шпионов, предателей и диверсантов может становиться все больше, и что – мы с ними нянчиться должны?
Над всем этим надо серьезно подумать и если решиться, то не в спешке, а тщательно продумав форму подачи соответствующих поправок в Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года, юридические и политические аргументы и формулировки.
Глава пятнадцатая
Поскребышеву ничего не оставалось, как привычно скрыть свое удивление, когда Сталин, раньше обычного приехав в свой кремлевский кабинет и сразу вызвав его к себе, вдруг попросил принести ему максимально подробные альбомы с видами Лондона, Нью-Йорка, Рима, Парижа и Вены. Едва ли Хозяин планирует мировое турне или удовлетворяет праздное любопытство. Александр Николаевич всегда старался предугадать пожелания, подготовить необходимые материалы, а зачастую и присоединить записочку с проектом решения, и, как правило, это получалось. Однако тут он даже задержался у сталинского стола, предполагая, что будут еще какие-то более важные и оперативные поручения. Но Сталин недовольно поморщился от этой паузы и глухо спросил:
– Что-то непонятно, товарищ Поскребышев?
Через час нужные книги уже прибыли из библиотеки. И когда затем Хозяин затребовал к себе довоенный Генеральный план реконструкции Москвы, картина в голове секретаря начала проясняться.
Тема возможного явления Ленинграда как некой столицы, столицы-соперницы Москвы, видимо, не давала покоя Сталину. Всего полтора года назад во время празднования 800-летия Москвы в своем приветствии он со всей решительностью подчеркнул, что ее заслуги не только в том, что она трижды освобождала государство от иноземного гнета, а в том, что она стала основой объединения разрозненной Руси в единое государство с единым правительством, с единым руководством. Только страна, объединенная в единое централизованное государство, может рассчитывать на возможность серьезного культурно-хозяйственного роста, на возможность утверждения своей независимости. И сегодняшняя Москва – это вдохновитель будущего могущества страны, строительства новых советских социально-экономических порядков, глашатай освободительного движения трудового человечества против капиталистического рабства, признанный центр дружбы народов.
Казалось бы, он при каждом удобном случае славил Москву, говорил о ее уникальности, постоянно подчеркивал поспешность и непродуманность указа царя Петра и мудрость Ленина, вернувшего столицу в исконное место. Это решение в полной мере оправдало себя и в годы недавней войны.
«И вот опять! Эта невская ностальгия просто неистребима! – с горечью размышлял вождь. – Ну чем, собственно, так уж славен этот город? Старшинством ему с Москвой не сравниться. Тогда, может, дворцовыми переворотами? Цареубийствами? Матросиками-анархистами? Он уж если и столица, то вечная столица оппозиции. Даром, что на болоте строился… Как ни мостил царь Петр ее камнем, и по сей день зыбкая, ненадежная там почва. Ну да, красив! В войну разрешили вернуть площадям и проспектам их исторические названия – Дворцовая, Марсово поле, Невский… И что? А красотой и Москва славится. И еще краше и монументальнее будет!»
Уже в том плане 1935 года была поставлена задача сохранения основ исторически сложившегося города, но с коренной перепланировкой путем упорядочения сети городских улиц и площадей. Московский секретарь Попов в специальном подробном письме Сталину дал пояснения, что конкретно в прошлом плане реализовать не удалось. Вот после этого в феврале и было принято решение о разработке нового Генерального плана реконструкции Москвы на четверть века вперед.
Главное, чего хотел добиться Сталин, чтобы, несмотря на неизбежно увеличивающееся население, город не стал бы, как он выразился, расползаться как квашня. А наоборот, максимально осваивал уже имеющиеся в его черте площади, совершенствовался, молодел, стройнел, стремился ввысь!
В честь московских восьми веков заложили уже восемь невиданных доселе высотных зданий. И каждое будет с особинкой. В каждом величие и спокойная уравновешенность. Такими ни одна столица похвастаться не может. Заложили памятник Долгорукому, по сути, монумент былинному русскому богатырю, вместо худенькой фигурки генерала Скобелева. Отреставрировали многие архитектурные памятники.
Н.М. Шверник, И.В. Сталин и Г.М. Попов на трибуне Мавзолея.
1 мая 1949. [Из открытых источников]
Но не останавливаться ведь на этом. Город должен стать образцом для всех столиц мира, должен дышать современностью, должен быть устремлен в светлое будущее!
А что для этого нужно еще? Мосты? Набережные? Парки? Над этим надо крепко покумекать. Набраться впечатлений и идей. Причем прежде, чем встречаться с главным архитектором Москвы товарищем Чечулиным, с руководством Москвы, с привычным авторитетом в делах архитектуры Лаврентием Берией, на которого вместе с Поповым политбюро возложило наблюдение за строительством московских многоэтажек.
Перед тем как встречаться и обсуждать что-то с профессионалами, будь то дипломаты, ученые, военные или даже художники, Сталин всегда тщательно готовился, уточнял, вникал и уже затем поражал всех своей компетентностью. Только Поскребышев порой и знал, как и откуда бралась эта удивительная осведомленность по всем вопросам.
Раздумья о Москве вывели Сталина и на мысли о постоянных стычках первого секретаря Московского обкома с различными союзными министрами. Георгий Попов ему нравился – толковый, грамотный руководитель, энергичный, решительный, дисциплинированный. Во время войны, при Щербакове, еще будучи вторым, он проявил себя настолько хорошо, что после смерти Александра Сергеевича вопрос о его преемнике, по сути, даже и не стоял.
То, что он всеми силами и способами старается для Москвы и области, конечно, похвально. И то, что конфликты при этом практически неизбежны, Иосифу Виссарионовичу тоже объяснять не было никакой необходимости. Ну, к примеру, главный дефицит сейчас жилье. И каждое министерство выбивает фонды для того, чтобы построить его для своих сотрудников. А Попов твердо стоит на том, что все фонды и средства должны контролироваться и распределяться городом.
Вот те же высотки поначалу намеревались полностью поручить МВД и строить силами заключенных. И Берия, и министр Круглов уже потирали руки. Но Попов категорически возражал против массового ввоза в столицу такого контингента, добивался максимальной занятости для московских рабочих. Сталину пришлось пойти на компромисс. Главное здание МГУ и дом на Котельнической набережной он, так и быть, оставил за МВД, Министерству путей сообщения поручил возводить свою ведомственную высотку у Красных Ворот, Министерству строительства предприятий тяжелой индустрии – дом на площади Восстания, Министерству авиационной промышленности – гостиницу «Украина». Попова же, чтобы не обижался, обязал контролировать строительство всех высотных зданий. Кстати, московский секретарь тут же добился и решения сдвинуть здание университета чуть подальше, вглубь Ленинских гор. И ему пошли навстречу.
– Вот еще Мильтиад и Фемистокл из Замоскворечья! – добродушно ворчал Сталин после очередного замирения Попова с одним из министров.
– Почему из Замоскворечья? – переспросил Поскребышев, хотя уже хорошо знал эту привычку Хозяина шутливо величать современников некими классическими или мифологическими именами. Это как-то давно он было удивился, что Сталин начал диктовать ему письмо: «Новоявленному Данте, т. е. Конраду, то бишь Демьяну Бедному…» А сейчас знал. Но знал и то, что, переспросив, доставит ему удовольствие.