– А вы разве не знаете, кто были Мильтиад и Фемистокл?
– Конечно знаю. Полководцы в Древней Греции, – без запинки ответил секретарь.
– Правильно. А чем они отличались?
Шифротелеграмма И.В. Сталина Н.С. Хрущеву, написанная А.Н. Поскребышевым, о положении в приграничных районах Украины. 2 апреля 1941
Подлинник и копия. Машинописный текст. Автограф А.Н. Поскребышева. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 59. Л. 5–6]
Не услышав быстрого ответа, Сталин достал из книжного шкафа том энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, отыскал статью «Фемистокл», указал пальцем нужное место:
– Читайте вслух.
Поскребышев послушно озвучил указанную фразу: «После Марафонской битвы он, как говорили, не спал по ночам и на вопрос друзей отвечал, что “слава Мильтиада не дает ему спать”».
– Вот, вот… Чужая слава их волновала. И оба они кончили печально, – удовлетворенно заметил Сталин и подвел итог: – Так и наши доморощенные, замоскворецкие – завидуют один другому, а дело страдает.
Через год правота Георгия Попова во многом подтвердилась. Дотошный Лев Мехлис со своим Министерством госконтроля выявил, что в Министерстве путей сообщения уже разворовано пять с половиной миллионов рублей. Соответственно министра Ивана Ковалева сняли и отправили советником в Китай. Поставили опытного Бориса Бещева, которого за умение, энергию и предусмотрительность еще с войны прозвали Вещим. Затем выяснилось, что из числившихся на стройке МГУ семи тысяч человек реально работало менее трех. Остальные занимались учетом, бухгалтерией и охраной заключенных. Начальнику Главпромстроя МВД генералу Комаровскому ничего не оставалось, как согласиться на замену части заключенных вольнонаемными строителями.
Попов не оставлял министров в покое и на городских партконференциях, делегатами которых все они были. Тому же Круглову, чьи строители сорвали ввод в строй водопроводной станции, он с трибуны заявил: «Вы поставили на пятисотмиллионный объем финансирования руководителем не специалиста, а оперативного работника, так как все лучшие кадры переводите на строительство Волго-Донского канала».
Они жаловались Сталину. К нему же шел за защитой и Попов. Сталин старался мягко уладить эти конфликты. Когда Хозяин видел, что люди горячо переживают за дело, он был снисходителен. Но всему есть предел. Поскребышев видел, как последний раз, увидев перед собой нахмуренный лоб Попова, Иосиф Виссарионович, уже не дожидаясь слов, спросил:
– Ну ладно, чем обеспокоены? Опять не поладили с министрами? Опять двинулись на Комаровского?
Поскребышев прекрасно понимал, что дело тут не в самом его полном тезке Александре Николаевиче Комаровском, толковом инженере, на котором не только строительство Московского университета, но и важнейшие объекты «атомного проекта». За Комаровским – Берия. Кстати, и у самого Лаврентия были трения с Поповым по строительной части. А Берия со своей дороги убирает всех не мытьем, так катаньем, а точнее, по его собственному выражению, «обмазываньем».
В январе на объединенном пленуме московских городского и областного комитетов ВКП(б), где присутствовал и Поскребышев, вдруг против Попова выступил слушатель Московской партшколы Кирилл Макаров. Он говорил о зажиме критики, излишнем афишировании успехов, о том, что все вопросы в Московской организации решаются не всеми коммунистами, а лишь узким кругом соратников Попова.
«А, собственно, где у нас иначе?» – внутренне усмехнулся Поскребышев.
Попов, конечно, возразил, заодно напомнив, что товарищ Макаров давно отошел от московских дел и сегодня лучше должен разбираться в делах украинских. Намек был понятен. До поступления в партшколу этот человек уже десять лет как работал на Украине, куда взял его с собой Никита Хрущев. Теперь Макаров вернулся и, возможно, готовит почву для своего шефа, который тоже давно не прочь покинуть Киев.
Тем не менее это событие с помощью некоторых заинтересованных людей воплотилось в информацию о массовом недовольстве московских коммунистов своим руководителем, и та легла на стол Сталина. Это могло означать, что к Берии, Маленкову и Кагановичу, имевшим разные причины недовольства Поповым, из своего украинского далека присоединился и член политбюро Хрущев.
Подготовленным Генеральным планом Сталин остался не совсем доволен и по этому поводу собрал политбюро с приглашением руководителей Москвы и нескольких ведущих архитекторов и строителей.
Свое выступление он начал, встав за своим креслом и слегка опираясь здоровой рукой на его спинку. Начал со слов о том, что без хорошей столицы – нет государства, что нам нужна столица красивая, перед которой бы все преклонялись, всем столицам столица, центр науки, культуры и искусства.
Потом сделал паузу и произнес:
– Вот во Франции Париж – это хорошая столица…
Все присутствующие напряглись. Архитекторы, которым этот город был неплохо знаком, которые преклонялись перед
Лувром и Эйфелем, собором Парижской Богоматери и Елисейскими Полями, и революционеры-функционеры, у кого Париж рождал ассоциации с Триумфальной аркой, Наполеоном, Бастилией и баррикадами. Что, собственно, имеет в виду Хозяин?!
Но Сталин не стал развивать эту тему, видимо, мысленно уже вернувшись в Отечество и при этом начав по обыкновению, не прекращая монолога, неторопливыми четкими шагами мерить пространство у стола:
– У нас исторически складывалось так, что не всегда считали столицей Москву. Столицей считали Ленинград… Было время, когда даже Сибирь хотела иметь столицу. Это складывалось потому, что Россия не была собрана. Надо прямо сказать, что Петр Первый ошибся, когда перенес столицу из Москвы в Петербург. Он хотел избавиться от московских бояр, показать боярам кукиш – и в этом был по-своему прав. Но с точки зрения организации страны это было ошибкой, так как географически место расположения Москвы является наиболее удобным для столицы государства. Ленинград – не столица и не может быть столицей.
При этих словах лица присутствующих заметно оживились, смысл речи вождя стал актуальнее, понятнее и приятнее.
– Ленин был прав, когда по его предложению столица была перенесена в Москву. О переводе столицы в Москву Ленин говорил еще даже перед Октябрем. Некоторые думали, что перевод столицы из Петербурга в Москву произошел потому, что на Псков и Петроград наступали враги. Но это не было главной причиной. Это только ускорило решение вопроса. Так вот. Нам нужна столица такая, чтобы все ее уважали. Мы собираем всю нашу страну вокруг Москвы. Поэтому необходимо серьезно рассмотреть вопрос о дальнейшей ее реконструкции. Мы ошиблись, что пошли за москвичами и приняли решение о плане на двадцать – двадцать пять лет. Дело в том, что меняется техника, меняются условия, изменяются даже вкусы у людей. Поэтому может произойти ломка плана. Невозможно все учесть на такой длительный срок.
Привычно излагая свои мысли короткими, простыми фразами-шагами, делая короткие паузы, Сталин всегда чутко следил за реакцией слушателей. И сейчас, конечно же, не мог не заметить, как поникли лица разработчиков представленного Генплана. Потому, чуть смягчив голос, продолжил:
– Москвичи поработали хорошо и в короткий срок представили большой материал. Но план на двадцать – двадцать пять лет не может быть жизненным. Надо от него отказаться. И составить план, а не директиву, – поднял он вверх указательный палец. – И не на двадцать – двадцать пять лет, а на десять лет. Это будет правильно еще и потому, что, согласно представленным материалам, за десять-двенадцать лет нужно вложить примерно две трети суммы капиталовложений, то есть около ста пятидесяти миллиардов рублей. Конечно, это будет очень трудно. Поэтому рационально составить план на десятилетку. Этот план будет стойким. Его вряд ли придется ломать. А вот в его основу надо положить старый план.
Он снова приостановился, вернулся к столу, к своему креслу:
– Некоторые замечания по существу плана.
Теперь и те, кто в расчете на свою память слушал не записывая, склонились над своими тетрадями. Главное было понятно: вождь, как всегда, призывает резко повысить темпы, не тянуть. То, что запланировано, вовсе неплохо, но вот сделать это необходимо в два раза быстрее.
Убедившись в их готовности, Сталин тем временем продолжил:
– По-моему, самое лучшее, чтобы застройка производилась не домами в четыре-пять этажей, а в восемь-десять. Дешевле строительство и эксплуатация. Таких домов может быть построено около половины. А еще процентов двадцать или двадцать пять должны быть повыше – этажей в двенадцать-четырнадцать. Нам надо напереть на жилищное строительство, на строительство школ и больниц. Надо как можно больше строить жилых домов, чтобы расширить жилищный кризис. Он еще не изжит… Он даже стал острее. Развитие промышленности в Москве надо приостановить. Новых заводов не строить. У нас есть, где это делать. Строительные материалы также не обязательно производить в Москве. Надо вывести из Москвы заводы, которые портят воздух. Не хватает у нас в столице садов, зелени. Необходимо вокруг Москвы создать полосу отдыха. Хотя бы на сто-двести тысяч человек построить дачи. Это было бы замечательно. Вот еще что неприятно бросается в глаза – это неоформленное побережье рек. Портит впечатление и то, что, прибывая в Москву по железной дороге, видишь какие-то хибарки, мусор… Люди едут в столицу, ждут чего-то особенного, а попадают на мусорные ящики… Ну как, возражений нет? – произнес Хозяин свою ритуальную фразу и ободряюще завершил: – По-моему, направление взято правильное!
Глава шестнадцатая
Новые задачи, новый объем работ и, естественно, новые конфликты руководства Москвы и ведомств. А тут еще грядущий юбилей вождя, стремление каждого отличиться. Берия вот принес вождю большую банку орехового варенья, сваренного его женой Ниной по рецепту, который та выведала у матери Сталина. И Попов нашел, как ему казалось, оригинальное решение – с помощью расположенных на его территории предприятий активизировал работы по проектированию и созданию зернового электрокомбайна. Такие эксперименты с тракторами велись уже давно и даже запечатлелись в строках С. Маршака: «Чтобы плуг по чернозему электричество вело, чтобы улице и дому было вечером светло…»