У Ширшова, как когда-то и у Поскребышева, на руках осталась маленькая полуторагодовалая дочурка. Александр Николаевич за пределами Кремля, конечно, постарался поддержать, обнадежить Ширшова. Но как тут обнадежишь? Это было слишком похоже. Слишком… Он уже знал, что останки его ненайденной Брониславы покоились где-то в общей могиле под Коммунаркой.
Поскребышев вздохнул, отгоняя от себя тяжелые воспоминания. Надел приготовленную Екатериной воскресную летнюю пижаму в полоску, наскоро умылся, побрился и, щурясь от солнца, вышел на веранду.
Там за столом младшие дочери уже что-то рисовали акварельными красками. Увидев отца, они тут же радостно бросились к нему. По очереди он обнял, поцеловал, подбросил вверх и поймал пятилетнюю Леночку, а затем и девятилетнюю Наташку. Это была его традиционная утренняя гимнастика – подбрасывать и ловить хохочущих дочурок. Что может быть лучше и для мышц, и для настроения?!
На их смех, тоже как всегда, в двери показалась улыбающаяся Екатерина. Как ему не хватало такой зарядки, когда во время войны полгода он оставался в столице один, а они, кстати вместе с семьей Бакулева, были в эвакуации на Волге.
– Девчонки, дайте папе спокойно позавтракать!
– Сейчас! Мы только покажем ему наши подарки!
И сестры за обе руки потянули его к столу. Александр Николаевич и сам не хотел расставаться с ними, а потому попросил:
– Катя! Давай я здесь, на веранде перекушу. А где у нас Галина?
– Она уже давно встала, взяла книгу и пошла в беседку, – отвечала жена откуда-то из кухни. – Позвать?
– Да нет, не надо. Время еще есть. Пусть читает.
Старшая дочь внешне была почти точной копией матери – темные, густые, чуть вьющиеся волосы, тонкие красивые черты лица, большие карие глаза. Хотя вот в них-то и главное отличие. Нет веселых Брониных солнечных зайчиков, игривого прищура, доверчивой радости. Это всегда беспокоило Поскребышева. В глазах Галины он читал постоянный немой упрек за ложные объяснения о том, что маме срочно пришлось уехать, но она вернется, обязательно вернется. А что, что еще он мог говорить тогда семилетней дочери? С Натальей было уже проще. Она быстро приняла за мать Екатерину, особенно когда на второй год войны появилась и сестренка Лена. Новая супруга пришлась по душе всем Поскребышевым – часто гостившим у них матери Александра Николаевича Надежде Ефимовне, сестрам Ольге и Сане, младшему брату, военному летчику Ивану, и его семье.
– Папа, посмотри, что мы тебе нарисовали! Возьмешь это с собой?
– Ну конечно, мои дорогие!
На листе была изображена большая черная машина, в окне которой махал рукой круглолицый, радостно улыбающийся папа! И солнце, и облака, и море с чайками… Почему-то вспомнились давние революционные речи жены Зиновьева, Златы Лилиной: «Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи!» Чаще это проходило иначе – изымали родителей.
Глава вторая
Когда Иосиф Виссарионович вышел на крыльцо в сопровождении Микояна, Поскребышева и Власика, уже давно стемнело. Сталин был одет как обычно – светло-серый френч, серые брюки заправлены в мягкие короткие сапоги и непременная фуражка. Микоян в костюме с галстуком и в модной фетровой шляпе с шелковой лентой, ну а Поскребышев и Власик соответственно в генеральской форме.
Любимый И.В. Сталиным бронированный «Паккард».
[Из открытых источников]
Ночь была не только безветренная, но и безлунная, что, казалось, особенно радовало Власика. В тусклом свете низко повешенных на столбы фонарей поблескивали четыре черных автомобиля – любимый Сталиным двенадцатицилиндровый бронированный «Паккард-180», за ним резервный, тоже бронированный ЗИС-110, а впереди и сзади них две машины охраны. Рядом застыли прикрепленные офицеры в фетровых шляпах и синих костюмах, с кожаными футлярами для скрипок в руках. В этих футлярах удобно и неприметно помещались легкие и компактные пистолеты-пулеметы системы Судаева с боекомплектом.
– Ну что, оркестранты, смички не забыли? – глядя на них, пошутил Сталин. И под общий робкий смех, повернувшись к генералу Власику, добавил: – Хотя вот наш генерал-капельмейстер обещал, что никакого концерта не будет. Так ведь?
– Так точно, Иосиф Виссарионович! Не будет! Не беспокойтесь! – с готовностью подтвердил внушительный своими размерами начальник Главного управления охраны. Хотя, конечно, будь его воля, он все же выбрал бы более безопасный и привычный железнодорожный маршрут. На поезде ведь тоже можно многое посмотреть, остановиться и в той же Туле, и в Орле, и в Курске, и в Харькове.
Ближняя дача В.И. Сталина в Кунцево.
[Из открытых источников]
Особенно смущала всех Орловщина. Там еще во время фашистской оккупации наряду с нашими партизанами действовала так называемая самоуправляемая антисоветская «Локотская республика», включавшая в себя целых восемь районов. Немцы всячески покровительствовали ей, рекламировали в качестве «модельной» для всех оккупированных русских областей.
Сообщения тогдашнего руководителя Главного штаба партизанского движения, а ныне уже секретаря ЦК Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко о сотрудничестве орловских жителей с немцами и о борьбе этих предателей с партизанами, естественно, доходили до Сталина. Знал он и то, что вместе с фашистами ушло оттуда на Запад аж несколько десятков тысяч человек. Многие из них составили отдельное формирование СС и запомнились как кровавые каратели. При соприкосновении с регулярными частями Красной армии большинство было уничтожено. Но часть все же ушла в леса и до сих пор еще совершала оттуда отдельные вооруженные вылазки.
У Сталина во время войны вообще не раз возникало желание упразднить эту область, но потом все же решили ее просто разукрупнить. Был отделен промышленно развитый Брянск и с ним двадцать восемь районов. Еще четыре перешли в Калужскую область. Поскребышев знал, что Орловский обком уже не раз просил разрешения установить в центре города памятник Сталину, но постоянно получал отказ. «Пусть лучше эти деньги на восстановление города потратят», – пробурчал однажды Хозяин.
И вот сейчас он хотел воочию оценить, что там происходит. Решил взять с собой Микояна, который хорошо знал ситуацию, причем специально инспектировал все эти места сразу после освобождения в 1943 году. Кому, как не ему, было легко определить, что и как сделано за эти годы.
При посадке в лимузин Сталин пропустил на мягкий задний диванчик и Микояна, и Поскребышева, а сам сел перед ними на откидное кресло у дверцы, так называемый страной – тен. Те, кто ездил с ним впервые, всегда удивлялись такому предпочтению. На просторном и мягком заднем сиденье куда как комфортнее, особенно если поездка, как сейчас, предполагалась совсем не ближняя. Однако это было его привычное место – он считал, что броня броней, а в середине и одновременно ближе к дверке все же надежней. Впереди него, рядом с шофером, занял место широкоплечий Николай Сидорович Власик.
Поскребышев в силу своего малого роста с удовольствием бы поменялся местами с Хозяином, на заднем диване он чувствовал себя неудобно. Откинешься на мягкую спинку – ноги повиснут в воздухе. Зацепишься сапогами за пол – не достанешь плечами до спинки. Каждый раз приходилось ерзать, искать максимально приемлемую позу и, не поднимая головы, представлять уже однажды замеченную при этих движениях усмешку вождя.
Раньше Сталин со своей компанией не раз грубовато подшучивал над маленьким и тихим Поскребышевым. Например, столкнут его в небольшой пруд, чтобы своей бритой головой изображал рыбацкий поплавок. А однажды Хозяин заставил его играть роль новогодней елки – на пальцы рук накрутил бумажки и поджег. Все это кончилось только тогда, когда Александр Николаевич стал ходить в генеральском кителе при погонах. Оскорбление армии уже никак не позволялось. Но насмешливые взгляды он по-прежнему замечал.
Делегат XVIII съезда ВКП(б), секретарь Ростовского обкома ВКП(б) Б.А. Двинский.
Март 1939. [РГАКФД]
Впрочем, сегодняшний его сосед Микоян тоже не был великаном. Ну, сантиметров на пять-шесть повыше. Сталин вообще предпочитал держать вблизи тех, кто явно не обогнал его в сантиметрах, – Кирова, Ворошилова, Калинина, Жданова, Шкирятова, Хрущева, Ежова, Косиора… «Может, потому, что их возможное исчезновение менее заметно?» – пришла вдруг Поскребышеву крамольная мыслишка.
Расположившись на своей стороне сиденья, Анастас Иванович продолжил разговор, начатый еще за столом в гостиной:
– Двинский дает очень обнадеживающий прогноз на урожай. И посевные площади увеличили, и техники побольше стало, и погода тоже не подкачала. Ничего похожего на прошлый год.
– Э-э, Анастас, дорогой, – досадливо пошевелил ладонью левой руки Сталин, – прогноз – это как запах с кухни. Еще не факт, что то же самое у себя на столе увидишь. Запах голод только разжигает.
Зная, как не терпел Сталин любых запахов с кухни и всегда требовал готовить еду в отдаленном помещении, Поскребышев позволил себе легкую улыбку. В полутемной кабине наверняка не замеченную. Конечно, знал об этой особенности вождя и постоянный сотрапезник Микоян. Сталин в начале застолья часто просил пригубить вино или что-то попробовать Микояна или Берию, объясняя это предельно просто: «Вы же кавказцы. Знаете толк!»
Г.И. Кулик. 1930-е.
[РГАКФД]
– В прошлом году ведь тоже не ждали беды, – меж тем продолжил Сталин. – Думали, ну чуть пояса подтянем, и все. В первом полугодии и братской Польше, и братской Румынии, и братской Болгарии зерном помогали. Да что там! Франции, как союзникам, по просьбе их правительства полмиллиона тонн отправили? Отправили. А потом что? Дождались засухи и сами с пустыми сусеками остались? Голодным селянам в глаза смотреть боялись…
– Голода больше не будет! Это точно, – уверенно мотнул кудрявой головой Микоян. – Ну, мы же все проанализировали, все ошибки учли, пленум провели, всех виновных в расхищении колхозных земель и отсутствии контроля выявили и наказали, с сельхозбанком разобрались. Ну все, все возможные меры оперативно приняли… И потом, в Двинском я уверен.