Дикое, затерянное далеко за Полярным кругом зимовье Курейка. Мороз там словно имеет свойство твердого физического тела – трещит, звенит, пробирается под одежду. Ночью, а дня там практически и не было, никак не уснуть от нескончаемого, протяжного, вытягивающего все жилы волчьего воя. Перед тем как выйти, надо на всякий случай выстрелить в приоткрытую дверь, отпугнуть. Стол с книгами, железная печка-буржуйка да деревянный топчан. Зато каких осетров таскал он из проруби! Это была самая долгая его ссылка. Обычно бежал после пары-тройки месяцев. И оттуда убежал. Вместе с Яшей Свердловым.
Эта комичная картина возникает перед глазами нередко, он даже любит рассказывать о ней товарищам. Сталин тогда ехал под видом комиссионера в первом классе. А Яков решил, что это чересчур заметно, и велел запаковать себя в бельевую корзину. Через час чиновники стали осматривать груз, жандармы принялись тыкать в корзину штыком. Свердлов испуганно закричал: «Здесь человек!» И, естественно, отправился назад. А Сталин спокойно доехал до Петербурга. Правда, через два месяца его снова сослали.
Торжественное заседание в Большом театре СССР, посвященное 70-летию И.В. Сталина. Собравшиеся аплодируют юбиляру.
В президиуме: Мао Цзэдун, С.М. Буденный, Л.М. Каганович, Н.А. Булганин, И.В. Сталин, КБ. Ворошилов, Д. Ибаррури, У. Юсупов, И.С. Хрущев, Г. Георгиу-Деж и др. 21 декабря 1949. [РГАКФД]
Перед глазами возникали друзья и враги, победы и поражения, удачи и ошибки. Любая дата – это не столько цифра, сколько черта, пусть подчас и пунктирная, подведение промежуточных итогов. И вспомнить тут можно много чего. Писателям, живописцам, деятелям театра и кино – товарища Сталина в Смольном или на фронте под Царицыном. Да, повоевать пришлось. Хотя ни войны, ни даже революции он не считал своей стихией. Это все было вынужденным. Многое в его жизни было вынужденным. Он, скорее, любил подготовку к войне, причем такую, чтобы война и вовсе не началась, упреждение, расчет. Но идеалистом никогда не был.
Встречи и разговоры с Лениным, чье имя сегодня постоянно звучит рядом с именем юбиляра и без круглых дат, тоже вспоминаются постоянно. По разным поводам и в разном душевном состоянии. Опыт прошедших лет заставил многое в них переоценить. Сурово, безжалостно переоценить. Ленин был гений революции, великий гений. Да и эта сволочь Троцкий в своем деле, в разжигании мировой революции, в борьбе с мировым капиталом тоже был неплох. Как и Каменев, и Зиновьев. И многие другие…
Но куда завели бы они Россию? Известно ведь: ломать – не строить. А из обломков ничего прочного уже не создашь. Только расчищать и строить новое. Вот как сейчас в наших городах после фашистского набега. Заболтали бы страну на своих митингах и дискуссиях, под благовидными предлогами разметали бы всю былую империю, как партию, на фракции, группки, течения и уклоны. Все ценности пораспродали бы за рубеж. И никаких великих строек, промышленных гигантов, чугуна, стали, электроэнергии, тракторов и самолетов…
Немецкие самолеты над нашей территорией летали, а мы на это до последнего не реагировали. Да, до последнего! Потому что до последнего из Германии шли к нам эшелоны со станками, на которых мы и ковали потом нашу великую Победу!
Вот сейчас как раз с поздравлением выступает венгр Ракоши. Недавно он с земляками был в Кремле. И кто-то из них сказал, казалось бы, вполне дипломатическую фразу, что для стран народной демократии очень важен советский опыт построения социалистической демократии. Как они были удивлены, когда товарищ Сталин послушал, покивал, а потом совершенно неожиданно ответил, что нам, милые мои, до социалистической демократии еще идти и идти. У нас не было условий для ее формирования. Если бы мы начали демократию разводить, нас бы давно на свете не было. Советская власть давно погибла бы.
И не было бы ни Сталинграда, ни Курской дуги, ни Тегерана, ни Ялты, ни взятого Берлина, ни освобожденной от фашизма Европы!
Он не перестает внушать людям, что ни в коем случае нельзя расслабляться, почивать на лаврах – пока мы не добились у нас лучшей жизни, чем в главных капиталистических странах у их среднего класса, или хотя бы такой же, чтобы у всех было хорошее жилье, чтобы было питание, одежда, обувь, холодильники всякие, до тех пор всегда будет опасность капиталистической реставрации.
Всем, конечно, не объяснишь, что не все мы можем сразу. Всего за пять лет целых две могучих новых отрасли продвинули, атомную и ракетную, а народ об этом пока не знает, только догадывается. И не обязательно ему об этом знать. У него много своих насущных нужд, и вот о них теперь самое время подумать. Вот карточки отменили, полки товаром насыщаем, цены снижаем ежегодно…
Многие строки «Витязя в тигровой шкуре» он знает наизусть, но последние дни вертятся в голове лишь эти: «Я ведь тем лишь удручен, что старею, круг закончив молодых своих времен, и во всей стране такого человека я лишен, чтобы доблести законы от меня усвоил он. Дочь единственную сам же я изнежил воспитаньем…»
Вспомнился Жданов с его новой программой партии. Многое в ней было верно, только чуть преждевременно. Но скоро, совсем скоро можно будет вновь вынуть ее, подумать над ней, а заодно и над новым уставом, новой структурой руководства, добавить, подредактировать и готовить съезд. Серьезно готовить. Вот как юбилейные фанфары отыграют…
Кульминацией вечера стал его финал. Все речи наконец закончились. Цветы и подарки обрели свое место. Сталин встал, под мгновенно разразившиеся громовые овации появился над заполнившей стол стихийной цветочной баррикадой. Весь зал, ожидая заключительной речи вождя, тоже вскочил, в едином восторженном порыве без устали отбивая ладони. А он спокойно задвинул стул, повернулся и, не обращая никакого внимания на бушующий зал, не спеша удалился за кулисы.
Организаторы, лишь на мгновение опешив, быстро сообразили направить кипучую энергию революционных масс в привычное и надежное русло. Под сводами зала зазвучал «Интернационал».
Выйдя со сцены, Сталин приостановился, тяжело вздохнул, прикоснулся рукой к виску и слегка пошатнулся. Но рядом уже были могучие, надежные руки Власика. Подоспел и Поскребышев. От прочих посторонних взглядов их надежно защитил продолжавший звучать гимн. Впрочем, что-то мог заметить по своему обыкновению скользнувший вслед за Хозяином Лаврентий Берия.
Заключение
Маленький и невзрачный мужчина в надвинутой на лоб фетровой шляпе и габардиновом пальто, грустно усмехаясь, произнес: – Да уж, вряд ли раньше могли мы представить, что встретимся в хлебной очереди!
Осанистый гражданин в кепке и большом, будто с чужого плеча, кожане бросил стоявшим за ним в очереди «я предупреждал» и лишь затем ответно улыбнулся и обнял пришедшего, почти утопив его в просторах своего расстегнутого пальто:
– Разве только это, Саша? Многое мы не так себе представляли. Могли и вообще не встретиться… Или встретиться там, где встают не в очередь, а в шеренгу.
Они оба, чуть отодвинувшись, внимательно разглядывали друг друга. Как-никак девять лет! Чтобы пораньше заметить старого товарища, Поскребышев даже специально шел не по ходу очереди, а навстречу. Девять лет… И лет, прямо скажем, непростых. Особенно для бывшего главы Управления охраны. Несмотря на оставшуюся выправку, выглядел он неважно. Заметно похудел и осунулся. Впрочем, рукопожатие, которого Поскребышев в прежние времена немножко побаивался, сохранило свою крепость. А вот стойкий молодецкий румянец будто просочился куда-то в глубокие щели морщин, растворился в тяжелых мешках под глазами и осел в обвисших щеках. Хотя в свои шестьдесят пять «генеральный любитель женского пола» еще продолжал, как мог, следить за собой – чисто выбрит, наодеколонен и отутюжен. Удивила газета в руке. Раньше подобное за ним не водилось.
Анкета делегата XIX съезда ВКП(б) А.Н. Поскребышева. Октябрь 1952.
Подлинник. Автограф А.Н. Поскребышева. [РГАСПИ. Ф. 592. Оп.1.Д. 106. Л. 285]
Советский плакат «Строго храни государственную и военную тайну!» 1952. Художники А. Интезаров, Н. Соколов. [Из открытых источников]
От того весеннего дня 1952 года, когда всесильного телохранителя задержали, найдя в кармане кителя секретный документ, остались в памяти Александра Николаевича, пожалуй, лишь широко раскрытые, по-детски недоумевающие глаза. Его?! Власика?! Задержали?! За какую-то бумажку?! И где? В его собственной епархии, на Кунцевской даче?! Где все за четверть века устроено его руками?!
Удивиться было чему. После заседания политбюро щепетильный и въедливый Николай Сидорович, как обычно, прошел дозором все комнаты. И в одной из них на полу увидел какой-то лист. Подобрал, заметил гриф «секретно» и, не читая, положил в карман, чтобы отдать Поскребышеву. Чтение никогда не входило в круг любимых занятий Власика. И тут вдруг его прямо в дверях остановили, обыскали и увезли. По распоряжению Хозяина. А как иначе?
Почти по той же причине и с того же высочайшего разрешения спустя всего восемь месяцев отстранили от работы в Секретариате и самого Александра Николаевича. Наверное, и у него тоже были тогда такие же глаза. За утрату документов? Это его-то? О пунктуальности, аккуратности и четкости которого давно ходили легенды и анекдоты?! У которого каждый листик и каждая папочка, казалось, сами знали свое место?
Но зачем было Берии изобретать какое-то новое колесо, если так хорошо сработало прежнее? К этой цели он шел так долго, упорно, но безрезультатно, постоянно предъявляя Сталину десятки вариантов компромата и на того, и на другого. Наконец сработало.
Пропавшие из сейфа Поскребышева бумаги впоследствии нашли. И потому он остался после смерти Сталина, и даже еще после Берии, и членом ЦК, и депутатом Верховного Совета от верного своего Белебеевского округа. Только на следующем XX съезде Хрущев, назвав его верным сталинским оруженосцем, тихо спровадил на пенсию. Но ведь не лишили ни звания, ни наград, не посадили же. Просто встал на парт-учет по месту жительства, вызвался вести политинформации в «красном уголке». Это помогало сохранять некоторое эхо привычного жизненного уклада – так же пристально сле