Постепенно разгорячась, последние слова Александр Николаевич произнес достаточно громко. И тут же испуганно оглянулся. Но переулок по-прежнему был пуст.
– Да и я тоже не сомневаюсь! Великий был человек Хозяин, чего уж там, – откликнулся Власик. – Меня, конечно, крепко обидел. Даже не отстранением, Саша, не арестом… А тем, что не захотел встретиться, выслушать. Даже Федосеева, из которого просто выбили всякую туфту обо мне, он все-таки приказал привезти к нему из тюрьмы. А мне, после стольких лет верной службы, отказал. Я уже тогда понял, что меня не случайно убрали. Им не я, он нужен был. Понял, не дадут ему выжить. Боятся его! Так и получилось.
– Мне теперь все больше кажется, он и сам понимал, что дни его сочтены. Два жестоких инсульта при тебе были. А потом третий, уже без тебя, почти накануне съезда. А тут еще очередной подарок от Светланы. Несмотря на родившуюся дочь, взяла и развелась с Юрой Ждановым. Он очень переживал. Нет, на здоровье уже не надеялся… Уставал быстро, – покачал головой Поскребышев. – Потому и спешил. Когда приходил в себя, мобилизовывался, я еле успевал его поручения записывать. Но он понимал, что хворь приходит все чаще и в это время он не может реально контролировать ситуацию. Очнувшись, что-то успевал, исправлял. Но аккуратно, старался при этом не настораживать никого, и в первую очередь Лаврентия и Маленкова. Они, пока вождь болел, тихой сапой все больше и больше власти и почестей под себя подбирали.
– Разве он не видел этого? – В голосе Власика прозвучало сомнение.
– Да нет, прекрасно видел. Но время выгадывал. Захотел Маленков партбилет под номером 3 – да на тебе! Желаешь руководить комиссией по Сталинским премиям? Изволь! Хотите поочередно втроем председательствовать на заседаниях Совмина и издавать распоряжения за подписью Сталина И.В.? Давайте, председательствуйте, издавайте! Это, знаешь, как тот пакт о ненападении. Время хотел выиграть. И они впрямь немного подуспокоились, меньше стали бдить за ним. Хотя все бумаги отслеживали, всё слушали, конечно. При тебе ведь аппаратуру на даче никак не поставить было. А потом хрущевский Савченко на это дело был посажен. Дружков Никиты вообще много в органы пришло при Игнатьеве. И Рясной, и Серов, и Епишев… Думали постепенно Хозяина совсем от дел отлучить и на пенсию спровадить. А он прищуривался, улыбался в усы и свою игру вел. Вот на пленуме всех и обескуражил. Вместо привычного тепленького и уютненького политбюро предложил создать в ЦК большой президиум.
Член ЦК ВКП(б) А.Н. Поскребышев в почетном карауле у гроба председателя ОГПУ СССР В.Р. Менжинского в Колонном зале Дома союзов. 1934. [РГАКФД]
Сам достал бумажечку из кармана, да и зачитал поименный состав в двадцать пять человек членов и одиннадцать кандидатов. Ты бы видел физиономии Маленкова, Берии, Хрущева! – не удержавшись, рассмеялся Александр Николаевич. – Как недоуменно и испуганно они переглядывались. Как суслики, которых из норок вытащили. На лицах, как в немом кино, все было написано: «Кто?.. Кто дал эти фамилии? Откуда список? Как мимо них прошел?» Подозревали друг друга. В аппарате выспрашивали. И такой эффект тоже входил в замысел Хозяина. Список ведь только мы вдвоем и видели. Я несколько лет над ним сидел. Фамилии менялись. Он кого-то придирчиво вычеркивал, я добавлял. Обсуждали всех только на свежем воздухе. Как на какой-то первой маевке… На съезде я ведь тоже выступал с докладом. Но это был не мой, а его доклад. Сам предпочел говорить о международном положении, а мне поручил эту тему и практически все наговорил, а потом и отредактировал. Знаешь, как режиссер распределяет роли? Не больше одной в одни руки. Он хотел оставить после себя строго разграниченное полномочиями коллегиальное управление. Убрал пост генерального секретаря, дал острастку Молотову, Микояну и Ворошилову, самым давним и авторитетным членам бывшего политбюро. Дабы никакого поползновения на главенство партии над правительством уже не было. Булганину, Маленкову и Хрущеву он предложил заняться исключительно работой в ЦК, в его отсутствие поочередно председательствовать в президиуме и на бюро. Надеялся, что вскоре успеет передать власть более молодым, толковым. И даже остановился на одном, самом проверенном и надежном.
– На ком? – встрепенулся долго молчавший и слушавший Власик.
– На Пономаренко.
– Пантелеймоне? – с радостным удивлением переспросил Власик. И фоном прозвучала гордость за земляка. – А что! Мужик отважный, образованный, верный!
– Согласен. Хозяин хорошо знал его и по Белоруссии, и по Центральному штабу партизанского движения. Сделал и секретарем ЦК, и зампредом Совмина. Оставался всего шаг. Еще при мне подготовил проект по поводу назначения его председателем Совета министров. Но ты же знаешь, он любил повторять, что разумный никогда не торопится, привык действовать наверняка, все подготовить досконально, до мелочей. Надо было всего-то дождаться 15 марта, сессии Верховного Совета СССР. Народ уже съезжался. Хозяин бы встал и так же, как на пленуме, огорошил бы всех своим предложением. И все бы проголосовали. Единогласно. Под те же долгие нескончаемые аплодисменты. Честно говоря, и свое отстранение я склонен объяснять всего лишь тактическим, демонстративным ходом, чтобы еще чуть-чуть потянуть время. Выиграть темп, как говорят в шахматах.
– Получается, совсем немного не хватило, – переваривая услышанное, выдохнул Власик и тут же встрепенулся. – В чем же ошибся? Ведь ошибся же?
– Да, ошибся. Может быть, впервые в жизни так ошибся. Хотя знаешь, Коля, история знает немало примеров, когда гения подводила как раз уверенность в своей неизменной гениальности. Годы идут сами по себе, где-то снаружи, на календаре, а внутри мы будто все те же и можем все то же. Не замечал?
Н.С. Власик и генерал армии А.В. Хрулев остались друзьями. 1957.
[Из открытых источников]
Дождавшись кивка собеседника, Поскребышев продолжил:
– Скорее всего, об этом плане сумели узнать раньше времени. Всю охрану после тебя поменяли, врачей поменяли. А тут еще как-то странно умер, не дожив до пятидесяти, Петя Косынкин, заместитель коменданта Кремля. Хозяин, ты помнишь, относился к нему с большим доверием еще с войны. И после этого он будто бы в кремлевском кабинете уже не появлялся, чуял опасность. Остался один. Стая ведь прошлым не кормится, трепещет перед решительным и крепким вожаком, а вот слабеющего может и загрызть. Мне, кстати, рассказали, что как раз в последний свой кремлевский день, принимая посла Индии, он задумчиво рисовал на бумаге клыкастых волков и потом вдруг произнес: «Мудрые русские крестьяне волков отстреливают». На той встрече были Яков Малик и переводчик Павлов. А мидовцы, они, ты же знаешь, почти все на крючке. Наверняка эту фразу донесли кому следует. А там поняли, что медлить нельзя. Я сомневаюсь, что он со Шверником раньше времени стал бы что-то обговаривать.
– Думаешь, он не сам? – уперся в глаза тяжелый взгляд Власика.
– Думаю, это было всем им выгодно. И на той сессии, которую ждал и не дождался Хозяин, страна по предложению Берии так и получила нового главу правительства – «талантливого ученика Ленина, верного соратника Сталина» товарища Маленкова. А Хрущев предложил заменить Шверника на Ворошилова. И волки сыты, и «мудрые русские крестьяне» не у дел. «Кто пред ним дрожал от страха, на лице у тех румяна, а друзья по нем рыдали, в их сердцах открылась рана…»
– Да, это ты точно сказал, – подтвердил Власик.
– Ну, не я, а любимый им Руставели… – покачал головой Поскребышев. – А Пономаренко Никита еще до сессии успел убрать из секретарей ЦК и затем как раз в Индию на работу и послал. Совпадение? А то, что сейчас перезахоронить Хозяина предложил съезду именно глава ленинградских партийцев, и то, что председателем комиссии по захоронению назначили председательствовавшего в юбилей Сталина товарища Шверника, тоже? Нет, просто это уровень Хруща, дешевые хуторские эффекты любит. А по сути трус. Мастер ночных дел. Пятки ему, похоже, жгло, когда на трибуну Мавзолея поднимался. Меня на съезде назвал верным оруженосцем Сталина. Меня это не обидело. А в устах Никиты «верный» означает почти ругательство.
– Но как же он все-таки отважился на Лаврентия пойти? Судить его? – с некоторым удивлением спросил Власик.
– А ты что, видел, как его судили? Нет? И, поверь мне, никто не видел. Разве ты забыл, как после инсульта из самых лучших побуждений Хозяину поначалу докладывали, как Вознесенского не уберегли, будто бы в пути он замерз. Так вот, Берию никто не видел с тех пор, как он в кремлевские ворота въехал.
Тут Поскребышев даже рукой махнул и рассмеялся:
– Коля, ну ей-богу, кому я рассказываю про конспирацию? Разве не ты устраивал такие кавалькады – хоть из автомобилей, хоть из поездов, хоть в Тегеране, хоть в Потсдаме, – что ни одна живая душа не догадается, кого, когда и куда везут? Так что, я думаю, Лаврентий и пенсне-то снять не успел. Слишком опасен был. А потом уж все барахло его и в кабинетах, и в особняке, и на дачах сквозь сито небось просеивали. А суд конечно, суд был. Было и обвинение, был и приговор. Все было соблюдено, кроме незначительной мелочи – не было подсудимого.
Н.С. Хрущев на трибуне. 1963.
[РГАСПИ. Ф. 397. Оп.5. Д. 71. Л. 7]
А теперь, видишь, никакой коллегиальности! Никита единоличную власть вернул и с помощью кузькиной матери коммунизм свой будет строить… В отдельно взятой хлебной очереди. Тут ведь все равны. Опять про свои агрогорода заговорил, которые Хозяин раскритиковал. Ему власть сегодня, сейчас нужна, он ею упивается. А через двадцать лет, как говорится, где шах, где ишак, нам с тобой уже не узнать. Он мастер на старте пыль в глаза пускать, а финиша боится. Почуял, что пятилетка проваливается, – не надо ее заканчивать, обнулить и начать новую семилетку! Хозяин слушать умел, а этому только говорить нравится. Пропадет с ним страна…
Они гуляли уже больше двух часов. Власик почти довел приятеля до его дома. Увлеченный свалившимся потоком информации, он только сейчас заметил, что Поскребышева немножко лихорадит, причем уже не только от волнения, и поспешил заботливо укорить друга: