Поскребышева всегда поражала эта виртуозная манера Хозяина намеренно провоцировать собеседников, порождать в них резкие негативные чувства, которые, бурно вздымаясь в душе, тут же, как волны в гранитный парапет, упираются в холодную стену собственного рассудка, может, даже инстинкта самосохранения, а затем безвольно и подавленно откатываются назад. Фельдшеру Поскребышеву это напоминало своеобразную вакцинацию, точно рассчитанную превентивную меру, которую использует человек, чтобы наверняка обезопасить себя от влияния стихии, от случайности в будущем.
Хозяин и тут легко и непринужденно изменил ситуацию, легонько дотронувшись до руки Микояна:
– Ну, не обижайся, Анастас. Ты же знаешь, что из всех славных сынов Армении ты для меня самый дорогой… Ну, если, конечно, не считать силача Амбарцумяна. Как он на нынешнем Первомае к нашей трибуне штангу эту с шарами принес! Эдак вот на вытянутых руках. Поставил, хлопнул по шарам, а оттуда аж две команды пятилетних мальчуганов выскочили и давай в футбол гонять!
Сталин громко и заразительно засмеялся и остановился только тогда, когда его поддержали и Микоян, и Поскребышев.
Глава третья
Ранним утром секретарь ЦК Алексей Александрович Кузнецов, как всегда энергичным, решительным шагом миновав пустую приемную, вошел в свой кабинет.
Дел было много, об этом свидетельствовали и пухлая папка неотложных бумаг на столе слева, и график записавшихся на прием справа. Но Алексей Александрович, едва расположившись в кресле, вызвал секретаря и предупредил, чтобы не отвлекали, пока он работает с важными документами.
Затем оглядел кабинет, к которому, в отличие от Смольного, еще не успел толком привыкнуть. Как, впрочем, и к госдаче в Заречье. И к девятикомнатной квартире в двух шагах от Кремля на улице Грановского. По утрам еще порой грезилась прежняя, тоже далеко не маленькая, но уютная и обжитая, на Кронверкской, 29, в доме архитектора Бенуа. И соседи вспоминались – композитор Шостакович, поэт Прокофьев, бывшая жена Алексея Николаевича Толстого поэтесса Крандиевская, маршал Говоров… Ну, правда, Говоров теперь, как и он, – москвич.
Здесь, в столице, домик, прямо скажем, тоже был не простой, с причудливой архитектурой, даже с фонтаном во дворе. А соседями, кроме старых знакомцев по Ленинграду, заместителей председателя Совмина Николая Вознесенского и Алексея Косыгина, чья супруга была двоюродной сестрой кузнецовской жены, стали легендарные маршалы Тимошенко, Ворошилов, Буденный. Когда-то в юности вместе с ровесниками он просто бредил этими именами.
В сорок первом бывшего наркома ненадолго прислали покомандовать Ленинградским фронтом вместо генерала Маркиана Попова. Маршал горячо и проникновенно выступал перед войсками, пытался то с маузером, то с винтовкой в руках возглавлять атаки. Но то, что срабатывало на полях Гражданской войны, здесь пользы не приносило. Его тихо сменили и отправили на тыловую работу. И маршал Буденный, как большой специалист по ипподромам и инициатор замечательного всесоюзного движения молодежи «Каждому комсомольцу – по коню!», тоже остался в славном конармейском прошлом, когда его лихие усы и шашка могли вести вперед победные тачанки…
П.С. Попков, А.А. Жданов, А.А. Кузнецов, Я.Ф. Капустин на трибуне Дворцовой площади в Ленинграде. 1 мая 1941. [РГАСПИ. Ф. 77. Оп.1.Д. 1008. Л. 109]
Пожалуй, тогда, в блокадном Ленинграде, Алексей Александрович впервые понял, что время заслуженных революционеров ушло. Нужны созидатели, молодые строители молодой державы. Целеустремленные, энергичные, умелые и проверенные. И они есть. Надо их выискивать, воспитывать и доверять им.
Вот, казалось бы, куда логичнее и разумнее боевого и авторитетного маршала Говорова министром Вооруженных сил назначить! А не этого штатского забулдыгу и дамского угодника Булганина. Но увы. Тут свои расчеты. Сталину вот недавно доложили, как «новопредставленный министр», в изрядном подпитии, в одном исподнем и фуражке спустился из номеров в гостиничный ресторан и, тряся своей благообразной бородкой, требовал, чтобы находившиеся там офицеры присягнули розовым женским панталонам, принесенным им на какой-то палке.
И что? Всего-навсего поменяли его личную охрану, мол, они недоглядели. Причем этого канцеляриста Булганина, никогда не командовавшего ни фронтом, ни армией, ни даже полком, пришлось срочно делать маршалом, чтобы он мог принимать военный парад, которым командовал маршал Мерецков. А к тому же еще и придумывать новый церемониал с открытым лимузином, потому что, даже если бы Булганин удержался в седле, что маловероятно, кое-кто от хохота не удержался бы в строю.
Первый секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) А.А. Жданов и второй секретарь А.А. Кузнецов в президиуме V Ленинградской городской конференции ВКП(б). 28 мая 1938. [РГАСПИ. Ф. 77. Оп.1.Д. 1008. Л. 126]
А волевому, храброму и энергичному Говорову, славному защитнику Ленинграда, чьим войскам столица салютовала аж четырнадцать раз, выше булганинского заместителя назначения не нашлось! Правда, Жданов и это считает удачей, поскольку смог сделать начальником Главного политического управления генерала Уткина, бывшего директора Горьковского автозавода.
А.А. Кузнецов, командующий 13-й воздушной армией Ленинградского фронта С.Д. Рыбальченко и А.А. Жданов перед вручением гвардейского знамени 2-му гвардейскому Ленинградскому авиационному корпусу. Октябрь 1943. [РГАСПИ. Ф. 77. Оп.1.Д. 1008. Л. 195]
Вот и занимайся, товарищ Кузнецов, после этого кадрами! Тут везде хитрость, балансы, противовесы – умного уравновесим услужливым дураком, профессионала аппаратчиком, самостоятельного доносчиком… Но Жданов прав. Надо, надо чистить эту трясину. Выхода нет, иначе сам увязнешь.
Кузнецов встал, подошел к окну. Шторы задергивать он не любил. Постоянное затемнение надоело с блокады. Небо чистое, голубое, без перекрестий прожекторов – вот чем надо дорожить. Но сегодня оно – плотно затянутое тучами, монотонное и безрадостное. Приоткрыл одну створку, чтобы пустить в кабинет свежий воздух, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил галстук. По-прежнему как-то неуютно ощущал он себя в штатском костюме, без нужды поводил плечами, крутил шеей. Всю войну, всю блокаду не снимал гимнастерку с погонами. Так привык, что, и сняв погоны, чаще всего в Ленинграде продолжал носить гимнастерку, подпоясанную широким армейским ремнем. Ему всегда казалось, что на его сухопарой, чуть ссутулившейся фигуре пиджаки давили на плечи, нелепо болтались, даже теперь, несмотря на все мастерство кремлевских портных. Что-то дышится сегодня несколько тяжело. И это вовсе не следствие вчерашнего затянувшегося ужина. Духота чувствуется в самом воздухе. Не иначе как к грозе. Это будет еще одно подтверждение, что знаток метеорологии Жданов редко ошибается в своих прогнозах. Два дня солнце палило нестерпимо. Да и лихорадочные мысли никак не способствовали ни душевному спокойствию, ни холодному рассудку.
Утро вечера, конечно, мудренее. Но ему ли не знать, что бывают вечера, которые одним утром никак не расхлебать. И вчерашний был именно таким.
Андрей Александрович Жданов позвонил и пригласил его на ужин к себе на дачу в Волынское. Дело в общем нормальное и обычное. Особенно между ними. Они – старые «питерцы», давно работают рука об руку, прошли все тяжелые времена – и чистки, и разоблачения врагов народа, вредителей и шпионов всех мастей, и «тройки», и расстрелы, а потом еще и блокаду.
Нашел смышленого, энергичного паренька в сельской глубинке и перевез в Ленинград еще Киров. Но именно Жданову был обязан Кузнецов своей стремительной карьерой, да и сейчас ведь именно он продвинул Алексея Александровича, всего год после него поработавшего первым секретарем Ленинградского обкома, за собой в Москву. Сделал секретарем ЦК, с благоволения Хозяина отдал важнейший участок работы с кадрами, а затем и наблюдение над всесильными органами юстиции и госбезопасности.
Вечер начался с традиционного для семейства Ждановых музыкального вступления. Андрей Александрович на рояле играл действительно очень хорошо и вдохновенно. А когда не было рояля, то и на аккордеоне. Сталин ради него на даче оба этих инструмента завел и очень любил его слушать.
На вопросы непосвященных Жданов охотно отвечал, что обязан этим умением матери Екатерине Павловне, окончившей некогда Московскую консерваторию. При упоминании дорогого имени черты его приятного лица становились еще более мягкими, а глаза всегда наполнялись особым блеском. После смерти отца, профессора богословия, все воспитание сына и трех дочерей легло на ее плечи.
Судя по всему, настроение у Андрея Александровича было неплохое. Для начала он выбрал для исполнения какой-то энергичный и задиристый мотив. Улыбаясь, яростно и весело ударял пальцами по клавишам. Казалось даже, что в ритм мощным аккордам вздымались не только руки и плечи, но и все его тучное тело подпрыгивало на круглом фортепьянном стульчике. Затем включился и его приятный мягкий тенор: «В бананово-лимонном Сингапуре, в буре, когда у вас на сердце тишина…» С нарочито-комичным жеманством под аплодисменты двух дам он спел Вертинского, а затем, уже серьезно, народную песню «Не спи, казак».
Когда рояль и голос замолкли на фразе «Бегите, русские певицы, спешите, красные, домой: чеченец ходит за рекой», Хозяин, улыбаясь, добавил: «А нам бояться некого!» Встал и пригласил гостей в сад.
Теплый вечер чрезвычайно располагал к тому. Кузнецов, приехав по обычаю вместе с супругой, поначалу удивился. Ожидал встретить здесь и других завсегдатаев ждановских вечеринок – руководителя Госплана Вознесенского, нижегородского воспитанника Жданова, 39-летнего Михаила Родионова, который от первого секретаря Горьковского обкома партии сразу же шагнул на должность председателя Совета министров РСФСР, сменив ушедшего в союзный Совмин Косыгина, стал членом Оргбюро ЦК ВКП(б) и депутатом Верховного Совета СССР, Георгия Попова, два года назад возглавившего московских партийцев, наконец, еще одного Кузнецова, Александра, личного помощника Жданова. Все они уже давно были знакомы семьями. Андрей Александрович как-то в начале войны при командующем Ленинградским фронтом генерале Попове обронил фразу, что вовсе не случайно самые распространенные у нас фамилии Кузнецовы да Поповы – на кузнецах да попах Русь веками и держалась.