Взгляните на мои руки! Я пашу, сею, жну, работаю так, что мужчина за мной не угонится – что же, я не женщина?
Я могу работать не меньше мужчин, не меньше их есть (если найдется еда), не хуже их терпеть побои. Что же, я не женщина?
Я родила тринадцать детей. Большую часть из них продали в рабство у меня на глазах, и когда я изливала в слезах свое материнское горе, никто, кроме Иисуса, меня не слышал – что же, я не женщина?[349]
В конечном счете, не ученые, а именно законодатели – их неуклюжие и жестокие попытки поддержать трещащие опоры патриархальной власти – вызвали открытое восстание женщин. В сущности, требование прав женщин на справедливость, на личную свободу, на статус полноценного человека представляло собой последнюю волну великой политической бури – «столетия революций». В своих требованиях женщины лишь шли по следам мужчин, добившихся в этом новом индустриальном мире почти всех своих целей, и предлагали расширить сложившееся понимание равенства. Сама сущность демократического идеала предполагает, что права, дарованные гражданам, не могут быть произвольно отняты у одной из групп граждан. Конечно, это не означало, что власть имущие не станут пробовать. Пока правительства перекраивали старые национальные законодательства в соответствии с демократическими требованиями, у них впервые в истории появилась возможность сознательно и категорично отказать женщинам во всех и каждом из прав, недавно завоеванных мужчинами. По обе стороны Атлантики женщинам пришлось столкнуться с тем, что под пресловутыми «правами человека» понимаются права исключительно человека мужского пола.
Особенно оскорбительным, по крайней мере, для англичанок было то, что пока мужчины завоевывали себе новые права – например «один человек – один голос», – женщины подверглись новым, невиданным прежде стеснениям. До сих пор законных оснований для дискриминации женщин не существовало. Никогда закон не запрещал женщинам становиться членами Парламента – и настоятельницы Шефтсбери, Баркинга, Уилтона и Сэнт-Мэри-Уинчестер заседали там в течение столетий. Еще в царствование Стюартов аристократки имели право отбирать кандидатов в Парламент и назначать выборы. И эти женщины не считали свои политические привилегии чем-то банальным или маловажным, что доказал ответ графини Дорсет некоему придворному интригану, пытавшемуся навязать ей кандидата, угодного королю: «Меня преследовал Узурпатор [Кромвель], со мной дурно обращались при Дворе [графиня вытерпела оскорбление от Карла II], но подданный распоряжаться мною не будет. Я не выставлю на выборы вашего человека»[350]. Эти права, хоть на практике и принадлежавшие лишь женщинам из высших классов, были важны в принципе, как нарушение абсолютной догмы, гласящей, что право на власть имеют лишь мужчины. Теперь же новые законодательные акты, беспрецедентные в истории «Матери Парламентов», официально, юридически отрезали женщин от власти, оставляя бенефициарами всех новейших реформ лишь англичан мужского пола. Вот та искра, из которой наконец зажглось пламя женского движения.
Искра пала на почву, уже давно готовую вспыхнуть. Движение, казалось, родившееся из ничего в середине XIX столетия, на самом деле возникло еще в конце XVIII века, когда голоса женщин наконец прервали тысячелетнее молчание. После бессчетных веков покорного согласия с идеей мужского превосходства женщины наконец возвысили голос против этого древнего обмана, отследили каждый из взлелеянных им порочных обычаев и нравов и все их пригвоздили к позорному столбу. Среди первых, кто возглавил эту идейную революцию, пока еще не называвшую себя феминизмом, была Мэри Уолстонкрафт. Внешне история Мэри напоминает тысячи других, какие происходили с бедными девушками, не имевшими друзей: работа «компаньонкой у леди», безуспешная попытка открыть школу, путешествия во Францию, связь с человеком, который бросил ее с незаконным ребенком на руках. Но в недрах этого дешевого сентиментального романа зрел и в 1792 году увидел свет один из самых мощных феминистических манифестов в истории: «В защиту прав женщины».
Исходной точкой для Мэри стала ярость против «гибельной гангрены» «тирании мужчин над женщинами»[351]. Из этого она выводила все общественные невзгоды, жертвой которых стала сама: недостаток образования, отказ в полноценной работе, двойные стандарты сексуальности, которые среди мужчин превозносят «обаятельных чудовищ – сластолюбивых развратников», а женщину за один неосторожный шаг объявляют шлюхой. В существующих отношениях между мужчиной и женщиной она видела эксплуатацию и ущерб – «мужчина присваивает ее тело, а ум оставляет ржаветь в небрежении» – и гневно отвергала привычные представления о «правильном» женском поведении: «Как грязно они оскорбляют нас, советуя уподобляться в повадках милым и ласковым домашним животным!» Настойчиво требуя образования, работы и равных отношений с мужчинами, «Защита прав женщины» озвучила основные вопросы и проблемы феминизма и бросила вызов, который нельзя было проигнорировать: после драматического описания той порочной глупости и извращенной инфантильности, какие навязывают женщинам, немногие могли остаться в убеждении, что «представительницы прекрасного пола» довольны тем жребием, какой уготовили им Бог и мужчина.
Разумеется, нельзя было ожидать, что непрекрасный пол останется доволен этой яростной атакой на свои права и прерогативы, не говоря уж о мужском интеллекте, манерах и морали. Ни один мужчина себе не враг; и, когда Мэри Уолстонкрафт отодвинула этот камень и обнажила то, что скрывалось под ним, ответом ей была ярость, нередко доходящая до истерики. Женщины немало веселились, глядя, как «мужчины кричат: “Скандал! Скандал!”, даже не разобравшись, о чем речь», – как писала одна из французских учениц Уолстонкрафт Флора Тристан. Ее собственная жизнь напоминала учебник по феминизму: после смерти отца Флора погрузилась в беспросветную нищету, а затем пережила короткий и несчастливый брак, последствия которого омрачили всю ее последующую жизнь. Под властью «Кодекса Наполеона» она не могла ни развестись, ни получить доступ к детям. Когда она опубликовала свое жизнеописание, «Скитания парии», муж попытался ее убить. Преследуемая полицией как «подозрительная личность», она безвременно скончалась в 1844 году в возрасте всего лишь сорока одного года. Будучи социалисткой, Тристан с восторгом восприняла призывы Уолстонкрафт дать женщинам образование и право работать. Ее вкладом в феминистическую программу стало требование «права на юридическое равенство между мужчинами и женщинами» как «единственного средства достичь единства человечества»[352]. Для мужчин, считавших «человечеством» только себя и полагавших, что они и так достаточно объединены, это предложение было непонятно и неприемлемо.
Но в то же самое время, когда женщины учились отделять свои интересы от интересов мужчин, некоторые мужчины начали отделять себя от прочих представителей мужского пола, отказываясь от привилегий, полученных за женский счет. В 1825 году философ-социалист Уильям Томпсон опубликовал свое «Воззвание к половине человечества, женщинам, по поводу их претензий к другой половине – мужчинам…» В этом необыкновенном, почти пророческом документе половое угнетение прямо связывалось с расовым: женщин Томпсон называл «машинами для размножения и домашними рабынями», которые тиранией мужчин низведены «до положения негров в Вест-Индии».
Тема семейной жизни как рабства настойчиво звучит в его книге. «Дом для жены – тюрьма, – пишет Томпсон. – Муж расписывает ее стены картинами безмятежного счастья, однако сам то и дело спешит прочь, на поиски иных, не столь безмятежных наслаждений… Дом и все, что в доме, принадлежит ему; и из всех предметов обстановки более всего в его власти машина для размножения – жена». Освободить женщин сможет только дарование политического равенства. Свою книгу Томпсон закончил страстным призывом, призванным откликнуться эхом в груди женщин всего мира:
Женщины Англии, пробудитесь! Женщины, в какой бы стране вы ни испускали вздохи унижения – проснитесь! Проснитесь, взгляните на счастье, что ожидает вас, когда все способности вашего ума и тела будут полноценно воспитаны и развиты… Как ваше рабство сковало и мужчину цепями невежества и всех пороков деспотизма, так и ваше освобождение наградит его знаниями, свободой и счастьем[353].
За поддержку дела женщин Томпсону пришлось заплатить – общество подвергло его насмешкам и остракизму. Сорок лет спустя, в 1869 году, вторую попытку сделал Джон Стюарт Милль со своей спокойной, широкой по охвату, безупречно логичной статьей «Порабощение женщин». Однако, даже при поддержке отдельных мужчин, в целом бороться за свою свободу, справедливость, человеческое достоинство женщинам приходилось самим. Вот еще одно историческое достижение: впервые в истории возникло общественное движение, полностью состоящее из женщин. Сила, достоинство и справедливость их требований воплощались в его руководительницах; успех движения был обусловлен как их политической активностью, так и экстраординарными личными качествами. Его история – международный эпос о вдохновении и упорстве. В Англии, как сообщали государственному секретарю, женщины готовы были умирать за миссис Панкхёрст; мессианский порыв ее движения воплощен в апокрифическом совете, который, как говорят, услышала от нее какая-то испуганная юная суфражистка: «Молитесь Богу, дорогая – и Она вас услышит!» Другие черпали силу из поразительной простоты его лозунгов: «Мужчины, их права – и ничего более; женщины, их права – и ничего менее», – говоря известной фразой Сьюзен Энтони.
Но прежде всего эти женщины были упорны. Французская основательница (в 1866 году) первого Общества за права женщин, Мария Дерейм, к 1860 году уже была известной феминисткой и антиклерикалкой; ее последняя книга, «Ева среди человечества», вышла в 1891-м. Элизабет Кейди Стэнтон ушла с поста президента Национальной американской женской суфражистской ассоциации в 1892 году в возрасте семидесяти семи лет. В штате за штатом, в стране за страной женщины поднимались на борьбу за права своего пола – и лишь глубокая старость или смерть заставляли их остановиться.