Однако истинного революционера риск никогда не останавливал. Последнее из крупных народных волнений, определивших облик современного мира – китайская революция – отмечена долгой историей подпольной деятельности женщин; и именно женщины-добровольцы одними из первых присоединились к финальным сражениям этой эпической борьбы, причем некоторые из них, как Кан Кэцин, взялись за оружие почти детьми. Кан Кэцин вместе с Дэн Инчао были в числе тридцати пяти женщин, совершивших Длинный марш 1934–1935 годов. Покинув дом и семью, Дэн Инчао отправилась вместе со своим мужем Чжоу Эньлаем в тяжелейшее путешествие длиной в восемь тысяч миль, чтобы «насадить в Китае коммунизм». Она выжила и увидела, как муж ее стал премьер-министром нового Китая, и сама занимала поочередно несколько высших государственных должностей; Хэ Сяннин, одна из первых китайских феминисток, в 1920-х годах остригших волосы (по тем временам в Китае жест революционный!), потеряла мужа – он был убит в 1925-м; Сян Цзинъюй, введшая моду на короткую стрижку как жест феминистического сопротивления, погибла в 1927-м во время «Шанхайской резни» – террора против коммунистов: ее расстреляли с кляпом во рту, чтобы не дать произнести последнее слово. Эта перекличка продолжается в революциях 1930-х, 1950-х, 1960-х годов: испанка Долорес Ибаррури, «Пассионария», вдохновившая целое поколение лозунгом «No Pasaran!» («Они не пройдут!»); алжирка Джамиля Бупача и кубинка Аиде Сантамария – обе перенесли кошмарные сексуальные пытки, пробудившие совесть всего мира; африканка Джойс «Теурай-Ропа» («Льющая кровь») Нхонго, отбившаяся от нападения родезийцев, пытавшихся похитить ее в пропагандистских целях, всего за два дня до рождения дочери.
Цена была высока, но и ставки очень серьезны. В дореволюционном Китае любого мужчину, отказавшегося ежедневно избивать жену по приказу отца, могли бросить в подземную тюрьму местного феодала или чиновника. После революции подобные практики были запрещены, и женщины немедленно использовали свой шанс бежать от пяти тысяч лет угнетения, как горько жаловался один оскорбленный в лучших чувствах муж:
Все мои друзья бьют своих жен, так что я просто соблюдал обычай. Иногда не было никаких причин – только то, что я уже давно ее не бил… Сразу после освобождения бить ее стало сложно. Иногда я терял терпение и поднимал на нее руку, но она и дети напоминали мне, что Председатель Мао этого не дозволяет, так что мне приходилось сдерживаться… Они усвоили дух непокорства, так что, если бы теперь кто-то начал дурно обращаться с женой, возмутились бы все вокруг. Это стало просто невозможно[397].
Да уж, не повезло бедняге! А вот для его жены это была настоящая революция. И этой переменой в своем положении она обязана не только Председателю Мао. Хотя запрет ЦК Коммунистической партии Китая на битье жен сыграл решающую роль, его не удалось бы воплотить в жизнь без усилий Китайской женской ассоциации. Эта организация стала предшественницей «групп по пробуждению сознания», созданных женским движением на Западе в конце 1960-х; китайских женщин поощряли собираться вместе и «говорить горькие вещи», открыто противостоять своему положению и мужьям, злоупотребляющим своей властью, осуждать – и даже физически наказывать – мужчин, не желающих бросать дурные старые привычки.
Но не всегда смена одного режима на другой несет столь ясные и очевидные выгоды для женщин. Для деревенских жительниц или городской бедноты жизнь, полная нескончаемых беременностей, родов и борьбы за выживание, менялась мало. А события, по-настоящему изменившие жизнь женщин, нередко поначалу выглядели незначительными или не имеющими к ним отношения. Когда в 1955 году американский исследователь из Уорчестерского института биохимии, штат Массачусетс, объявил, что выделил группу химических стероидов прогестагенного типа, подавляющее большинство женщин ничего об этом не узнали – а если и узнали, не заинтересовались. Но на самом деле Грегори Пинкус открыл «философский камень» генетики, элемент, способный воплотить в реальность то, что много тысячелетий оставалось лишь несбыточной мечтой. Пинкус обнаружил, что прогестагены, принимаемые орально, обладают способностью предотвращать овуляцию. Так, тихо и без фанфар, родилась «волшебная таблетка» – незначительный компонент химических веществ, которые легко найти в природе; однако жизнь миллионов женщин по всему миру она изменила серьезнее любой революции.
Исследовательская конференция 1955 года в Токио, на которой Пинкас сообщил о своем открытии, сама по себе стала знамением серьезнейших перемен. На ней же было представлено еще одно новшество: неожиданно вернувшийся в поле зрения ученых внутриматочный механический контрацептив. Первые эксперименты в этой сфере, состоявшиеся в Германии и Палестине в 1920-1930-х годах, основывались на гораздо более древнем медицинском знании: любая дхаи с индийского базара, сколько угодно невежественная, знала, что, если засунуть через влагалище в матку палочку ванили или корень лакрицы, женщина не сможет зачать. Но результаты этих ранних экспериментов разочаровывали и даже пугали. Медики просто не обладали технологиями, позволяющими безопасно вводить устройство в матку, и не могли разработать материал, который матка не воспринимала бы как чужеродный и не пыталась извергнуть, что приводило к опасным, нередко смертельным воспалительным заболеваниям. Но теперь японцы, совершившие триумфальную революцию в радиотехнике, перевели на транзисторы и контрацепцию. Они вводили в матку крохотный завиток неразрушимого пластика, скоро получивший разговорное название «спираль» – и беременности можно было больше не бояться!
Пятнадцать лет спустя более двадцати миллионов женщин пользовались противозачаточными таблетками, и более десяти миллионов – спиралями[398]. Нетрудно понять, почему женщины так охотно и с такой скоростью приняли эти новые изобретения. Несколько лет наладки и подгонки – и то и другое доказало свою высокую надежность сравнительно с уже известными средствами. И, в отличие от презерватива, то и другое полностью в руках женщины! Не надо больше уговаривать мужа «надеть резинку», не надо выслушивать, что «в презике неудобно» и что он «портит все удовольствие», не надо бояться, что по дороге домой муж забудет зайти в аптеку, или напьется и не сумеет надеть презерватив как следует, или что в процессе «резинка» с него свалится.
Таблетки и спирали имели еще одно преимущество перед пессарием: ими можно было пользоваться круглый год, двадцать четыре часа в сутки. Шеечный колпачок, вместе со спермицидным гелем, изобретенным в Оксфорде в 1932 году, требовал планирования и заблаговременной подготовки к сексу, отчего сексуальная жизнь приобретала неприятно-расчетливый оттенок («сегодня буду спать с мужчиной, надо подготовиться заранее!»), или же превращался в рутинную гигиеническую процедуру («надевайте это каждый вечер, когда чистите зубы, а остальное предоставьте мужу», советовал британский буклет по контролю рождаемости из невинных 1950-х). Эти «процедуры» убивали романтический миф, не совмещались со внезапной вспышкой страсти, угнетали и раздражали стеснительных женщин, чувствительных к патриархальным двойным стандартам. Но теперь изменилось и это. Как сама контрацепция отделила секс от размножения, так новые технологии отделили контрацепцию от секса.
И тем самым вывели на первый план старинный спор, вплетенный в ткань человеческого существования с тех пор, как человечество осознало, что существует – вопрос, не менее всех прочих порождавший войну между полами, даже внутри отдельных пар: кто же контролирует тело женщины? Впервые в истории западные общества столкнулись с ситуацией, которая людям прошлых эпох показалась бы немыслимым кощунством. Теперь женщина могла заниматься сексом ровно так, как это всегда делали мужчины: от случая к случаю, по собственному желанию, без подготовки и – быть может, самое ужасное – без последствий! Эта последняя мысль придала новую окраску борьбе за легализацию абортов, происходившей на Западе в 1960-х годах.
В истории аборта, как в капле воды, отражаются пути и способы общественного и законодательного контроля над женским телом, которые до самых недавних пор всегда отражали лишь императивы и страхи патриархата и никогда – потребности самой женщины. Еще в 1939 году в Великобритании правительственный комитет под председательством лорда Биркетта утвердил право государства контролировать размножение для повышения рождаемости. Глубинный поворот произошел на Западе, когда политическая заинтересованность государства в контроле над гражданами сменилась юридическим признанием права индивида на личную независимость.
В странах с сильными католическими традициями, где аборт оставался не только нелегальным, но и неприемлемым для общества, конфликт был острее, схватки ожесточеннее, битвы продолжались дольше. Успех там, как и в других местах, был достигнут благодаря мощным и сплоченным феминистическим акциям. В Ирландии множество женщин организованно отправились из Дублина в Белфаст (в Северную Ирландию, которая принадлежит Великобритании и живет по британским законам), чтобы купить средства контрацепции. Когда этот так называемый «противозачаточный поезд» вернулся в Дублин, на вокзале его встречала целая толпа, а таможенники предпочли закрыть глаза на нелегально ввозимые препараты. Во Франции группа женщин, возглавляемая такими известными светилами, как Симона де Бовуар, подписала и распространила «Манифест триста сорока трех» – документ, в котором все подписантки признавались в совершении нелегальных абортов и бросали вызов властям, предлагая привлечь их к ответственности. Из этого манифеста выросла проабортная организация «Шуази» («Выбор»), основанная Жизелью Халими, женщиной-адвокатом, защищавшей от пыток алжирскую революционерку Джамилю Бупача. Кампании «Шуази» привели к тому, что в 1974 году Симона Вейль провела через французский парламент эпохальные законы о контрацепции и абортах.