Лилию несколько удивил вопрос.
— Нет, мне очень понравился интерьер, но… Как бы теперь мне вам объяснить? Знаете, роскошь, это ведь тот же наркотик Попробуешь всего несколько раз и захочется постоянно. А я четко понимаю: не моя это жизнь и не моя эта роскошь, и никаких иллюзий у меня выйти из Золушки в принцессы нет. Потому и смотрю мимо, чтобы не засмотреться.
Пшеничный насторожился. Провел салфеткой по усам, пряча двусмысленную ухмылку.
— Уж очень вы, Лилечка, рассудительны для вашего нежного возраста.
— А разве это плохо? У меня пример был хороший. В кавычках. Я знаю, куда Золушки попадают, и не хочу туда.
— Да ну? — решил этим вопросом подловить девушку Пшеничный. — И какой же это пример?
— Соседка наша, — обреченно махнула она рукой. — Пропала девчонка.
«Слова какие-то шаблонные: «пропала девчонка»!.. А какие бы я хотел услышать?.. Да она, вероятно, просто повторяет то, что говорит ее мать…»
— Скажите, Лилечка, а вы с мамой дружно живете?
Вопрос, как показалось Станиславу Михайловичу, поставил девушку в тупик.
— А как же еще можно жить? — после паузы спросила она.
— В самом деле… — решил замять свое любопытство Пшеничный.
— Ой! — вскричала Лилия. — А мы на выступление Горстковой не опоздаем?!
Станислав Михайлович взглянул на часы:
— Успеем!
Черные, окованные «серебром» двери клуба распахнулись перед ними. Поддерживая Лилию под руку, Пшеничный повел ее вверх по лестнице, едва различимой в розово-фиолетовом полумраке. Как только они вошли в зал, музыка оглушила их.
— Теперь и словом не перекинешься, — почти прижавшись губами к ушку Лилии, проговорил Станислав Михайлович и почувствовал запах простеньких духов.
Метрдотель усадил их за столик прямо перед эстрадой, на которой в световом ореоле появилась певица. Лилия устремила на нее неотрывный взгляд и стала покачивать головой в такт популярной песни.
Пшеничный тоже покачивал головой в такт, но не мелодии, а своим размышлениям.
«Все ясно! И разузнавать нечего. Ее выдали духи! Хищница, ловкая обманщица, охотница за богатыми любовниками или мужьями никогда бы не пошла на это. Все, что угодно: бельишко скромное, платьишко с турецким шиком, но паршивенькие духи — увольте. Их носы все вытерпят, но только не запах дешевого парфюма. Вот, во всем и во всех я ищу двойное дно, — опять напустился на себя Станислав Михайлович. — С чего мне вообще в голову взбрело, что она именно таким способом решила ко мне подобраться? Действовала бы напрямик, а то, мама, пагубный пример соседки… — Пшеничный с нежностью перевел взгляд на тонкую, точно стебелек, шею Лилии. — Милая, чистая!»
— Стас! — вывел Пшеничного из созерцательной задумчивости возглас его приятеля, известного бизнесмена. — Потихоньку вошел и не стал ни с кем здороваться, — протягивая свою широкую ладонь, с добродушием подвыпившего человека говорил тот.
Его взгляд остановился на Лилии. Он понизил голос и, наклонившись к Станиславу Михайловичу, шепнул:
— Теперь понимаю. Черт возьми, славная девчушка. Давно она у тебя?
В глазах Пшеничного заметалось возмущение. Он потянул приятеля за руку и усадил рядом с собой.
— Она не из тех, о ком ты подумал.
— Да? — с большим сомнением переспросил бизнесмен, разглядывая Лилию в свете мерцающих огней. — А где ж ты ее откопал, не такую?
— В самом прозаичном месте.
К ним подошли еще двое знакомых.
— Пригласи Марианну за столик, — обратился бизнесмен к одному из них.
Тот отрицательно покачал головой:
— Нежная на вид, стальная на принципы. «В клубах никогда и ни с кем».
— Ну и черт с ней! — поморщился бизнесмен и, жестом подозвав официанта, что-то тому шепнул.
Не успела Марианна покинуть эстраду, как ей передали большой букет роз. Она прижала его к груди и с искренней благодарностью окинула взглядом зал.
— Каждый может обидеть артиста, — заметил бизнесмен, — но и каждый может осчастливить! — назидательно поднял он палец.
Лилия, невольно привлеченная громким разговором, стала рассматривать друзей Пшеничного. Станислав Михайлович не преминул похвастаться их именами.
— Я уважаю людей, которые сумели пробиться в жизни, — от души произнесла она заезженную фразу.
И тут Пшеничного осенила одна не совсем достойная мысль: оставить на некоторое время Лилию одну, а самому подсмотреть, как она будет вести себя, попав в созвездие московского бизнеса. И, словно по заказу, появился Фил, красивый молодой человек, занимающийся рекламным бизнесом. Станислав Михайлович подскочил с кресла и поспешил перехватить Фила перед самым носом устремившихся к нему девиц.
— Давно не виделись! Как дела? — тянул он его к своему столику. — Давай за встречу!
Фил, ничего не имея против, весело помахал девицам рукой, мол, подойду попозже, и присел рядом с Пшеничным.
— Да, Фил, познакомься. Это Лилия! — точно спохватившись, воскликнул Станислав Михайлович.
Лилия, услышав свое имя, повернула голову и встретилась взглядом с молодым человеком. Он привстал и представился:
— Фил!
— Очень приятно, — улыбнулась Лилия.
— Три мартини, — бросил Фил официантам, не отводя глаз от девушки.
Пшеничный суетливо завертелся, вынул сотовый, озабоченно покосился на Лилию и, разведя руками, попросил извинения, что вынужден ее ненадолго оставить.
— Фил, ты уж побудь с Лилечкой, она здесь в первый раз, а я — через пять минут. Всего пару деловых звонков.
— Не волнуйся! — Ирония фосфорными огоньками сверкнула в глазах Фила.
Пшеничный направился к стеклянной двери, выходящей на широкую площадку второго этажа. По краям дверь была обрамлена тяжелыми портьерами синего бархата. Пшеничный, делая вид, что говорит по телефону, острым взглядом принялся следить за Филом и Лилией.
«Вот же уродился дьявол — красивым. Ну на какую ни глянет, каждая его. Тут прыгаешь, щеки раздуваешь, выставляешь все, что имеешь: деньги, именитых друзей, связи, засыпаешь подарками, — сетовал Станислав Михайлович, — а этот только скользнет взглядом, только изволит заметить ее, как уже «Ах!.. Влюблена!..». Может, я зря все это затеял? Девчонка молодая, серьезная, а я ее, будто змей-искуситель, в объятия развратника толкаю?..»
Между тем Фил пригласил Лилию танцевать. Пшеничный вышел из своего укрытия, покусывая губы и попадающиеся короткие щетинки усов. Едва музыка смолкла, как вокруг Фила тотчас образовался кружок из его приятельниц. Станислав Михайлович насторожился. Если Лилия останется с ним… Но она, с трудом выбравшись из толпы напиравших друг на друга девиц, направилась к столику.
— Стас, отвезите меня домой, пожалуйста, — попросила она Пшеничного, шумно сопящего от переживаний, устроенных им самому себе.
— Но еще не так поздно!
— Нет, я устала, и потом мне завтра рано вставать. Я же хожу на курсы при академии.
— А!.. — протянул Пшеничный. — Тогда поехали.
Старенький дом, точно такой, каким его мысленно представлял Станислав Михайлович, выплыл неровными очертаниями в свете одинокого фонаря. Пшеничный открыл дверцу машины. Лилия вышла и рассмеялась по-детски звонко, прижимая букет к груди:
— Представляю, как мама удивится такому шикарному букету! Ну я пошла?! — полувопросительно взглянула она на него.
Пшеничный кивнул, подумав: «Котенок, да и только! Позевывала всю дорогу, словно пушистик, собирающийся сладко вздремнуть».
Лилия подошла к подъезду, помахала рукой и скрылась за дверью. Пшеничный сел в машину рядом с водителем, но трогаться команды не давал. Свет зажегся на первом этаже. Через неплотные сатиновые шторы виднелись два силуэта: один стройный с пышным букетом, другой худенький, кутающийся в шаль.
— Трогай! — наконец-то проговорил Пшеничный.
ГЛАВА 2
День как день: рабочий, кипучий, выпивающий всю энергию. Некогда! Некогда бросить слово по телефону приятелю, некогда позвонить жене, утром выглядевшей слишком хмурой, сердитой, да, в принципе, и не хочется. Окончательно вымотал разговор с художником. Пшеничный в который раз вытирал пот со лба. Дизайнер — это всегда проблема для издательства. Его никто не знает, но то, что он делает, — видят все. Не нравился Пшеничному дизайн обложки для только что сданной рукописи Веры Астровой: ее печатают без промедления, она приносит прибыль.
С серо-синими кругами под глазами неделю назад пришла Вера и принесла дискету с новым детективом.
— Стучала по клавиатуре до онемения пальцев. А потом всю ночь было такое ощущение, будто по рукам ток пропустили, — жаловалась она.
— Меньше надо заниматься обработкой текста, — в который раз заметил ей Пшеничный. — Книгу пишете за три месяца, а потом столько же сидите за редактурой. Кто назовет вас умной?!
— Я не могу суррогат выпускать! — устало, но с гордым достоинством художника возразила Вера.
Пшеничный, откинувшись на спинку кресла, захохотал, искренне и даже не обидно.
— Веруня, неужели вы, как это говорится, в тайниках своей души веруете, что творите на века?! Ведь все, что вы написали и еще напишете, это же не книги, а увлекательное чтиво для ежедневного употребления и по употреблении, что особенно важно, полного забвения. Все эти детективы тем и хороши, что их можно издавать и переиздавать. Читатель по прошествии времени покупает одно и то же содержание только в другой обложке.
Вера в негодовании сняла очки и, сотрясаясь от желания сказать Пшеничному все, сказала только:
— Вы, Станислав Михайлович, у любого автора отобьете охоту писать.
Пшеничный поднялся с кресла, обошел вокруг стола, обнял Веру за плечи и с легким пафосом произнес:
— Веруня, вы же не просто автор, вы талант! А то стал бы я с вами возиться и терпеть все ваши редактуры. Я бы брал ваши идеи, отдавал в руки нескольких разработчиков, и сыпались бы книга за книгой. Но я уважаю вас! Вы лицо моего издательства. Во всем этом хаосе бумагомарательства под аляповатыми обложками должна быть капля достойного. И это вы!