— А может, кто-то из родственников господина Милавина, недовольный тем, что все досталось вашей дочери, решил отомстить ей?.. Хотя, — почесал мочку уха Терпугов, — смысла в этом нет. Ведь она наверняка составила завещание. И полагаю, что единственными ее наследниками будете вы.
Светлана Борисовна опустила голову и вздохнула. Петр Михайлович погладил ее по руке.
— Близких родственников у Володи… Милавина, — пояснил он, — нет. Если не ошибаюсь, только двоюродный брат и племянники. Но он с ними почти не поддерживал отношения. Он был погружен в работу. Да вот незадолго до смерти любовница у него молодая появилась. У Валечки детей не было, а Володя очень хотел иметь наследника…
Терпугов, слушая, осматривал обстановку квартиры. Все указывало, что люди жили в полном достатке. И вдруг он увидел что-то знакомое. Присмотрелся.
— А это у вас снимок с портрета, что висит в кабинете Валентины, да?
Родители повернули головы, посмотрели…
— Да, — ответила Светлана Борисовна. — Это снимок с портрета Валечки.
— А я сразу догадался, несмотря на костюм, что это Валентина. А кто написал этот портрет?
Светлана Борисовна с тихой грустью улыбнулась своим воспоминаниям:
— Сережа написал. Первая Валечкина любовь. Думали, да что там, были уверены, что они поженятся. А он, как в омут головой, влюбился вдруг в какую-то актрису, оставил живопись и стал ездить с ее балаганом по стране в качестве художника-декоратора. Вот тогда-то с отчаяния Валя вышла замуж за Милавина. А какой они были бы парой!..
Терпугов слушал, глядя на снимок. «Да, красивая была женщина. Яркая!..»
— И с тех пор пропал Сережа, мы его больше ни разу не видели… — продолжала Светлана Борисовна.
— Сережа? — с некоторым удивлением переспросил подполковник. — А как его фамилия?
— Фролов, — ответил Петр Михайлович. — И ведь были задатки, большие… А пропал… Совсем… Спился, должно быть.
— Сергей Фролов?! — не на шутку разволновался Терпугов. — А фотография у вас его есть?
— Конечно. Они с Валей много фотографировались, ведь несколько лет вместе были. Когда она замуж вышла, то альбомы у нас оставила. Правда, сначала, после его бегства, хотела все фотографии сжечь. Но потом одумалась и сказала: «Ведь в памяти он все равно останется. Если бы было можно сжечь память о нем…», сложила стопкой альбомы и спрятала в шкаф. Если вы хотите, я покажу, — оперлась рукой о подлокотник дивана Светлана Борисовна, чтобы подняться.
— Да, конечно! — с явным волнением подхватил Терпугов.
Светлана Борисовна вышла в другую комнату и вернулась с несколькими небольшими альбомами. Подполковник был почти уверен, кого он увидит на снимках, но все же оставалось небольшое сомнение, и он хотел, чтобы оно оставалось. Однако, перевернув несколько листов, он обнаружил фотографию своего знакомого художника Сергея Фролова…
«Так! Очень интересно! — мысленно воскликнул Терпугов. — Что ж это он мне не сказал, что Милавина — его бывшая любовница, что это он написал ее портрет? Молчал и наброски делал. Выдержка! Глазом не моргнул, бровью не повел. А?! На случай поставил, что я не узнаю… И проиграл!»
Терпугов тряхнул головой, чтобы отогнать мысли, которые с лихорадочной поспешностью принялись строить яркую версию убийства Милавиной Фроловым. Он еще с полчаса побеседовал с Петром Михайловичем и Светланой Борисовной, потом, выразив свои соболезнования, попрощался.
Несмотря на то что родители держались отлично, выйдя на улицу, подполковник облегченно вздохнул. «С Северного полюса, из Америки, даже Южной, хоть телеграмму можно получить, а вот оттуда… Черт его знает, — совсем неуважительно к тому свету подумал он, — может, когда и оттуда телеграммы будут приходить. Ведь, скажем, в четырнадцатом веке никто бы не поверил, что из Москвы можно будет позвонить в Америку. Тогда даже не знали, что она есть!..»
Терпугов сощурился от ярких лучей почти весеннего солнца и улыбнулся. Повсюду весело таял снег, чтобы к вечеру тонкой прозрачной пленкой покрыть асфальт и посмеиваться над осторожно шаркающими прохожими. Но он недолго наслаждался весенними предчувствиями. Фролов затмил все.
«Зачем ему понадобились эти последние впечатления? — задал себе вопрос подполковник и ответил: — Чтобы научиться убивать. Собирал материал, систематизировал, вникал и убил, но все-таки как художник, с фантазией. За что? А за успех! Которого сам не достиг. Ведь он был талантливым художником, а она простым химиком. И вдруг все оказалось наоборот. Она богата, известна. Он — ничто. Малюет бутылочные этикетки. Дизайнер-разработчик! — сплюнул Терпугов. — Отомстил, душу черную отвел да еще заработает, — продаст духи и тетрадь. Вот это ход!.. Может, да скорее всего так и есть, стал делать эти зарисовки неосознанно. На поверхности сознания было — сделать выставку, но подспудно толкало желание наказать за все свои неудачи Милавину. Кстати, надо узнать, когда в последний раз они встречались. Если недавно, то все ясно. Увидел ее во всем блеске и оторопел от зависти. Чтобы с ума не сойти от раздирающей душу злобы, принялся мысленно рисовать картины отмщения. Из множества эскизов выбрал убийство, оно в нем давно сидело. Подготовил все необходимое и создал картину с мертвой натурщицей. Все-таки, несмотря ни на что, в душе он считает себя личностью неординарной. «Да, много улик против меня, а вы докажите!» Что ж, и докажем. А для начала мы с вами, господин Фролов, встретимся!»
Подполковник вынул из кармана мобильный.
— Сергей, привет! Я по поводу картины из кабинета Милавиной. Нужен совет компетентного человека. Стоящая вещь или нет! Занят? Ну ты уж извини, но встретиться надо сегодня. Да, обязательно. В «Степном хуторке», в полвосьмого, идет? Значит, договорились!
Когда Фролов вошел в зал небольшого ресторана «Степной хуторок», Терпугов, выбравший столик в углу, не выказал своего присутствия, а с жадным интересом стал вглядываться в Сергея. Лицо его показалось ему обрюзгшим, землистым, глаза мертвыми, ни огонька в них, ни искорки, плечи бессильно опущены.
«А ты думал, носить в себе тайну убийства легко? Думал, справлюсь запросто. Ликовать буду!..» — с чувством злорадства подумал Терпугов.
Фролов заметил подполковника, подобие улыбки мелькнуло на его губах. Он подошел, протянул руку. Терпугов ответил. Сели, пробежали глазами меню. Сделали заказ.
— Так я тебя, Сережа, побеспокоил вот по какому поводу, — протянул подполковник Фролову снимок, по его приказу сделанный с портрета в кабинете Милавиной. — Я тогда там спросил тебя, как находишь кисть художника? Ты ничего толком не ответил. А меня заинтересовал этот портрет.
Фролов взял в руки снимок, дождался, когда принесут водку и закуску. Выпил и сказал:
— Кисть хорошая! Да художник — не очень. Дальше не пошел. Это его первая и последняя вершина.
— Ты его знаешь? — сыграл изумление Терпугов.
— Знал… когда-то. Много звезд он хотел с неба. Да не рассчитал силы. Слаб оказался…
— И оттого, наверное, пропал?
— Оттого и пропал, — вяло улыбнулся Фролов. — Ты чего, Борис, не пьешь? Давай!
Они чокнулись запотевшими стопками.
— Совсем пропал или?..
Фролов поморщился, устремив свои страшные, без единой живой искорки глаза куда-то поверх головы Терпугова.
— Может, и совсем. Хотел было попытаться вновь… да путеводная звезда закатилась…
Терпугов согласно кивнул, поддел на вилку кусочек рыбы и спросил:
— Что ж ты мне, Сережа, ничего не сказал?
Фролов перевел на него свой взгляд.
— А это что-нибудь изменило бы?
— Как сказать, — наливая в стопки горькую рябиновую, ответил Терпугов. — Я вот узнал, — покачивая головой и закусывая соленым огурцом, продолжал он, — что ты виделся с Милавиной за неделю до ее смерти. И до этого вы в ресторане вместе обедали. А ресторан дорогой. Она, значит, тебя пригласила, ведь так?
— Так! А еще до этого ты узнал, что мы были с ней близки и даже хотели пожениться, а потом я задурил и пропал.
— Верно.
— И ты решил, что, встретив Тину, я из зависти убил ее.
— Не исключено.
— Не было мне смысла ее убивать. Она предложила мне помощь. Обещала организовать выставку моих работ в одной частной галерее. И на карнавал пригласила, чтобы познакомить с состоятельными людьми, которых могли бы заинтересовать мои картины.
— А признайся, захотелось дважды войти в ту же воду? И даже подумывал, что удалось, но на карнавале убедился — древние мыслители осечек не дают. Ты понял, что Милавина крепко увязла в молодом Пшеничном.
— Угадал! Крепко увязла. Я даже ее обидел, пошлость сказал. Теперь жалею.
— Но зато выставку ты себе обеспечил. И какую! Резонанс по всей Москве. Ведь там будут зарисовки со свежего места преступления. Там будет представлено, как была убита Валентина Милавина. Думаю даже, что изменишь своему излюбленному угольному карандашу. Освещение уж больно захватывающее. Ты, наверное, сделал наброски, когда она была еще живая, без сознания, но живая, а потом ласково так, затянул на шее любимой шарф, несколько штрихов карандашом нанес на бумагу и исчез. И не ожидал, что утром я тебе позвоню.
Фролов устало рассмеялся:
— Сам же говоришь, что ты мне позвонил. Ну а не позвонил бы, как бы я смог сделать наброски с Милавиной, если бы меня там не было?
— А очень просто. Не успел бы я еще выйти из машины у «Елисаветинского», как ты появился бы передо мной, объяснив, что шел по делам и вдруг увидел, как мой джип подъехал к пассажу. Ну и по старой памяти попросил бы взять себя на место преступления.
Фролов рассмеялся чуть веселее:
— А ведь действительно не придерешься! Ловко ты, Боря, все это выстроил. И что, правда считаешь, что я убил Тину?
Терпугов посмотрел в глаза Фролову и сказал:
— Не исключаю. Так что придется вспомнить, где ты был двадцать второго февраля с девяти тридцати до десяти тридцати вечера.
— Дома, — ответил Сергей и усмехнулся, не скрывая раздражения. — Слушай, Борис, я, конечно, тебя понимаю. Ты должен подозревать кажд