— Когда это было?
— Прошлой весной.
Сидмут сделал паузу, чтобы глотнуть бренди.
— К тому времени мы начали получать жалобы от многих заметных на Ямайке фигур. Назрела необходимость что-то предпринять. Но у Олифанта нашлись могущественные покровители, которые связывали мне руки. Я сказал Стэнли, что для отзыва Олифанта нужно зайти с другой стороны и уличить его в проступке против интересов Короны, а не отдельных персоналий.
— И тогда Престон отправился на Ямайку?
— Верно. Он надеялся нарыть там что-нибудь полезное.
— И нарыл?
— О да. Откровенно говоря, его материалам поначалу трудно было поверить. Я имею в виду, что взяточничество и коррупция — дело одно. Но попирание законов, запрещающих работорговлю, — уже совсем другое[42].
— Так Олифант был вовлечен в доставку рабов на остров?
Сидмут кивнул.
— Это занятие стало чрезвычайно прибыльным теперь, когда корабли работорговцев под запретом.
Себастьян сомневался, чтобы у рабовладельца вроде Стэнли Престона имелись моральные возражения против этого занятия. Но сделанное открытие хорошо послужило бы его целям.
— Доказательства были настолько вескими, что Олифант согласился вернуться в Лондон, — продолжил Сидмут. — Стэнли следовало удовлетвориться этой победой… Любой нормальный человек удовлетворился бы. Но не мой кузен. Ему не терпелось увидеть, как против Олифанта будет выдвинуто официальное обвинение. Хотя впоследствии… — голос Сидмута стих.
— Да? — подтолкнул Себастьян.
— В прошлую субботу — за день до того, как Стэнли убили, — мы с ним столкнулись на Сент-Джеймс-стрит. Признаться, эта встреча меня не обрадовала, поскольку он при каждой возможности — даже самой неуместной — приставал ко мне по поводу Олифанта. А тут вдруг заявил, что бросает это дело. Я был ошеломлен.
— Он сказал, почему так?
— Нет. Но Стэнли вел себя очень необычно, был сам на себя не похож.
— В каком смысле?
— Он казался испуганным. Это меня крайне удивило, ведь Стэнли Престон был не из пугливых. Но в тот день он определенно боялся, и я склоняюсь к мысли, что страх ему внушил лорд Олифант.
Себастьян изучал напряженные черты министра внутренних дел.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Диггори Флинн?
— Кто это?
— Диггори Флинн. Потрепанный субъект с перекошенным лицом. Могу ошибаться, но думаю, что он работает на Синклера Олифанта.
Тяжелая челюсть Сидмута странно обмякла.
— Говорите, с перекошенным лицом?
— Совершенно верно. Так вы его видели?
— Нет, — покачал головой Сидмут. — Нет. Не видел.
Но Себастьян заметил, что рука министра подрагивала, когда тот поднес к губам стакан бренди и залпом осушил.
Синклер, лорд Олифант, нашелся в игорном доме возле Портленд-сквер, он стоял у стола для игры в чет-нечет[43].
— Нам нужно поговорить, — приблизившись, сказал Себастьян. — Выйдите со мной на минутку.
Олифант не сводил глаз с вращающегося колеса.
— По-моему, это излишне. Что бы вы ни хотели мне сказать, это может быть сказано прямо здесь.
— Предлагаете прямо здесь обсудить транспортировку рабов? — Шарик с колеса закатился в ячейку. Себастьян усмехнулся: — В любом случае вы уже проиграли.
— В данном случае я еще не сделал ставку, — неизменная легкая улыбка Олифанта даже не дрогнула, но голубые глаза сузились и посуровели.
Развернувшись, он вышел из сумрачной, дымной атмосферы игорного дома в ясную, свежую ночь и, спускаясь по ступеням с крыльца, спросил.
— Так что у вас ко мне?
— Я только что выслушал занятную историю о том, как вы использовали свое губернаторство, чтобы отнять у Стэнли Престона его лучшие земли на Ямайке. Оказывается, он поклялся, что заставит вас заплатить, и преуспел в этом, когда разузнал, что помимо взяточничества и поборов, обычных для губернаторов британских колоний, вы также занимались доставкой рабов на остров.
— Его нападки были безосновательными, — спокойно сказал Олифант, когда собеседники отошли в сторону площади, — поэтому никаких официальных обвинений против меня не выдвигалось.
— И все же вы подались обратно в Лондон.
Олифант пожал плечами.
— Жизнь на островах имеет определенную привлекательность, не стану отрицать. Но с течением времени она изрядно наскучивает. Я был более чем готов вернуться в Англию.
— А Престон здесь ни при чем? Вы это хотите сказать?
— Совершенно верно.
Себастьян покачал головой.
— По моим сведениям, Престон не удовлетворился тем, что вас по-тихому отстранили от должности. Он стремился отправить вас под суд. Думаю, именно поэтому вы его и убили.
Хохотнув, Олифант остановился лицом к лицу с Себастьяном.
— Вы всерьез думаете, что я позволил бы какому-то выскочке, внуку торгаша, прогнать меня с должности, которую хотел за собой сохранить? Меня? Олифанта из Калгари-Холла? Вот уж навряд ли. Говорю вам, обвинения были бездоказательными.
— Допустим. Но Престон мог найти доказательства в подкрепление своих слов.
— Боюсь, ваши сведения прискорбно неточны, Девлин. У нас со Стэнли Престоном состоялась приятная беседа в пятницу, накануне его смерти. И на следующий же день он официально отказался от своих оговоров.
— Запугали его, да? Чем же? Намекнули, что, если он продолжит упорствовать, пострадает его дочь?
— Разве это имеет значение? Главное в том, что у меня не было причин убивать Престона. И, напротив, имелись все основания этого не делать — особенно столь нарочито ужасающим способом. Ведь в результате вновь зазвучали бы те лживые обвинения, которые я заставил стихнуть.
— Престон мог передумать.
— Хм, он был глуп, но не настолько. — Олифант развернулся и направился обратно в игровой дом.
— Расскажите мне о Диггори Флинне, — повысил голос Себастьян.
Олифант на мгновение заколебался — иллюзорно короткое мгновение. Затем, не оглядываясь, взбежал по ступенькам, уверенно постучал во входную дверь и скрылся внутри.
Той ночью Себастьяну снились цветы апельсина, залитые кровью, и хохочущий мужчина с разноцветными глазами на перекошенном лице.
Перед рассветом Себастьян встал с кровати; воздух простыл до колкости, темные улицы внизу были пустыми и тихими.
Он стоял у окна, наблюдая, как первые проблески света разливаются по небу, когда Геро подошла, обняла его за талию, прижалась к спине теплым мягким телом.
— Тревожные сны?
Он накрыл ее руки своими.
— Да.
Она потерлась щекой о его плечо.
— Я должна перед тобой извиниться. Мне казалось, что ты ошибаешься, что лишь прошлая история с Олифантом заставляет тебя считать его убийцей Стэнли Престона и не рассматривать всерьез никого другого. Но месть и страх — сильнейшие мотивы, и оба, очевидно, применимы к Олифанту.
Себастьян не отрывал взгляда от светлеющего неба над крышами.
— Все равно ошибка не исключена. Порой мне самому кажется, что я ищу доказательства против Олифанта, потому что хочу с ним покончить. Так или иначе. — Он сделал паузу, когда в воздухе зазвенел утренний птичий хор: сладостный, громкий, до боли чистый. — Я по-прежнему что-то упускаю… что-то жизненно важное. Боюсь, из-за этого еще кто-то умрет.
— Возможно, ты найдешь решающую улику уже сегодня утром в Виндзоре, — подбодрила Геро.
— Возможно, — улыбнулся Себастьян и повернулся, чтобы обнять жену.
Глава 33
Суббота, 27 марта
Себастьян добрался до Виндзора к десяти утра.
По прозрачному голубому небу плыли купы белых облаков, и высокие стены и башни крепости то мрачно темнели, то золотились под весенним солнцем.
Высокий человек в черной рясе, выскочивший на Нижний двор, чтобы встретить экипаж, был тощим как жердь с сальными волосами и широченным зубастым ртом.
— Лорд Девлин! — воскликнул он, сложившись в поклоне чуть ни вдвое. — Это честь, воистину честь. Позвольте представиться, Роуан Туп, причетник Часовни святого Георгия. К сожалению, сегодня декан занят ранее назначенными делами, не позволяющими ему встретиться с вами, милорд. Но он шлет свои извинения и поручил мне всячески вам содействовать.
Причетник сплел длинные костлявые пальцы и приложил ладони к груди, его лицо застыло в искательной улыбке, настолько широкой, что выглядела почти уродливой.
— Насколько я понимаю, все здешние погребения находятся в вашем ведении, — сказал Себастьян, легко спрыгнув на землю.
Он обменялся многозначительным взглядом с Томом, который незаметно кивнул, прежде чем отъехать к конюшне.
Улыбка Тупа дрогнула.
— Так и есть, будьте уверены, милорд, будьте уверены. — Он снова поклонился. — По словам декана, вам желательно осмотреть недавно открытую королевскую погребальную камеру.
— Да, именно.
Причетник протянул руку к древнему, почерневшему фасаду Часовни.
— Не угодно ли вам пройти сюда, милорд?
Они поднялись по стертым ступеням, отворили одну из тяжелых, обветшалых западных дверей. Каменный неф с высокими сводами был тих и пуст, яркий многокрасочный свет лился сверху сквозь ряды витражей.
— Боюсь, эта кража стала потрясением для декана Легга. Страшным потрясением, — сказал Туп, остановившийся в притворе, чтобы зажечь немудрящий фонарь с роговыми пластинами вместо стекол, который затем понес под хоры.
Поставив фонарь на пол, причетник выудил из глубин своей рясы большой железный ключ и приподнял его, будто предъявляя Себастьяну.
— Наш декан специально установил эти двери, но, к сожалению, толку от них вышло немного.
Себастьян рассмотрел крепкие железные прутья и цепь с висячим замком.
— Когда установил?
— Сразу после того, как лорд Джарвис первый раз спустился в склеп. Сразу после этого декан и распорядился.
— И двери тут же установили?