— Гм! Гм! Ладно, идите! — смущенно буркает Зайденцопф и семенит дальше.
Маак бросает на Куфальта быстрый взгляд, кивает в знак одобрения и продолжает строчить. Куфальт тоже барабанит по клавишам. «Свободен, свободен, — крутится у него в голове. — Наконец-то…»
После обеда он отправляется в город. И с легкостью находит Мариенталерштрассе. Крепко засело у него в памяти, ничего не скажешь. Но вот в какой дом она тогда вошла? Он и в тот вечер не заметил как следует, а теперь и вовсе не знает. А ведь как важно не ошибиться, ведь это тонкое хорошенькое личико с острым подбородком все время стоит у него перед глазами.
В конце концов он наудачу входит в какой-то дом: была — не была!
— Можно взглянуть на комнату?
Маленькая кругленькая женщина с густой проседью показывает ему комнату («Может, это ее мать?»).
— Есть у вас еще жильцы?
— Нет, больше никого. Со мной живет только дочь, я вдова. Дочь работает в магазине.
— Сколько вы хотите за комнату?
— Тридцать марок, включая утренний кофе. Но обувь мы не чистим.
— И не нужно. — Куфальт оглядывает комнату. — Хорошо, я сниму эту комнату. И дам десять марок задатка. А вот еще шесть марок. Весьма возможно, что в ближайшие дни привезут мои вещи. Заплатите, пожалуйста, за доставку. Первого числа я перееду. Ну, значит, так… Хорошо.
Потом он еще раз оглядывает комнату и вдруг говорит с неожиданной для него самого сердечностью:
— Значит, будем друзьями, госпожа Вендланд! Всего нам доброго.
Пока все идет так гладко, что даже страшно становится. Взять хотя бы расчеты с папашей Зайденцопфом. Вечером, засыпая, Куфальт разыгрывает настоящие сражения с Волосатиком: «Не имеете права задерживать у себя мои деньги, они заработаны моим трудом…»
Но Зайденцопф без всяких разговоров выкладывает на стол всю сумму. Даже воздерживается от каких бы то ни было комментариев, как будто уход Куфальта из «Мирной обители» — самое обыкновенное дело.
Последний постоялец приюта, Беербоом, помогает Куфальту нести вещи.
Они идут по улицам вечернего Гамбурга, и вдруг Куфальт говорит Беербоому:
— Ну, теперь ваша очередь.
Беербоом сегодня тоже настроен радужно:
— Ясно, не вечно же станут меня здесь держать!
— Интересно, доставили ли уже мои вещи?
Да, вещи доставлены, в его комнате стоят два ящика и большой чемодан.
— Ваших денег не хватило, — спешит уведомить старушка-хозяйка. — Три марки десять пришлось добавить.
— Сию минуту верну… Скажите, не найдется ли у вас клещей и ломика, чтобы я мог открыть ящики? Ничего такого нет? Совсем ничего? Но ведь должны же в доме быть какие-нибудь инструменты! В самом деле ничего нет? Где у вас тут ближайшая скобяная лавка? Хорошо. Сейчас без десяти семь, так что надо поторопиться. Беербоом, подождите меня здесь, я мигом обернусь.
Он летит по улице, не чуя под собой ног. Щеки его горят. Боже милостивый, два ящика, большой чемодан, маленький чемодан, две коробки, а полтора месяца назад — голая тюремная камера и ничего за душой. «Я добьюсь своего! — мысленно ликует он. — Что может быть в этих ящиках? Поскорее бы узнать!»
С молотком в одной руке и ломиком в другой он взлетает вверх по лестнице. Звонит, за дверью слышится шепот, он различает два голоса — старушечий, жалобно-плаксивый, и молодой, визгливо-сердитый. («У той, с острым подбородком, совсем другой голос!») Он звонит еще раз, шепот за дверью слышнее, он звонит в третий раз, теперь уже не звонит, а трезвонит!!!
— Почему так долго не отворяли? Где мой приятель? Уже ушел? Как это? Почему? Что с вами? Что случилось?
— Прошу вас, молодой человек, сделайте милость, уезжайте от нас поскорее. Я верну вам все ваши деньги.
Куфальт совершенно ошарашен:
— Как это «уезжайте»? Почему?
Она лепечет что-то совсем несуразное:
— Видите ли, мой сын… То есть мой зять… В общем, нам нужна эта комната, он сейчас приедет.
— Вам нужна эта комната? Да вы же сами мне ее сдали!
— Молодой человек, пожалейте меня, старуху, забирайте свои вещи!
— И не подумаю! Сейчас, на ночь глядя…
Из-за двери вдруг раздается молодой и визгливый женский голос:
— Если этот господин не уберется немедленно, мы позовем полицию. Таким, как он, комнат не сдают. Ваш приятель сам сказал, что он убийца и грабитель.
Помолчав, она как бы собирается с новыми силами, и голос ее уже звенит, почти переходит в крик:
— И сами вы каторжник!
Куфальт стоит как громом пораженный. Потом стремительно бросается к двери, из-за которой слышался голос. И тут замечает свое отражение в зеркале. Вот значит, как он выглядит. Стоит как истукан. Уже темно, а он все стоит. Странное дело — молоток немного дрожит в его руке и даже как бы сам собой поднимается, словно замахиваясь. Значит, он и сам дрожит, значит, он волнуется, конечно, есть из-за чего волноваться. А может, и не из-за чего?
И вдруг видит — тоже в зеркале — темные, полные страха глаза старушки-хозяйки, ее побелевшее от ужаса лицо.
— Будь по-вашему, — говорит Куфальт и крепче сжимает в руке молоток. — Самое позднее через час заберу свои вещи. Верните мои деньги. Ну, быстро!
Девять часов вечера.
Куфальт стоит перед одним из ящиков и раздумывает, открывать его в столь поздний час или не стоит. Не побеспокоить бы соседей или хозяйку. Нельзя нарываться на скандал, не надо, чтобы о нем чесали языки. Что поделаешь, если и здесь пронюхают о его прошлом, придется опять переезжать, и наверное, еще не раз придется, так или иначе все выплывает на свет божий.
Ну ладно. Как ни подмывает его узнать, что в этом ящике, вскрыть его он не решается. Не решается, и все. Просто стоит посреди комнаты, окна открыты, здесь много воздуха, как это приятно, в приюте всегда было душно, как в камере.
Теперь воздуха хватает, большое окно открыто настежь, белоснежная кровать. Но он не решается.
Поселился он у высокой тощей женщины, тоже вдовы. Зовут ее вдова Бен, муж ее был рабочий. Двадцать пять марок в месяц, комната сверкает чистотой. Хозяйка измождена работой, лицо у нее не слишком приветливое, скорее мрачноватое и злое, худые цепкие руки со скрюченными пальцами.
«Остаться здесь, — думает он. — Хотя бы короткое время пожить спокойно на одном месте. Что ни говори, а старуха успела за то время, что я ходил за вещами, поставить мне на стол букет сирени. Так что надо надеяться, я здесь приживусь. Нехорошо получилось — у молодой такой визгливый голос, а у меня в руке молоток. Но слава богу, пронесло!»
В дверь стучат.
— Войдите!
Дверь распахивается. На пороге стоит молоденькая девушка.
— Не хотите ли чашку чая?
И вот она уже входит с подносом в руках, ложечка тихонько позвякивает о блюдце.
У нее изящная фигурка, ловкие движения, светлые волосы и тонкое лицо с острым подбородком…
— Я — дочь вашей хозяйки, госпожи Бен. Добро пожаловать! — И она протягивает ему руку.
— Благодарю, — говорит он и смотрит на нее, не отрываясь.
— Вот только не знаю, с чем вы пьете чай — с лимоном или с молоком?
— Благодарю, — машинально опять говорит он. — Очень хорошо! Очень!
Она удивленно глядит на него, слегка заливается краской, поджимает губы, чтобы не рассмеяться.
— А может, ни с чем? — Она не выдерживает и прыскает в ладонь.
— Вот именно — ни с чем! — Теперь уже и он смеется. Но не сводит с нее глаз. — Какая прелесть! — вырывается у него. — Я имею в виду комнату, — добавляет он смущенно.
Наверное, зря он это сказал.
— Больше ничего не нужно? — спрашивает девушка. — Матушка уже легла. Спокойной ночи!
— Спо-кой-ной но-чи!
Когда Куфальт на следующее утро приходит в бюро, Беербоом уже сидит, сгорбившись, на своем месте и усиленно строчит. Куфальт хватает его сзади и приподнимает над стулом. И опять у Беербоома тот же плаксиво-просительный взгляд: он несчастен, потому что все у него получается наперекосяк.
— Идиот проклятый! — вопит ему в лицо Куфальт, нимало не смущаясь тем. что нарушает священный порядок работы бюро. — Если вы еще хоть раз вздумаете сказать моей хозяйке или кому бы то ни было в доме, что вы — убийца и грабитель, я… Я не знаю, что с вами сделаю…
И трясет того что есть силы.
Тело Беербоома мотается в его руках из стороны в сторону, как ватное.
— Тесс! — шипит Мергенталь. — Господин Куфальт, я вынужден просить вас…
— Вы идиот! — говорит Куфальт Беербоому уже спокойнее. — Но будь вы трижды идиот, я все равно измолочу вас, если…
— Я больше не буду! — Беербоом искренне раскаивается в содеянном. — Боже, до чего же мне не везет! Она была так участлива, что я подумал, наверно, она нас пожалеет. Ведь она спросила, почему у нас такой желтый цвет лица, уж не работаем ли мы оба на химической фабрике. Вот я и…
— Идиот! — в третий раз повторяет Куфальт, напоследок дает Беербоому подзатыльник и садится на свое место. — Но если вы еще раз смешаете мне все карты, я пришью вас на месте, ясно?
— В последний раз прошу прекратить разговоры! — вмешивается Мергенталь. — Иначе позову господина Зайденцопфа.
Беербоом тяжко вздыхает. И строчит, строчит, не отрываясь, Куфальт тоже усердно стучит на машинке. А сам думает: «Нет, больше болтать он не станет. Но есть столько других возможностей. Из участка могут намекнуть хозяйке. Или переслать мне письмо из тюрьмы. Или поступит какой-нибудь запрос…» Куфальт тоже тяжко вздыхает.
Но потом, во время обеденного перерыва, великодушно продленного Зайденцопфом, чтобы Куфальт успел съездить в универсальный магазин за покупками для обустройства его холостяцкого быта, — правда, в сопровождении Петерсена, — оказывается, что Куфальт все же в хорошем настроении.
— Так, тарелку, чашку, блюдо для закусок мы купили. Что еще нужно холостяку в домашнем хозяйстве, фройляйн?
— Может быть, сырницу?
— Сырницу? Пожалуй. Сколько она стоит? Нет, лучше не надо. А вот масленку надо! Как же вы о ней не подумали, фройляйн?