Куфальт рассказывает все это с жаром, а директор внимательно слушает. При этом он расхаживает взад-вперед по комнате и один раз говорит «да» и вздыхает, между делом угощает Куфальта второй сигаретой.
Но когда тот закончил, директор остановился и сказал:
— Во-первых, надо найти сначала мастера без предрассудков, которого не остановит убийство с целью ограбления. А это очень и очень нелегко. Да-да, я знаю, вы скажете, что все было не так, но в бумагах записано убийство с целью ограбления, и срок он тоже отсидел за него, и кассационную жалобу он тоже никогда не подавал… А дальше нужно обеспечить его деньгами на все время обучения, когда он почти ничего не будет зарабатывать. Нужно получить деньги из фонда соцобеспечения на три-четыре года, минимум по пятьдесят марок в месяц. А это еще труднее, потому что мы ведь не знаем, сколько денег получим в следующем году, и не будут ли они нужны кому-нибудь больше…
Куфальт хотел было возразить, но директор продолжал:
— Нет, подождите. А потом я должен буду представить этот вопрос на обсуждение собрания надзирателей, и, не говоря уже о других трудностях, нужно будет и там добиться, чтобы все надзиратели сочли Бруна достойным отличия и помощи. И здесь, дорогой Куфальт, я настроен очень пессимистически, потому что уже одна эта история в день освобождения…
— Но, господин директор, — возразил Куфальт. — Ведь господин директор сам знает, что в день освобождения все ходят как ненормальные. Будто с цепи срываются, когда выходят на волю. Я тоже.
— Ну да, — согласился директор, — все это нам известно. Поэтому мы и заступились за него, чтобы забрали заявление из полиции. Однако согласитесь, Куфальт, это не лучшая рекомендация.
— Но в тюрьме Бруна ни разу не наказывали! Он всегда был самым примерным работником.
— Ну что же, надо навести о нем справки, — ответил директор. — Если он действительно был таким примерным… может быть… но нет, собственно, никто не согласится потратить столько денег на одного человека…
— Но он действительно этого заслуживает, господин директор, он хороший парень!
— Да?..
Неожиданно директор произносит это очень протяжно и громко и при этом пристально смотрит на Куфальта.
— Да?.. Хороший парень? Кстати, у вас есть девушка, Куфальт?..
Куфальт медленно заливается краской.
— Да, есть у меня девушка, господин директор. А то, о чем вы думаете, господин директор, этого нет. Я ведь не хочу врать, четыре или, вернее, пять лет назад было, пару раз, но с тех пор ни разу. Совершенно точно ни разу, господин директор. Я не потому прошу за него, что он мне друг.
— Ладно, ладно, — говорит директор, — а почему вы тогда за него просите, Куфальт?
«Да, почему он просит за него?» — торопливо спрашивает себя Куфальт, он этого не знает. Что же это такое?
Но тут директор сам приходит ему на помощь.
— Вы больше не староста третьей зоны, Куфальт, — говорит директор, — теперь каждый отвечает за себя. Брун может сам прийти ко мне. Ведь я понимаю, что ему нужно, пусть даже он говорит не так складно, как вы, Куфальт.
И, видя, что Куфальт пристыжен, добавляет:
— Ну ладно, я ведь вам верю, вы сделали это не только чтобы себя показать, а по дружбе. Теперь передайте Бруну, чтобы он в ближайшие дни заглянул ко мне. Среда или четверг в двенадцать. До свидания, Куфальт. Хотите еще сигарету? До свидания.
Брун сидел, положив голову на руки, в своей комнатушке, этой гнусной дыре, за неструганым деревянным столом и ревел.
— Да, да, — приподняв голову, сказал он в ответ. — Добрый вечер.
Не стыдясь льющихся слез, своего красного, зареванного лица, он продолжал плакать.
— В чем дело? — удивленно спросил Куфальт. — Где горит?
Но в глубине души он, честно говоря, даже испугался, вспомнив, что за пять лет тюрьмы ни разу не видел, чтобы Эмиль плакал, напротив, тот всегда был веселым, всегда бодрым, а тюрьма — одно название чего стоит — это тяжкий крест.
Эмиль тихонько всхлипывал, слезы текли по лицу, рукава рабочей робы защитного цвета вымокли, он плакал навзрыд, совсем как ребенок, слезы катились по щекам, но ему было все равно.
— А-а! — плакал он. — О господи, а-а-а!
— Что случилось, Эмиль? — спросил Куфальт. Никакого ответа, плачет, и все.
— Они выгнали тебя с фабрики?
Рев, и ничего больше.
— Что-нибудь с девчонкой?
Опять только слезы.
Куфальт задумался, присел на краешек кровати рядом со столом, положил свою ладонь на руку Бруна и сказал:
— Сегодня я заработал кучу денег, пойдем в кино?
На секунду рыдания прекратились, а затем возобновились с новой силой.
Куфальт испугался.
— Брун, Эмиль, ты заболел?
Никакого ответа, ни слова.
Куфальт встал, с достоинством сказав:
— Вот что, если не хочешь со мной говорить, так я пойду…
Пауза, ничего не произошло, никто не возразил.
— …А я как раз хотел рассказать тебе о своей встрече со стариком…
Это подействовало. Плач прекратился неожиданно, перейдя в сморкание. Брун выпрямился, поморгал веками, его светло-рыжие брови покраснели, он выдохнул:
— Ты был у него? Он это сделает?
— Спокойно! Спокойно! — произнес Куфальт. — Ты думаешь, такое можно сделать за полчаса? Вначале он должен все обдумать.
— Значит, не вышло, — произнес Брун безучастным, как прежде, голосом. — Если директор решил подумать, ничего не выйдет, я знаю это по вызовам. — И он снова ткнулся головой в ладони.
Куфальт едва успел схватить его за рукав.
— Стой, Эмиль, не начинай все заново. Ты должен в среду или в четверг в двенадцать быть у него, он хочет сам с тобой переговорить.
— Да ведь не о чем больше говорить! — заупрямился Брун. — Либо сделает, либо не сделает. Что болтать попусту.
— Не будь дураком, Эмиль, — строго сказал Куфальт. — Конечно, ему вначале нужно поговорить с тобой. Прежде всего он должен найти для тебя мастера. А это не так просто. Может быть, ты сможешь ему помочь?
— Да, — произнес Брун, шмыгнув носом, он подошел к туалетному столику, открыл ящик, заглянул в него, бормоча: — Эти свинья сторож все-таки прихватил мой носовой платок, — и вытер нос о рукав.
— Вот видишь! — сказал Куфальт. — И еще ему ведь нужно подумать, как быть с деньгами. Нет смысла начинать дело, если через полгода кончатся деньги.
— Да ну, — не веря, сказал Брун, — если захочет, он всегда найдет деньги.
— А вот и нет, у него нет денег, — решительно произнес Куфальт. — Ты же знаешь, как бывает: одному нужен новый костюм, другому ботинки или инструменты, нужно выкупить из заклада чемодан с вещами. Нет, у него не всегда есть деньги, об этом приходится думать заранее.
— А если у него будут деньги и мастер, тогда что еще нужно?
— Тогда совет надзирателей единогласно должен решить, что ты достоин этого.
Брун облегченно вздыхает.
— И больше ничего? Это ерунда! Среди них нет ни одного, кто был бы против меня, даже поп не будет возражать.
— Да нет… — протяжно произнес Куфальт, — ты так думаешь? Но ведь ты… — и вовремя опомнился. Зачем рассказывать об этом Бруну! Еще возьмет и снова заплачет.
— Что я? — спросил Брун.
— Нет, ничего. Я только подумал… Ты ведь всегда ходил в церковь?
— Конечно, и всегда причащался.
— Тогда все в порядке, — удовлетворенно заметил Куфальт. — Не откладывая иди завтра в двенадцать к нему.
— В двенадцать я должен быть на фабрике.
— Ты не можешь на часок отпроситься?
Брун не ответил. Какое-то мгновение казалось, что он снова заревет. Но это прошло, печаль улетучилась, вместо нее появилась злость.
— Отпроситься?.. Да они бы меня с удовольствием выставили, но я как-то намекнул, что деревообделочные фабрики отлично горят.
— Брун!
— Ну что, дружище, что? Знаешь, они меня изводят. Сначала надули меня со сберкнижкой. Потом я должен был стать бригадиром и получать зарплату как бригадир, а я бригадир, а получаю как разнорабочий. И из зарплаты они у меня вычитают все больше и больше, потому что знают: Брун другой работы не получит, Брун сидел, он на все готов, с ним можно делать все что угодно.
Он смотрит на Куфальта, смотрит на него очень зло, будто тот не его приятель, а господин Штегувейт с деревообделочной фабрики, его светло-голубые приветливые глаза наливаются яростью, необузданной яростью.
— Ну и что?.. — спрашивает Куфальт. — Эмиль, ты ведь давно ко всему привык!
— А я не хочу! — внезапно кричит тот. — У меня кожа с ладоней слазит, а получаю я меньше, чем любой сопляк, который гвоздя толком забить не может! И все потому, что я сидел, потому что это никогда не кончится, а я ведь свое отмотал!..
— Работай медленней, — советует Куфальт.
— Пробовал, — спокойнее говорит Брун, — не могу, не по мне это. Работник он и есть работник, я навалюсь и вкалываю, вкалываю…
Набрав воздух, он продолжает:
— Я вот ушел в тень, и мы работали так, что постоянно шли рекламации: то гвоздь погнут, то доска болтается, то дверцы не в порядке. А когда пришли и стали возмущаться, что мы, дескать, работаем, а товар возвращают, мы возьми и скажи им, что за такую зарплату иначе и работать нельзя, если так гнать, возможен и брак…
— Ну и что?
— Собаки! — презрительно произносит Брун. — Дармоеды, вот кто они! Для контроля поставили надсмотрщика, а ведь деньгами, которые ему платят, мы были бы вот как довольны. Теперь он проверяет товар и постоянно говорит «брак», «назад, брак».
Брун разъяренно сопит.
— Дальше, дальше! — наседает Куфальт.
— Ну, я опять позаботился, чтобы все было как надо. Назад, брак? Думаю, погоди, погоняла! — решил я. — И когда все было сдано и подготовлено к отправке, я ночами, на третью или четвертую ночь, приходил с двумя-тремя ребятами, и мы портили товар, чтоб были рекламации.
— Ну ты даешь! — произносит Куфальт.
— А если они не платят как положено? Что бы ты делал, Вилли?
— Не знаю, — отечает Куфальт. — Рассказывай до конца. Так почему же ты раньше не ревел?