Искренне Ваш,
Артур Джеймс Бальфур
Следует подчеркнуть: не предполагалось, что это письмо отражает демографическое «соотношение сил» в Палестине того времени; оно даже не взвешивает такую опцию. В момент его написания здесь проживало около 700 тысяч арабов, входивших в пресловутые «нееврейские общины», и менее 60 тысяч евреев (для сравнения — в самой Британии было тогда около 250 тысяч евреев)[407]. Однако даже это сугубое [еврейское] меньшинство отнюдь не было сионистским и уж точно еще не стало «народом». В него входили многочисленные ревностные верующие, с отвращением относившиеся к идее создания современного государства (претендовавшего на звание «еврейского»), которое всенепременно осквернит своими секулярными идеями и ценностями их Святую землю. Впрочем, эти данные нисколько не влияли на позицию Британии, главной целью которой было ускорение колонизации под ее эгидой, и вдобавок заинтересованной избавиться хотя бы от части евреев, просочившихся, несмотря на все ограничения, на Британские острова.
В обсуждаемый нами момент исторический принцип, гарантирующий народам право на самоопределение, еще не стал общепринятым. Кроме того, этот принцип, торжественно продекларированный двумя годами позже, вообще не применялся к неевропейскому населению вплоть до окончания Второй мировой войны. Но это еще далеко не все. Мало того что декларация Бальфура, при всей своей элегантной семантике и расплывчатой осторожности, не принимала в расчет коллективные интересы местных жителей, — безотносительно к тому, были они в то время нацией, народом или просто «населением» — она еще и противоречила духу обещаний, данных сэром Генри Мак-Магоном, британским губернатором Египта, Хусейну бен Али[408], правителю Мекки. Чтобы побудить последнего вступить в войну против Оттоманской империи, Британия открыто, в письменном виде, правда, в несколько туманной форме, пообещала политическую независимость арабам на всех территориях, где они проживают, за исключением Западной Сирии (то есть нынешнего Ливана), где жила большая немусульманская община[409]. Увы, Британию нисколько не занимали нарушения обязательств, данных ею арабам. В любом случае, она и не думала эти обязательства выполнять, поскольку относилась к первым национальным проявлениям арабского населения с глубочайшим пренебрежением. Целью этого опубликованного письма был прежде всего подрыв более раннего соглашения с Францией, заключенного в атмосфере полной секретности.
16 мая 1916 года, вскоре после того, как две империалистические гиены решили приступить к дележу трупа[410] Оттоманской империи, Марк Сайкс (Sykes), представитель британского Министерства иностранных дел, и Шарль Франсуа Жорж-Пико (Georges-Picot), его французский коллега, достигли секретной договоренности о разделе территориальной добычи. Франция должна была получить под свое прямое или косвенное управление территории, которые позже станут Сирией (до Мосула[411]), Ливан, юго-восточную Турцию и Верхнюю Галилею. Британия оставила себе территории, которые вскоре станут Трансиорданией, а также Ирак, Персидский залив, Негев и выходивший к Средиземному морю коридор в районе Хайфы и Акко. Царской России это соглашение обещало полный контроль над Стамбулом. Центральная часть Святой земли должна была стать «открытой территорией» под международным управлением. Вопрос о евреях вообще не поднимался; они в этом документе не упоминаются[412].
В декабре 1916 года Дэвид Ллойд-Джордж был назначен британским премьер-министром; его правой рукой и министром иностранных дел стал Артур Бальфур. Оба они открыто симпатизировали сионистской идее — Ллойд-Джордж, ревностный уэльский баптист, по его собственному признанию, помнил географические названия гор и долин Святой земли лучше, чем места сражений еще продолжавшейся мировой войны; кроме того, оба они были далеко не в восторге от соглашения с французами. Причин на то было две — одна сугубо прозаическая, другая историческая, вдобавок покрытая звездной пылью. Прежде всего британцы уже давно планировали расширить пояс безопасности вокруг Суэцкого канала посредством завоевания Палестины; они намеревались осуществить этот благородный проект в самом ближайшем будущем. Полоса суши, связывающая Средиземное море с Персидским заливом, должна была, по их мнению, управляться представителями его величества. У них не было ни малейшего желания делить Святую землю с сомнительными французскими «атеистами». Кроме того, не следует забывать, что речь шла о библейской земле, откуда «рыцари Иисуса» были изгнаны варварами-мусульманами еще в 1244 году. Теперь наконец цивилизованные европейцы получат возможность вернуться в нее. Святая земля — это не «еще одна колония» вроде Уганды или Цейлона; это колыбель первоначального христианства. У протестантских лордов Британии возникла соблазнительная идея — управлять Святой землей издалека, манипулируя маленьким и покорным Сионистским агентством.
26 марта 1917 года солдаты Британского содружества наций впервые высадились в Палестине и попытались с ходу взять Газу. Эта атака провалилась, однако 31 октября британцам удалось силами нескольких батальонов австралийской кавалерии[413] захватить Беэр-Шеву, столицу Негева. Дорога на Иерусалим была открыта, судьба Палестины решена. Как раз в интервале между захватом Беэр-Шевы и последовавшей 9 декабря капитуляцией сдавшегося без боя Иерусалима и было составлено (и передано лорду Ротшильду) знаменитое письмо Бальфура, отменявшее де-факто соглашение Сайкса-Пико и создававшее перспективу британской гегемонии в Палестине посредством щедрого подарка, сделанного империей «еврейскому народу»[414].
Впрочем, следует помнить, что в это время в мире ничего не знали о существовании тайного англо-французского соглашения. Лишь в 1918 году, после того как большевистские революционеры предвосхитили действия WikiLeaks и опубликовали секретные архивы царского Министерства иностранных дел, вскрылись макиавеллистские игры британцев. Соглашение Сайкса-Пико было чудовищно циничным и потому совершенно секретным. Декларации Бальфура следовало выглядеть гуманным жестом в пользу страдающих евреев, поэтому она была гласной и совершенно открытой. Не случайно ее переслали именно Ротшильду, уважаемому политику, хорошо знакомому лондонской публике, а не относительно анонимным представителям маленькой Сионистской организации. По сути, она была прежде всего удачной операцией прикрытия — маскировкой тонкого колониального маневра, существенно влиявшего на судьбы Ближнего Востока в ходе всего XX века.
Исследователи называют несколько дополнительных причин, быть может, побудивших Ллойд-Джорджа дать ход знаменитой декларации. Например, в британских правительственных кругах верили, что американские евреи в состоянии подтолкнуть свое правительство активнее включиться в мировую войну. Кроме того, в коридорах Уайт-холла всерьез полагали, что поддержка Британией идеи создания «национального дома» способна побудить евреев России, невзирая на их симпатию к пацифистам-большевикам, выступить за продолжение отчаянных боев на Восточном фронте[415].
Во все времена не только антисемиты, но и филосемиты изрядно переоценивали как степень еврейской солидарности, так и ее потенциальное влияние. Базисные представления христианских сионистов о евреях, при всей симпатии, которую они питали к последним, не слишком отличались от представлений юдофобов. Разумеется, у евангелистов и других протестантов можно найти немало интересных нюансов, однако все они разделяли один важный общий концептуальный элемент: органический и ярко этноцентрический взгляд на вещи, буквально лопающийся[416] от всевозможных предрассудков в отношении еврейского характера и господства евреев в мире[417].
Существует и более наивная историография, приписывающая территориальную щедрость британской короны влиянию… органического растворителя. Речь идет о хорошо известной истории: на начальном этапе войны Британия осталась без ацетона, соединения, изготавливаемого из древесного спирта и остро необходимого для производства взрывчатых веществ, а стало быть, бомб и снарядов. Хаим Вейцман, один из лидеров британских сионистов, в будущем — первый президент Израиля, был заодно и талантливым химиком. Как изобретатель технологии получения ацетона в результате брожения альтернативной растительной смеси, он был мобилизован для решения важной практической военно-промышленной задачи и успешно с ней справился. Благодаря его таланту и решительности производство бомб и снарядов возобновилось в прежнем темпе. Ллойд-Джордж был в это время министром вооружений, Уинстон Черчилль — военно-морским министром, Бальфур сменил последнего в 1915 году. Все трое были знакомы с Вейцманом и высоко ценили его вклад в военные усилия страны. Они не забыли о нем и тогда, когда пришло время принять решение о «национальном доме» в Палестине. Таким образом, декларация Бальфура была, помимо прочего, уплатой морального долга этому человеку, а при его посредстве — движению, которое он представлял.
Построение исторических нарративов не признаёт границ; для него нет ничего невозможного. К величайшему сожалению, это не химическая лаборатория, в которой можно повторить любой эксперимент и выяснить, действительно ли определенное сочетание исходных материалов стало причиной брожения или взрыва. Однако, обсуждая только что приведенную историю, трудно проигнорировать то обстоятельство, что ведущие британские политики наверняка знали, сколь ревностно германская ветвь сионистского движения — всей своей мощью — поддерживает германскую родину. Еще один образец исторической иронии: не кто иной, как Фриц Хабер, химик еврейского происхождения, лауреат Нобелевской премии, разработал для кайзеровской армии технологию производства горчичного газа. После прихода нацистов к власти Хаберу, искреннему германскому патриоту, пришлось покинуть родину. Он скончался в 1934 году на пути в Палестину, где ему предстояло начать работать в научном институте Вейцмана в Реховоте