Ползучая «аграрная реформа», происходившая в Палестине между 1882 и 1947 годами, действительно, как и в других местах, передала землю из рук немногих в руки относительно многих; однако на деле речь шла о переходе земельной собственности от автохтонного населения к общинам колонизаторов. В результате к 1947 году здесь возникло 291 процветающее еврейское сельскохозяйственное поселение. Тем не менее масштаб колонизации оставался ограниченным: до 1937 года сионистские учреждения приобрели лишь около пяти процентов частных земель подмандатной Палестины, пригодных для сельскохозяйственной обработки. Через десятилетие, к моменту провозглашения «плана раздела» страны в 1947 году, они владели лишь 7 % обрабатываемых земель (и примерно 11 % общей площади страны).
Накануне принятия резолюции ООН о разделе Палестины Давид Бен-Гурион писал в своем личном дневнике:
«Арабский мир, арабы Эрец Исраэль при поддержке одного арабского государства или при поддержке нескольких арабских государств, возможно, даже всех… могут напасть на нашу поселенческую структуру… необходимо… сохранить поселенческую структуру и населенные пункты и завоевать страну, всю или ее значительную часть, и удержать завоеванное до наступления авторитетного политического урегулирования»[561].
Этот прагматический политик пророчествовал скорее о реалиях, наступивших после 1967 года, нежели о реалиях конца 40-х годов, однако следует признать, что война 1948 года и, в особенности, земельная политика, проводившаяся после ее окончания, привели к радикальному изменению «земельного баланса» в стране.
4. От «внутреннего заселения» к «внешней колонизации»
Сионистская община приняла резолюцию ООН о разделе Палестины и создании еврейского государства с огромной радостью. Следует помнить, что прошло всего два с половиной года после окончания страшного истребления европейского еврейства; десятки тысяч беженцев, которым было отказано во въезде в страну, все еще находились в лагерях для перемещенных лиц, в основном в Германии (автор этой книги родился и довольно долго прожил в одном из них). Западные государства были рады избавиться от них, переправив на Ближний Восток. Наступил звездный час находившегося в долгом застое сионистского движения. Между 1924 годом, когда закрылись ворота Соединенных Штатов, и 1947 годом в страну въехало, невзирая на тяжелейшие преследования евреев в Европе, всего лишь около полумиллиона эмигрантов, что увеличило численность местной еврейской общины до 630 тысяч человек. С другой стороны, число местных жителей превысило к этому моменту миллион двести пятьдесят тысяч!
Отказ арабов поддержать раздел своей страны и их нежелание признать еврейское государство были весьма логичны, хотя, разумеется (как выяснилось лишь задним числом), чрезвычайно непрагматичны. Немногие народы (во всем мире) согласятся смириться с колонизацией своей страны жадными до нее чужаками, постепенно отгрызающими от их земель кусок за куском, не желающими с ними сосуществовать и даже стремящимися создать исключительно для себя национальное государство. К тому же план ООН оставлял миллиону с четвертью «туземцев» лишь 45 % территории Палестины, в то время как шестистам тысячам колонизаторов отводилось 55 %. Хотя часть «еврейской» территории представляла собой пустыню, несомненно, что с учетом численного соотношения двух населений план раздела трудно было расценить как справедливый, особенно с точки зрения тех, кого он ущемлял.
Коренным жителям Палестины представлялось абсурдным, что, согласно исходному плану ООН, около четырехсот тысяч человек, то есть примерно треть их общего числа, должны были остаться, вместе со своими обширными землями, в еврейском государстве. Ирония судьбы: если бы не война 1948 года, несомненно, задуманная и начатая арабскими лидерами, государство Израиль должно было возникнуть с очень значительным арабским меньшинством внутри себя, меньшинством, которое со временем укрепилось бы и аннулировало изоляционистский характер Израиля или даже поставило под угрозу само его существование. Трудно представить, что властные органы нового государства решились бы инициировать массовое изгнание, не будучи вовлеченными в военный конфликт; крайне маловероятно также, что сотни тысяч арабов бежали бы из собственных домов, если бы не развернувшие рядом тяжелые бои.
В течение долгих лет сионистская риторика пыталась убедить весь мир (и прежде всего — своих сторонников) в том, что все арабские беженцы покинули дома и деревни, поддавшись злобной пропаганде своих руководителей. После исследований Симхи Флапана (Flapan), Бенни Морриса, Илана Паппе и других[562] мы твердо знаем, что дело обстояло совсем по-другому — лидеры местного населения не призывали к бегству, и уж наверняка не из-за их «советов» произошла палестинская катастрофа — Накба. Многие бежали просто от страха, причем еврейские вооруженные силы поощряли их к этому самыми различными средствами (см., например, послесловие к этой книге). Других просто-напросто загоняли в грузовики и увозили как можно дальше. Свыше четырехсот деревень были полностью разрушены, примерно семьсот тысяч человек (больше, чем общее число евреев в стране на тот момент) стали бездомными беженцами.
Дискурс последних лет, пытающийся окончательно установить, кого было больше — бежавших «добровольно» или изгнанных силой, разумеется, имеет определенный смысл, но, на мой взгляд, не имеет большого значения. Спор о том, была этническая «чистка» полной и систематической или же спонтанной и лишь частичной, также небезынтересен с исторической и пропагандистской точек зрения, однако почти нерелевантен, если отталкиваться от центральной общепринятой этической аксиомы: семьям беженцев, спасающимся от пуль, свистящих над их головами, или от снарядов, разрывающихся рядом с ними, должно быть гарантировано элементарное человеческое право возвратиться в свои дома после окончания боев. Как известно, по этому вопросу не существует ни малейших разногласий между исследователями: с 1949 года Израиль категорически отказывался впустить беженцев обратно, хотя их подавляющее большинство не принимало никакого участия в военных действиях[563]. На фоне и в контексте этого жесткого отказа Израиль поспешил принять (в 1950 году) Закон о возвращении, предоставляющий каждому, кто сумеет доказать свое еврейство, — даже если при этом он полноправный гражданин иноземной родины, не подвергающийся там никаким преследованиям на почве происхождения или религиозной принадлежности — возможность эмигрировать в Израиль и немедленно[564] получить там столь же полноправное гражданство (а также, кстати говоря, возможность возвратиться сразу после этого в свою страну, не потеряв при этом прав, обретенных на «исторической родине»).
Юный Израиль сумел в ходе военных действий существенно «подправить» границы, уготованные ему резолюцией ООН. Свежезавоеванные территории не были возвращены после подписания соглашений о прекращении огня; напротив, они были немедленно аннексированы. Следует помнить, что, хотя сионистское руководство и приняло план раздела Палестины, предусматривавший создание еврейского государства[565], оно совсем не случайно даже не упомянуло о его границах в Декларации независимости Израиля. После окончания войны Израиль контролировал уже 78 % подмандатной Палестины (попросту — «западной Эрец Исраэль»)[566]. Однако крупнейшим достижением было не это территориальное приращение, а «исчезновение» подавляющей части арабского населения — чудо, о котором молодое государство, несомненно, мечтало, даже если и не планировало его всерьез.
Хотя около 700 тысяч палестинцев бежали из страны или были изгнаны оттуда, примерно 100 тысяч человек сумели почти чудом удержаться в своих домах в течение всей войны, и еще 40 тысяч возвратились в них в ходе переговоров о прекращении огня или ухитрились пробраться туда сразу после их завершения. Эти «везучие» арабы, в один прекрасный день ставшие меньшинством в своей стране, получили израильское гражданство (резолюция ООН прямо этого требовала), однако почти все места, где они проживали, оказались под суровым военным управлением, действовавшим до конца 1966 года. Таким образом, израильские арабы были практически отрезаны от живущего рядом быстро растущего еврейского эмигрантского населения; их изолировали в узкой «черте оседлости», которую они могли пересекать лишь с разрешения военных властей. Свобода их передвижения была ограничена, шансы найти работу далеко от дома равнялись нулю. Все это, в придачу к законодательству, твердо не допускавшему гражданских браков между людьми, квалифицированными как евреи, и неевреями, позволяло сионистскому государству и далее успешно осуществлять политику «этнически чистой» колонизации[567].
Еще в период боев войны 1948 года начался спонтанный захват киббуцами полей, оставленных бывшими — бежавшими или изгнанными — соседями; выросший на полях урожай достался новым хозяевам. Во время войны были созданы новые поселения, многие — уже за пределами установленных ООН границ; к августу 1949 года таких поселений стало уже 133. Однако настоящая крупномасштабная национализация земель, принадлежавших «отсутствующим» беженцам и даже так называемым отсутствующим-присутствующим[568] лицам (беженцам, оставшимся на израильской суверенной территории, которым, однако, не было позволено вернуться в свои дома), началась несколько позже. При посредстве специального закона «о собственности отсутствующих», принятого в 1950 году, было конфисковано более двух миллионов дунамов[569]