, то есть около 40 % частных арабских земель. Параллельно все государственные земли, управляемые ранее британскими мандатными ведомствами (около 10 %), также стали собственностью государства Израиль. В итоге довольно сложного процесса экспроприации две трети земель, принадлежавших палестино-израильтянам, были у них навсегда отняты. Поэтому, хотя к концу XX столетия палестино-израильтяне составляли 20 % граждан страны, им принадлежали на этот момент лишь ничтожные 3,5 % ее территории в границах 1967 года[570].
Решение таких задач, как «освобождение земли», «осушение болот» и «освоение пустошей», получало, начиная с конца 40-х годов, массированную правительственную поддержку и велось теперь государственными ведомствами. Часть реквизированных земель была передана за символическую плату Еврейскому агентству и «Израильскому национальному фонду», двум неправительственным экстерриториальным организациям, уставы которых запрещают передачу земли тем, кто не зарегистрирован как еврей. Таким образом, значительная часть реквизированных арабских земель стала имуществом, не принадлежащим гражданам страны, а, так сказать, официальной собственностью евреев мира. По сей день около 80 % израильских земель не могут быть приобретены[571] неевреями[572].
«Иудаизация страны» стала с этого момента легитимным лозунгом, постепенно сменившим старый лозунг «освобождение земли» и находившимся в полном национальном консенсусе, включавшем и сионистскую «левую», и сионистскую «правую». Позднее появился новый термин — «иудаизация Галилеи», ставший центральным из-за того, что на севере страны продолжало существовать упорное арабское большинство. Поскольку еврейское население Израиля удвоилось в период между 1949 и 1952 годами за счет массированной эмиграции, появилась возможность заселить все освобождающиеся земли десятками тысяч новоприбывших. Киббуцы, мошавы и, в меньшей степени, так называемые города развития получали огромные земельные участки бесплатно. К 1964 году было создано 432 новых поселения, в том числе 108 киббуцев[573]. Значительная часть последних возникла в «пограничных районах» (вдоль новых границ страны), с тем чтобы препятствовать арабским беженцам (их в то время называли «инфильтрантами»), пытавшихся вернуться в свои деревни или хотя бы возвратить часть оставленного имущества. Некоторые из них пересекали границу, надеясь отомстить тем, кто их изгнал. В одном 1952 году было убито 394 беженца; в том же году в столкновениях погибло немало новых поселенцев. Палестинские беженцы далеко не сразу примирились с наличием границы между собой и своими полями и домами. Многие из израильтян также не воспринимали эту границу как нечто само собой разумеющееся.
На первый взгляд может показаться, что в течение девятнадцати лет между 1948 и 1967 годами Израиль без возражений принимал линии прекращения огня, установленные в 1949 году, в качестве постоянных границ. Страстное желание сионистского движения создать «еврейский суверенитет» наконец исполнилось — и в теории, и на практике. Государство Израиль было признано большинством стран мира, хотя — на том этапе — все еще не его арабскими соседями, массовая еврейская эмиграция 50-х годов беспрепятственно продолжалась. Израиль сумел принять и абсорбировать в очень короткий срок евреев, переживших европейский Холокост и не получивших въездной визы в Соединенные Штаты, равно как и значительную часть евреев арабского мира, которых арабо-израильский конфликт и первые искры местного национализма, не сумевшего «вписаться» в умеренный секулярный формат, вытеснили из стран, где те родились.
Экономическое и культурное государственное строительство, формирование нового общества и необходимость завершить заселение 78 % территории старой Палестины затормозили на время рост ирредентизма[574], требовавшего распространить земельную экспансию на всю территорию страны праотцев. Кроме активистов «Бейтара», молодежной организации «правых» сионистов, продолжавших с жаром распевать песню Жаботинского «У Иордана два берега, этот наш и тот — тоже»[575], территориальный вопрос мало кто поднимал; в национальной педагогической системе практически отсутствовала грубая и открытая риторика, требующая отказаться от теперешних границ Израиля в пользу более обширных. Создавалось ощущение, что в первые девятнадцать лет существования государства успешно формировалась новая израильская культура, патриотические аспекты которой фокусировались в основном вокруг языка и просторов, уже заселенных евреями.
Вместе с тем не следует забывать, что изучение Ветхого Завета в государственных школах продолжало оставаться важнейшим элементом формирования национально-территориального воображения всех детей Израиля (за вычетом арабского и ультрарелигиозного секторов). Каждый школьник твердо помнил, что Иерусалим, город Давида, завоеван арабами, каждый выпускник израильской школы четко осознавал, что «Двойная пещера» в Хевроне, место захоронения «патриархов», превращен в мусульманскую мечеть. В учебниках географии линии прекращения огня, служившие границами страны, чаще всего маскировались и затушевывались, чтобы подчеркнуть важность «широких физических границ» исторической родины[576]. Мифологическая «Эрец Исраэль» продолжала молчаливо вить гнезда на чердаках сионистского сознания, пока что не находя себе места в повседневной политической пропаганде.
Впрочем, линии прекращения огня не воспринимались как реальные и окончательные границы страны не только школьниками и экстремистами, но и самой широкой израильской публикой. Помимо сионистской «правой», никогда не прекращавшей мечтать о «большой Эрец Исраэль», и левой сионистской партии «Единство труда»[577], всегда имевшей огромный территориальный аппетит[578], вопрос о границах волновал и многих других; в частности, он породил интереснейшую «динамику поколений», на которую в свое время обратила внимание израильский социолог Адриана Кемп (Kemp)[579]. Представители первого «туземного» поколения евреев, выросшие в 20-е и 30-е годы в подмандатной Палестине в атмосфере непрерывных рискованных поселенческих предприятий, оказались склонными к «пионерской» ментальности, не признающей никаких территориальных ограничений. Эта молодежь, видными представителями которой были Моше Даян и Игаль Алон, придерживались своеобразного (его следовало бы назвать этнотерриториальным) варианта национальной идеи. В ходе войны 1948 года они проявили себя выдающимися офицерами на самых различных командных постах; тогда же они отличились и как решительные, не знающие меры организаторы массового изгнания арабских крестьян.
Это военное поколение было отнюдь не в восторге от соглашений о прекращении огня. Они считали, что молодая израильская армия могла — если бы только ей позволили — продолжить продвижение вглубь Синайского полуострова и даже отвоевать у Арабского легиона Западный берег Иордана — причем без особого труда[580]. В 50-е годы бывшие солдаты создали нетривиальный (довольно популярный) обычай пересекать «узкие и несправедливые» границы в поисках приключений. Общеизвестны ночные походы в древний набатийский город Петра[581], ставшие культовыми для значительной части молодежи. Эти походы не раз завершались гибелью израильских авантюристов, немедленно становившихся объектами массового поклонения[582]. В ответ на проникновения палестинских «инфильтрантов» было создано знаменитое «подразделение 101» под командованием Ариэля Шарона, без малейших колебаний пересекавшее границы и наносившее удары по деревням и лагерям беженцев, считавшимся базами этих «инфильтрантов». Многие из молодых израильтян, принадлежавших к указанному поколению, считали границы скорее гибкими нейтральными полосами, нежели постоянными и обязывающими межгосударственными территориальными межами[583].
В любом случае Синайская война 1956 года вскрыла неожиданные элементы израильского территориального воображения, остававшиеся довольно долго почти незаметными (или незамеченными), во всяком случае, не появлявшиеся [в более спокойные времена] на официальной политической сцене. Национализация Суэцкого канала молодым египетским президентом Гамалем Абделем Насером создала удивительную военную коалицию между Британией, Францией и Израилем. Ее целью было вторжение в Египет и свержение насеристского режима. Образование этой коалиции — яркое проявление колониальных рефлексов старой Европы; Израиль счел естественным и правильным присоединиться к европейским колониальным державам, неуклюже объясняя свои действия желанием положить конец проникновению «инфильтрантов» на свою территорию.
В конце октября 1956 года в Севре (Sèvres), юго-западном предместье Парижа, знаменитом своими фарфоровыми заводами, прошла секретная, посвященная подготовке к войне встреча, в которой участвовали премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, премьер-министр Франции Ги Молле (Mollet) и британский министр иностранных дел Селвин Ллойд (John Selwyn Brooke Lloyd). В ходе переговоров Бен-Гурион представил дерзкий план передела всего Ближнего Востока. Согласно его предложению, после военной победы следует разделить Иорданское королевство[584] на две части — между Ираком, в то время еще пробританским, к которому должны были отойти территории к востоку от Иордана (где иракцам предстояло расселить палестинских беженцев), и Израилем, который получил бы Западный берег Иордана в качестве полуавтономной области. Кроме того, северная граница Израиля должна была продвинуться до ливанской реки Литани; согласно этому плану, Израиль получал также весь Акабский