Забрав подписанные письма, Черняев ушел. Мы остались вдвоем, и Горбачев, достав последний вариант заявления и вооружившись ручкой, начал читать его вслух, переспрашивая там, где сомневался.
Он сделал еще несколько исправлений, самым существенным из которых стала фраза, добавленная в параграф о демократических завоеваниях последних лет. Горбачев дописал: «От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом».
Во время этой работы над текстом зазвонил телефон с дачи и взволнованная Раиса Максимовна сообщила, что к ней явились люди из новой охраны и велели «освободить от личных вещей представительское помещение» (так на языке спецслужб называлась государственная резиденция президента). Отложив текст, Горбачев позвонил начальнику охраны Редкобородому, отвечавшему до недавних дней за его собственную безопасность:
– Прекратите хамить, – возбужденно сказал он в трубку, – ведь это же квартира, там люди живут. Что, мне в прессу сообщить об этом?
Редкобородый, оправдываясь, сослался на указание сверху и на излишнюю ретивость снизу, но пообещал отозвать своих людей с дачи.
Не сразу успокоившись, Горбачев энергично выразился по поводу наглецов:
– Ты знаешь, Андрей, то, что они так по-хамски себя ведут, убеждает меня, что я прав!..
После обеда Горбачев ненадолго спустился в сад – дать интервью американской телекомпании Эй-Би-Си.
Михаил Горбачев и Тэд Коппол гуляют по Кремлю.
Тэд Коппол: – Вы долго работали над выступлением, которое сегодня Вам предстоит?
М. Горбачев: – Насколько позволяло время. Но оно будет кратким.
Тэд Коппол: – Вы проходите по Кремлю в последний день Вашей работы. Какие мысли приходят Вам в голову?
М. Горбачев: – Кремль стоял и будет стоять.
Тэд Коппол: – Вы принимали здесь президента Рейгана, президента Буша, какие наиболее яркие моменты Вы могли бы вспомнить, что приходит Вам на память сейчас?
М. Горбачев: – Я бы вспомнил те крупные договоры, которые нам удалось подписать. Встречи были и в Вашингтоне, и в Москве. Если вспоминать наши прогулки по Кремлю, по Красной площади, беседы с людьми – это были прекрасные дни, солнечные, сердечные, теплые.
Тэд Коппол: – Позвольте последний вопрос. Сегодня, когда Вы в последний день уезжали на работу, что Вы сказали своей жене?
М. Горбачев: – До свидания…
Около 16 часов по Си-Эн-Эн выступил Б. Ельцин и, стараясь перехватить инициативу у Горбачева, «смазать» эффект от его предстоящего выступления, торжественно объявил, что сегодня СССР прекращает свое существование. В 19 часов 20 минут он придет к Горбачеву за ядерной кнопкой…
В семнадцать часов Горбачеву предстоял телефонный разговор с Бушем. Бригаде Коппола и Егора Яковлева было разрешено присутствовать и снимать этот «исторический разговор».
Трудно сказать, насколько «историческим» этот разговор был для Горбачева, но для Буша он таким явно не был. Президента США нашли не сразу – на Рождество он уехал в Кемп-Дэвид. Наконец линию соединили. Горбачев пожелал Джорджу и Барбаре хорошего Рождества, сказал, что примерно через два часа сделает заявление об уходе. Затем перешел к проблемам, которые его беспокоили. Особенно настойчиво он просил Буша, наряду с признанием отдельных государств СНГ, поддержать это межгосударственное образование в целом: «Не дезинтеграцию, не разрушительные процессы надо стимулировать, а сотрудничество…». Буш обещал укреплять сотрудничество, впрочем, не беря на себя никаких конкретных обязательств.
Вторая просьба Горбачева – это поддержать Россию, на которой лежит главное бремя реформ. Буш это тоже обещал.
Предваряя вопрос Буша, Горбачев сказал, что собирается, перед тем как уйти в отставку, подписать указ о передаче права на использование ядерного оружия президенту РСФСР:
– Перерыва не будет, так что Вы можете спокойно праздновать Рождество…
Он сообщил Бушу, что, уйдя в отставку, не собирается «прятаться в тайге» и намерен активно действовать как в политической, так и в общественной жизни, помогая перестройке внутри страны и утверждению нового политического мышления в мировой политике.
Прощаясь, Горбачев сказал:
– Наши роли могут меняться, но то, что возникло между нами, останется навсегда. Гуд бай!
Буш в ответ говорил дольше, чем Горбачев. Американцы из Эй-Би-Си, окружившие стол Горбачева, пытались уловить доносившуюся из трубки английскую речь, подсовывая свои удлиненные микрофоны к самому лицу Президента СССР. Раньше Горбачев обязательно одернул бы нахалов, но в этот раз он смолчал. Он находился в смятении.
– Сделанное тобой войдет в историю, – заключил Буш свой ответный монолог. – Надеюсь, наши дороги вскоре снова сойдутся, и, когда все уляжется, мы будет рады тебя принять. Может быть, здесь, в Кэмп-Дэвиде. Я салютую тебе и благодарю за все, что ты сделал ради мира, благодарю за дружбу!
Последним до ухода Горбачева в отставку к нему дозвонился министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер, и Горбачев был явно рад тому, что их товарищеский разговор устранил тот ледок натянутости, который, явно вопреки желаниям того и другого, начал образовываться в последнее время.
Никаких процедур проводов президента СССР, как это принято в цивилизованных государствах, не было. Ни один из президентов «суверенных государств» – бывших республик СССР, хотя с большинством из них Горбачева связывали многолетние близкие, товарищеские отношения, – не счел возможным не только приехать в Москву в эти дни, но даже позвонить ему: Горбачеву ничем уже не поможешь, а новый хозяин Кремля вряд ли одобрит подобный жест…
Но и Горбачев – и это тоже бросается в глаза – не счел необходимым позвонить в этот день кому-либо из них…
А. Грачев (воспоминания):
– Закончив разговор с Геншером, Горбачев выпроводил из кабинета телевизионную бригаду и, оставив нас с Егором Яковлевым, предложил выпить кофе. В этот последний час до отставки ему явно не хотелось оставаться наедине со своим многократно перечитанным заявлением, с чертовой «кнопкой», с неизвестным будущим, с самим собой. Нам тоже не хотелось оставлять его одного. Мы пересели за овальный стол, за которым Горбачев обычно принимал гостей, и начался разговор о разном. Один из естественных вопросов – не опасается ли он, что ему начнут мстить, попробуют покопаться в его ставропольском прошлом?
Горбачев: – В этом вопросе я спокоен. Да и подумайте сами, какие могли быть в Ставрополье особые привилегии? Отоваривались в обкомовской столовой. До недавнего времени Раиса Максимовна хранила оплаченные счета за заказы.
Я подал голос:
– А Краснодар? Ведь это ваши соседи, а там такое творилось у Медунова…
Горбачев оживился:
– Вот Медунов – это да. Мы ведь еще с Андроповым пробовали за него взяться. Юрий Владимирович мне говорил: «Надо им заняться, идут нехорошие сигналы. Вымогательства, взятки…» А как гулял на казенных дачах – ничего не боялся, а уж меня-то и подавно. Еще бы – ведь у него был прямой выход к Брежневу…
За разговорами час прошел незаметно. Без десяти семь Горбачев спохватился:
– А где будет телесъемка? Почему не в моем кабинете?
Он, видимо, почувствовал неуместность того, что его заключительное заявление прозвучит не на его рабочем месте, а в искусственной декорации кремлевской телестудии. Однако менять что-либо было уже поздно. Через десять минут его ждал прямой эфир его страны и всего мира.
– Си-Эн-Эн будет показывать на 153 страны – сказал Яковлев.
– Да плюс одиннадцать стран СНГ – добавил не утративший даже в эти драматические минуты хорошую реакцию Горбачев. – Ладно, давайте не будем рисковать с переносом камер, – решил он и вышел из кабинета. Президентом он больше в него не возвращался…
В студии, которую на внутреннем кремлевском языке называли «четвертой комнатой», буйствовала толпа осветителей, фотографов и операторов по меньшей мере трех телекомпаний. Горбачев вошел в комнату за пять минут до семи часов и не без труда, здороваясь по пути со знакомыми ему комментаторами, прошел к ярко освещенному столу с микрофоном. В руке у него была папка с текстом его речи и указ о сложении с себя полномочий Верховного Главнокомандующего.
Президент положил текст указа перед собой и, обратившись к нам с Яковлевым, игравшим роли дирижеров среди окружавшего его хаоса, неожиданно спросил:
– А когда мне его подписывать, до или после заявления?
Наши мнения разошлись – у каждого были свои аргументы. Пока мы спорили, Горбачев попросил у меня ручку и попробовал ее на чистом листе бумаги.
– Лучше бы помягче – сказал он.
Из-за моего плеча протянул свою ручку президент Си-Эн-Эн, присутствовавший на телесъемке. Его ручка удовлетворила президента, и он, не вслушиваясь больше в наши аргументы, положил перед собой текст указа, размашисто подписал его и отложил в сторону. Так, незаметно для посторонних глаз, состоялось его ядерное отречение.
Из Указа Президента СССР № УП-3162 от 25 декабря 1991 года «О сложении Президентом СССР полномочий Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР и упразднении Совета обороны при Президенте СССР»:
«В связи с уходом в отставку с поста Президента СССР слагаю с себя полномочия Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР.
Право на применение ядерного оружия передается Президенту Российской Федерации…»
Подарив оставшиеся три минуты фотографам, ровно в семь Горбачев придвинул к себе текст заявления и начал:
– Дорогие соотечественники! Сограждане!
В силу сложившейся ситуации с образованием Содружества Независимых Государств я прекращаю свою деятельность на посту Президента СССР. Принимаю это решение по принципиальным соображениям. Я твердо выступал за самостоятельность, независимость народов, за суверенитет республик. Но одновременно и за сохранение союзного государства, целостности страны. События пошли по другому пути. Возобладала линия на расчленение страны и разъедине