– Как ночь прошла?
– Дождь.
– А у нас жара.
– Никита вечером заходил.
– Вот молодец. У него, кстати, есть мобильник, он мне как-то звонил, номер оставлял.
– Да он и мне вчера дал его, а я потеряла.
– Ну, молодца. Так что, продиктовать?
– Да нет, я, если что, схожу к нему. Вообще-то тоска здесь. Вот в дневниках роюсь. Что-то наклевывается занятное.
И тут телефон пропищал, давая понять, что батарейка вот-вот сядет.
– Але! У меня батарейка садится. Ты мне вечером позвони. Попозже только, перед самым сном, ладно?
Надя принялась ощупывать сумку в том месте, где вчера явственно нащупывались рожки подзаряжалки. Вот поленилась перед сном вытащить, довела до последнего. Ничего не обнаруживалось. Но вчера вот тут прямо топорщилось. Вон даже на коже выпуклости остались. В общем, вчера много чего ей показалось.
Нету в сумке никакой подзаряжалки. Опять ей пришлось взять себя в руки. Объяснить самой себе, где эта проклятая штуковина может быть. В машине, конечно. А на улицу не хочется.
Значит, надо заняться намеченным делом, а через какое-то время пойти пошуровать в автомобиле. Может, и дождь угомонится. Может, она еще даже и прогуляется по поселку до дома Никиты, пообщается с нормальным человеком, выяснит, кстати, насчет листа с номером.
Надя выключила телефон. А вдруг подзаряжалка не найдется? Там остается еще чуть-чуть энергии, ведь был только один писк из трех. Вечером, перед сном, даже если зарядить мобильник не удастся, она включит его, и на пару слов с Андреем сил хватит. Самое главное, спать ложиться спокойной.
Она села в низкое креслице у печки и принялась за дневник.
Совсем иначе тогда шло время.
Вот девочка, приехав в Берлин, подробно описывает вокзал, носильщика, дорогу к пансиону, где они должны остановиться, выгрузку багажа, обстановку в гостиной, свои ошибки в немецком.
И все это перед сном – детали, детали, детали.
На следующий день – зоопарк, правда, девочка пишет по-немецки– Zoo, и только в конце русское слово, от которого сейчас отвыкли– зоосад: «Зоосад – веселое место для людей, но не столь веселое для зверей».
Характер немцев: добрые, уютные, чувствительные. Совсем другая репутация у народа была. Впрочем, а как же Гейне с его «Германия. Зимняя сказка», где все грядущие ужасы вполне внятно обозначены? Большой немецкий поэт и маленькая русская девочка писали о разном.
Ей ли было видеть…
Дорога в Мюнхен. Красоты Баварии. Горы. Панорамные виды. Описание заката. Пурпурный, алый, розовый, лиловый, оранжевый, внезапность серо-седого и сразу черное. Смерть.
Это талантливое, мастерское описание занимает в дневнике несколько страниц.
Одно из ежедневно повторяющихся чудес света, подробно и тщательно задокументированное рукой одаренного мечтательного ребенка.
Столь же старательное и упоительно-долгое описание восхода. У нее, Нади, на подобные речевые экзерсисы целый день бы ушел. Но та девочка проживает свой полный событий день полностью и при этом находит время и много прекрасных слов, чтобы оставить жить поразивший ее восход солнца.
Это 1913 год.
Надя знает, что будет дальше.
Так сказать, в принципе. В общих исторических чертах.
Закаты-восходы останутся. Но близится конец света. Сумерки человечества. Ей по вполне понятной причине чем дальше, тем страшнее перелистывать странички.
Пусть подольше устои кажутся незыблемыми.
Пусть девочки работают над ошибками в немецком, чтобы, выучившись, принести пользу семье и Отечеству.
Умилительно-серьезные рассуждения о будущем: «Я рада, что путешествую именно сейчас, потому что потом хочу получить хорошее образование, выйти замуж и родить много детей. Я хочу, чтобы моим детям было со мной не только весело, но и интересно. Жаль только, что с математикой у меня наверняка ничего не наладится. От нее у меня болят уши, глаза и сердце».
Надя точно так же жаловалась на математику: «Я от нее делаюсь больная». Вот вечная детская мука.
А сейчас с легкостью помогает своим мальчикам решать задачи, от которых в их возрасте отступала в полном отчаянии. Интересно, что такое со временем накапливается, делая неразрешимое простым и понятным?
Невольно сравнивала она хозяйку дневника, девятилетнего ребенка, со своими детьми, старшими, чем эта девочка.
Или с той, на чье нимфоманское письмо в журнал пришлось отвечать вчера. Той – четырнадцать. Способы выражения мысли у современной девочки самые скудные: «Он сказал, я сказала, она сказала».
Реакции на ситуацию – на грани идиотизма.
При этом грамотой владеет, пишет без ошибок, запятые ставит, где положено.
Вполне возможно, считается хорошей ученицей.
Через четыре года сможет на законном основании выйти замуж и родить себе подобного.
Чему учить потомство будет?
Этот вопрос не стоит как таковой. Все средства массовой информации (и ее журнал-кормилец) пишут только о радостях секса, об оргазмах, об использовании мужчин во всех отношениях, словно мужчины не люди, а особая порода существ, только и годящихся для эксплуатации их женщинами, – они должны быть источниками телесных радостей, автоматами по изготовлению или добыванию денег, неважно, какими путями, – их проблема, и защитниками хрупкого женского мирка, который весь соткан из множества желаний и их удовлетворения. Низведение человеческих устремлений до уровня скотских.
Впрочем, каких же скотских? Скоты занимаются э т и м лишь в определенный период, не главное это в их существовании. Так – одна из функций организма, возводимая у человечества в доблесть.
Как этому противостоять? Как от этого укрыться?
Девочку из случайно найденного ими старинного дневника ничто не отвлекало от внутреннего роста – ни телевидение, ни радио, ни компьютер.
Ее, Надины, дети вряд ли способны к такому вдумчивому и детальному видению мира. У того ребенка совершенно иная степень зрелости. Человек взрослел сам в себе, его внимание не разбазаривалось на безумные фрагменты, навязываемые недобрым, алчным внешним миром, жаждущим поживиться любым клочком чужой души.
Она вновь обратилась к старенькой тетрадке. Вояж предпринят всерьез и надолго.
Швейцария, Северная Италия, снова Швейцария. Интересно было бы проехать по их маршруту, найти те отели, в Швейцарии наверняка все сохранилось, сравнить интерьеры, сделать фоторепортаж «Тогда и сейчас». Части из дневника перемежать с собственными впечатлениями. Или побудить вести путевые дневники собственных сыновей. Пусть поучатся.
Закончилась первая тетрадка.
Незаметно пролетела светлая часть короткого ноябрьского дня. Дождь не утихал. Надя решила все-таки выйти из дома, размяться немного. Нужно отыскать в машине подзаряжалку, потом приготовить нормальный обед (или, скорее, ужин). Потом она еще подтопит печки, примет душ. Завтра с утра обязательно надо будет посмотреть, что там, на втором этаже.
Она надела высокие резиновые сапоги и плащ-палатку, накинула капюшон. Превратилась в человека без пола и возраста.
Ходячий стог.
Топ-топ-топ.
Плюх-плюх-плюх.
Чмяк-чмяк-чмяк.
Вокруг одна вода.
Открыла машину, забралась внутрь. Очутившись на привычном водительском месте, вдруг подумала: «А не газануть ли прямо сейчас в город? Вот так, ничего не собирая, не запирая, как есть сейчас, вставить ключ зажигания, ф-р-р-р-р – и поехали домой».
Увы! Разум, как всегда, обуздал ее порыв.
Подзаряжалки нигде не было. Неужели все-таки дома забыла?
А как же уверенность, что взяла, что проверила и перепроверила? Как-то все же раньше не жаловалась она на патологическую рассеянность и забывчивость такого рода, что вот, мнится, упаковала в багаж какую-то вещь, а вещи-то и нет. Тем не менее факт оставался фактом: необходимейшая деталь существования современного человека была самым глупым образом забыта в Москве.
Связь с внешним миром обрывалась.
Собственно, она сама рвалась остаться в одиночестве. Только мужа и мальчишек хотела слышать. И теперь самое главное в ее жизни становится временно недоступным.
Ладно, пару дней придется перетерпеть, а потом уж – все. Неделю она здесь не высидит, это точно. Испытала себя, и для первого раза достаточно.
Дом встречал светом и теплом. Второй день она здесь, и все уже обжито, уютно. Одиночество только тяготит, а вообще лучшего места не придумаешь, если захочешь душой согреться.
Надя принялась за хозяйственные дела, готовку, все время думая о дневнике, о прежнем укладе жизни, уничтоженном полностью, под корень. Счастливый Шарль, он может говорить: «Этими виноградниками наша семья владеет четыре века».
А у нас все так разгладили-разутюжили, что никаких представлений о времени дальше прадедов у большинства просто не имеется.
Перед сном она вновь взялась за дневники.
Новая тетрадь, кожаная, с замочком и золотым обрезом, начиналась с драматического момента.
Отец Сашеньки принимает решение плыть морем из Франции в Англию, чтобы закупить там самое современное сельскохозяйственное оборудование для работы на своих российских угодьях. Он предполагает обучить крестьян пользоваться умными машинами, облегчить и интенсифицировать их труд, заставить их, по его выражению, иметь качественно иные притязания к жизни.
На семейном совете принимается решение: отец с матерью и младшим сыном Валерианом возвращаются по завершении лондонских дел на родину. Девочек оставляют учиться в великолепном девичьем пансионе, дающем фундаментальное образование. Учреждение с солидной репутацией.
Мать, выпускница Смольного, настояла. Она, бывшая институтка, критически относится к женским учебным заведениям России. «Институт у нас – тюрьма. За все годы не видели живой природы».
Одна из ее соучениц, уже выйдя замуж и приехав в имение мужа, при виде коровы упала в обморок. Идиотские «обожания» младшими старших учениц или педагогов – ах, ангел! ангел!