– Сожгла бы я это заведение. С таким бы удовольствием сожгла! – взорвалась Надя.
– И я бы сожгла! И, конечно, это им не спустят. Своими силами придется разбираться. Но правосудие-то на что? Они же сами нас к первобытным отношениям толкают ленью своей, бездействием.
– Спускать нельзя. Эти только силу понимают. Примитивные отношения. Я не имею в виду приличных людей, ты ж понимаешь. И этих приличных, возможно, даже наверняка намного больше, чем уродов. Но по нескольким диким уродам судят обо всех. А они, уроды, об этом не беспокоятся.
Последнее Надя говорила явно ради ребенка, старательно рисующего поблизости. Ненависть не для детских ушей. Не готовы они для нее. Они и так позволили себе лишнего, забыли, что, как говорится, «у маленьких детей большие ушки». Правда, девочка была чрезвычайно поглощена своим делом и, похоже, не обращала внимания на их болтовню.
– А вот еще послушай…
– Только давай историю помягче. – Надя показала глазами в сторону рабочего стола.
– Вот, готово, посмотрите, – раздался в это время детский голосок, к которому они все никак не могли привыкнуть, слишком редко их баловала его обладательница.
Подруги приблизились к столу. Рисунков громоздилась целая кипа. Дорвалась девочка. Долго прятала в себе впечатления детства, а сейчас – одно за другим – отдала бумаге свои воспоминания.
Первый рисунок представлял собой портрет мужчины лет так примерно сорока или чуть больше. Абсолютно лысый, упитанный, но не разморделый, с крепкой шеей качка. С картинки смотрел на них человек с жестким взглядом и несколько неожиданной, доброй улыбкой. Лицо кого-то напоминало. Мучительно кого-то напоминало. Возможно, своей типичностью? Или именно индивидуальными чертами? Эх, напрячься надо, вспомнить, где его видели.
– Это папа, – гордо выговорила Ляля.
– Он лысый или брил голову? Это важно, – задумчиво спросила Ира, – потому что если лысый, хотя ты вряд ли помнишь, то он лысым и останется, пока жив. А если брил, то мог отрастить шевелюру. Волосы делают человека совсем неузнаваемым.
– Он брил. Я помню очень хорошо. Он, когда меня на шее носил, все говорил: «Держись за волосы», а у него голова такая колюченькая была. И щеки… Я когда целовала, щеки кололись, – голосок Ляли дрогнул.
– Может быть, тяжело тебе, не надо? – испугалась Надя.
Девочка отрицательно качнула головой.
– А какого цвета волосы у него были? Ну, когда чуть-чуть отрастут? По твоим впечатлениям? Темные? Светлые? Седые? – Ирка умела смотреть в корень.
– Светлые. И глаза светлые. Глаза я помню очень хорошо. Они особенные. Ни у кого таких не было. Если я баловалась, он только смотрел, и я успокаивалась. Но не боялась.
– А кого-нибудь в детстве боялась? – решительно принялась распутывать клубок Ира, и Надя, давно не видевшая подругу в деле, поняла, почему у той так замечательно идут дела. Еще бы, с такой-то хваткой!
Девочка явно сжалась внутренне, прежде чем ответить. Подумала, словно взвешивая про себя, стоит ли говорить. Потом с ощутимым усилием произнесла:
– Немножко. Я помню, что иногда боялась одного человека. Не то чтобы он меня не любил. Играл со мной, но исподтишка мог толкнуть. Пугал меня. Хотя я сама виновата – маленькая была, мешалась под ногами, может быть.
– Кто это был? Родственник или чужой? – насторожилась Ирка.
– Это был… ну, братик.
Это меняло дело. Братик действительно может двинуть со всей дури, если разойдется. Это и по своим деткам Надя прекрасно знала. Коле доставалось довольно сильно, если Алексей переставал отдавать себе отчет, что имеет дело с младшим, и силы не соизмерял.
– Старший братик? – с уверенностью спросила Надя.
– Да.
– Намного?
– Угу.
Это понятно. Ему, допустим, десять, а ей три. Она лезет, или родители заставляют погулять с ней, а у него совсем другие планы. Тут и пнет, и щипнет, и пригрозит. Правда, младшие братики-сестрички обычно получаются довольно нахальными, фиг их испугаешь тычками и пинками, еще сильней прилипнут… И чтоб они старшеньких боялись да еще помнили свой страх на протяжении стольких лет? Сомнительно как-то.
– А где его портрет? – протянула руку Ира к кипе листочков.
– Я его… не помню, – расстроенно проговорила девочка. – Все хочу вспомнить, а не могу. Помню только, что мне все время хотелось с ним поиграть, я искала его, надоедала. Это все.
– Маму помнишь?
– Мама вот.
Коротко стриженная, глазастенькая. Не красавица. Обычно девицы изображают своих мам принцессами. И локоны пририсуют, и воланчики, а то и корону со звездой, сверкающей во все стороны. Тут вырисовывалась вполне нормальная мама лет эдак от тридцати до сорока, не разберешь. Ничем особым не примечательная. Волосы такие темненькие. Одна только достопримечательность: крестик. В точности такой, как светился сейчас на Лялиной тонкой шейке.
– Ты крестик просто так нарисовала? Для красоты? – спросила Надя на всякий случай, понимая безусловно, что не просто так и не для красочного оформления появился на рисунке этот предмет.
– Нет-нет! У нас с мамой были одинаковые крестики. Я это очень хорошо знаю, помню.
– Уверена? – строго спросила Ира.
– Да! – последовал четкий ответ.
– Та-ак! Ну это, братцы, уже кое-что! Это очень кое-что! Тут можно уже и прессу подтянуть, хоть желтую, хоть разноцветную, лишь бы такую, чтоб все читали, – принялась кумекать Ирина, – посулить журналюгам «Загадку двух крестов», портреты родителей подсунуть. Схавают за милую душу. Есть такая газетка на примете…
– Газетки не проблема, – подтвердила Надя, – это мы мигом. Вот Андрей приедет, все ему покажем и зашлем как агента. Он эту инфу повсюду распространит.
Они еще не знали, какой сюрприз ожидает их буквально через мгновение.
– Ну, что у тебя остается? – Ирка аж подрагивала, как гончая, почуявшая след.
– Вот место, где я жила. Примерно так, то, что помню.
Девочка протянула сразу все листы, и вот тут-то подруги и ахнули. Еще бы! С первой картинки смотрел на них вальяжно раскинувшийся баснописец, известный всем русскоговорящим детям и взрослым как дедушка Крылов. На следующем рисунке возвышался бессмертный Слон с маленькой наглой Моськой. Потом обезьяна среди очков. Далее следовала не очень точная, но вполне узнаваемая зарисовка некоего небольшого водоема…
– Мама дорогая! Да это же Патрики! – в один голос воскликнули Надежда и Ирина.
– Ты с ней там была? – строго спросила Ира, отказываясь верить свершившемуся чуду. – Вы, может, возили ее туда, когда достопримечательности показывали на той неделе?
– Нет, – сказала девочка, не понимая, почему они так возбудились.
– Нет, – повторила за ней Надя. – Я и забыла про Патриаршие напрочь. Там и показывать нечего особенно. Ну, Крылов со зверями. Пруд. Скамейки заплеванные. А «Мастера и Маргариту» она еще не читала.
– Читала, – возразила Ляля.
– Хорошо, читала, но я про это не знала и о Патриках не думала вообще.
– А ты никакие фото раньше не видела? Ну, в какой-нибудь книжке про Москву?
– Нет, не видела. Я тут гуляла все время. Там еще горка была. Вот такая, – девочка вытащила рисунок из стопочки листков.
– Все ясно, – протянула Ирка, – дело принимает интересный оборот.
– Еще скажи: «Командовать парадом буду я!» – поддела ее Надя.
– Неважно, кто будет командовать парадом, но он состоится при любой погоде! – заверила дорогая подруга.
– Надо срочно ехать в Москву, на Патриаршие, с Лялей. Там она все узнает, может, даже свой дом найдет. Мы в подъезде тут же расклеим объявления с ее фотографией, телефоны свои оставим, – задергалась Надя.
– Нет, мать, стоп. Не суетись, во-первых. Как это мы с тобой поедем, когда Патрик вот-вот нагрянет? Ну, это же и Жоржику понятно, что узнает Ляля Патриаршие. Раз уж столько лет помнит. Ты из Москвы, оказывается! Вот это да! – обратилась Ирка восторженно к глядящей на них во все глаза девочке.
– Что же ты раньше никому ничего не нарисовала? Может, раньше и распуталось бы? – спросила Надя.
– Я рисовала, никто ничего не узнал. Смотрели, плечами пожимали. Я не говорила, что я там жила. Просто рисовала и показывала. Думала, кто-нибудь знает и скажет сам. Но – нет…
– Ясно. Я вот что сейчас сделаю. Эх, жаль Интернета нет! – впервые Надя пожалела об этом. Давно можно было провести, но она из-за мальчишек не хотела, чтобы хоть летом не превращались в зомби. – Я сейчас подъеду в интернет-кафе, это минут пятнадцать езды, не больше, перешлю Андрюше все эти картинки, пусть он тоже подумает, каким должен быть следующий шаг.
– И никаких объявлений по подъездам! Ни в коем случае! – предупредила Ира. – Что ты! Тут надо очень осторожно. И так на нее напали. Кто-то зашевелился. А мы своими объявлениями на такое подтолкнуть можем, что потом не расхлебаем. Специалиста бы найти мудрого. Кого-то мне ее папа сильно напоминает…
– И мне, вот ведь в чем дело, – шепнула Надя, набирая номер Андрея, чтобы вкратце поделиться впечатлениями.
Андрей тут же включился и внятно, хотя и очень тихо сказал:
– Позже перезвоню: совещание.
Он ради этого совещания и ехал, она совсем голову потеряла. Надо – Ирка совершенно права – успокоиться, не пороть горячку, расслабиться на какое-то время, потом членораздельно поведать обо всем мужу и сообща решить, что делать дальше.
Так, сейчас бассейн, бадминтон, релакс. Переварим новость. Как бы тут не сделать опасное телодвижение.
Им бы еще поспрашивать о деталях, ну, самую чуточку, глядишь – и раньше распутался бы клубочек.
Необходима осторожность
Патрику рассказали все, как есть. Он тоже считал, что осторожность необходима, но советовать не брался, отдавал себе отчет, что в этой стране все немного иначе устроено, чем у него на родине. Дома он бы в первую очередь рассчитывал на полицию, а потом уже на себя. А они наоборот. Может, так и надо? Кто знает. Чужой монастырь, и не надо устанавливать свои правила.