Сейчас, надевая к ужину элегантное вечернее платье, она уже не чувствовала себя самозванкой. Вместо того чтобы просто собирать волосы в хвост или небрежный узел, она теперь аккуратно их укладывала. Кроме того, она стала с большей тщательностью подбирать туфли и аксессуары. Неужели она стала видеть в себе ту женщину, которую видел в ней Изар?
«Я делаю то, чего он от меня хочет, — часто думала она с чувство, близким к отчаянию, глядя на свое безупречное отражение в зеркале. — Превращаюсь в идеальную жену для него».
И похоже, это необратимо.
Ее сегодняшний наряд был из последней коллекции. Это было фиолетовое платье в пол с широким воланом, спускающимся от плеча до края подола. Второе плечо было обнаженным. Она заплела волосы в несколько кос и уложила их в высокую прическу. Из украшений она надела только маленькие бриллиантовые сережки, принадлежавшие ее матери. Закончив наряжаться, она нанесла на запястья немного своих любимых духов.
Она не спросила себя, зачем так старательно поработала над своим образом. Точнее говоря, она нарочно не задавала себе подобных вопросов, пока не подошла к главной лестнице, когда старинные часы в гостиной пробили семь раз. Изар стоял у подножия лестницы. На нем был элегантный темный костюм, который подчеркивал его атлетическое сложение. Когда он ее увидел, на его щеке дернулся мускул. Его взгляд тут же упал на ее бедро, показавшееся в высоком разрезе подола.
Лилиана хотела, что-то сказать, чтобы ослабить электрическое напряжение, повисшее в воздухе между ними. Было опасно оставаться спокойной, когда он так на нее смотрел. Она знала, что рискует всем, но не смогла произнести ни слова.
Когда она спустилась, Изар подал ей руку. Этот формальный жест показался ей нелепым. Они живут под одной крышей и могли бы ужинать в джинсах и футболках. Она не понимала, зачем нужен этот ежедневный маскарад, но вопреки своей воле испытывала радостное волнение. Чувствовала себя как никогда живой. Дело было в мужчине, который уверенно шел рядом с ней, и в красивом платье, которое ласкало ее кожу при каждом шаге.
Когда Изар подвел ее к столу и помог ей сесть, внутри у нее все затрепетало. Она сказала себе, что просто проголодалась, но, когда он сел напротив нее, поняла, что лгать самой себе бесполезно. Причиной такой реакции был блеск его темных глаз, которые смотрели на нее так, словно он знал все ее мысли, чувства и намерения и готовился использовать их против нее.
Похоже, он не собирался нарушать молчание, установившееся между ними, и Лилиана, боясь, что вот-вот взорвется от напряжения, решила сделать это вместо него.
— Как ты познакомился с моими родителями? — спросила она. Этот вопрос пришел ей в голову внезапно, и она поняла, что очень хочет получить на него ответ. Да, она читала в газетах об их партнерстве и дружбе, но газеты часто лгут. — Я поняла, что почти ничего не знаю о ваших отношениях.
На его лице промелькнуло удивление, но в следующую секунду его лицо снова стало непроницаемым. Чем больше времени она проводила с этим человеком, тем большей загадкой он ей казался.
— Твоя мать была футбольной болельщицей, — произнес он мгновение спустя, и его взгляд наполнился теплотой. — Надо сказать, довольно страстной.
Пока Лилиана обдумывала эти слова, им принесли главное блюдо, состоящее из домашнего паштета, маринованных огурцов, чатни1 и свежего хлеба.
— Моя мать была болельщицей? — спросила она, с трудом пытаясь себе представить утонченную Клотильду Жирар, поющую на трибуне стадиона песни непристойного содержания в футболке любимой команды и с ее эмблемой, нарисованной на лице. — Ты уверен?
На этот раз его лицо приняло выражение, которого она никогда не видела даже на его многочисленных фотографиях. Оно выражало нежность. До этого момента она и не подозревала, что он способен на это чувство.
— Твой отец предпочитал регби, но твоя мать была футбольной болельщицей, — подтвердил Изар с еле заметной улыбкой. — Когда я ушел из спорта и открыл свое дело, она разыскала меня. Сказала, что ей нравилось смотреть, как я играю, и ей стало интересно, чему я посвятил себя по окончании спортивной карьеры. Думаю, это был всего лишь предлог.
Внутри у Лилианы все оборвалось. Нет, это невозможно…
— Ты хочешь сказать, что ты и моя мать… — У нее перехватило дыхание, и она не договорила.
В глазах Изара промелькнуло удивление, затем он неожиданно рассмеялся.
— Нет, между нами ничего не было, — ответил он. — Твоя мать была добра ко мне, но ничего не хотела от меня взамен. Признаюсь, это было необычно.
Лилиана фыркнула:
— Потому что обычно ты окружен женщинами, которые хотят тобой обладать.
Он бросил на нее самодовольный взгляд, вогнав ее в краску. Тогда она опустила взгляд и переключила свое внимание на еду.
— Наверное, ты будешь удивлена, — произнес Изар. — Иногда, когда женщины передо мной раздеваются и предлагают мне себя, я ничего для этого не делаю. Ты можешь себе это представить?
До нее дошло, что он ее дразнит. Что помимо того Изара, которого она знала до сих пор, есть еще один, который открыто проявляет свои эмоции, непринужденно смеется и подтрунивает над ней. Именно этого ей так не хватало на протяжении последних одиннадцати лет, полных тоски и одиночества, когда лишь редкие электронные письма напоминали ей о том, что во внешнем мире есть человек, которого интересует, жива она или нет.
— Но моя мать, полагаю, не входила в число тех женщин, которые вешались на тебя, раздевшись догола? — Это прозвучало резко, чего она и добивалась.
— У нас с Клотильдой был долгий ужин в Берлине. — Он пожал плечами. — Мы с ней отлично поладили. Оказалось, что у нас есть схожие идеи относительно будущего и бизнеса. Это была судьбоносная встреча. Сам бог велел нам объединить наши предприятия.
— Я думала, что великий Изар Агустин верит в себя и в свой собственный успех, а не в судьбу. — Откуда эта горечь? Неужели она ревнует его к своей покойной матери? Это нелепо. Ведь тот ужин состоялся, когда она, Лилиана, была ребенком. — Или на самом деле ты в это не веришь и говоришь это больше для того, чтобы заставить других людей чувствовать себя неполноценными?
Изар долго на нее смотрел, и ей стало неловко под его испытующим взглядом.
— Если ты чувствуешь себя неполноценной, Лилиана, у меня есть для тебя всего один совет. — Не сводя с нее глаз, он взял свой бокал с вином. — Перестань это чувствовать.
— Спасибо. Это очень ценный совет, — отрезала она. — Люди вроде тебя раздают подобные советы, не понимая, что не все подобно им рождаются с серебряной ложкой во рту и обладают природными талантами.
Внезапно лицо Изара посуровело, и Лилиана поняла, что все испортила.
— Изар… — начала она, но он бросил на нее такой мрачный взгляд, что слова застряли у нее в горле.
— Я даже представить себе не могу, что происходит в твоей голове, — произнес он ледяным тоном, который напугал ее не меньше, чем его взгляд.
Он не выскочил из-за стола, не разразился бранью, не задушил ее, не вышвырнул из окна, но она чувствовала себя поверженной. Наверное, все дело было в том, что его красивые, словно высеченные из мрамора черты были искажены от ярости.
— Меня оскорбляет одно лишь то, что наследница Жирар-Брукс сидит за моим столом и рассказывает мне о моих привилегиях и талантах. — Он издал резкий смешок, в котором не было и намека на веселье. — Я появился на свет в тюремной камере, Лилиана, и тот факт, что моя мать не была замужем, считался в моих родных краях большим преступлением, нежели то, что она распространяла наркотики. Потом я часто слышал, что мне повезло, что ее посадили, иначе бы она продала меня на черном рынке, как делали женщины вроде нее. По правде говоря, я не считаю, что мне так уж повезло. Моя мать вышла из тюрьмы, когда мне было два года. Она воспитывала меня сама, если, конечно, почти полное пренебрежение можно назвать воспитанием. Мы то жили в каких-то трущобах, то скитались по улицам. Мне было четыре года, когда она бросила меня. Меня взял к себе мой дядя. Он сделал это, потому что так было правильно, а не потому, что он или его жена хотели воспитывать никому не нужного незаконнорожденного ребенка его сестры, от которой он давно отрекся.
— Я не хотела… — попыталась она, но Изар это проигнорировал. Его лицо было мрачным, глаза сверкали.
— У меня был мяч. Это все, что у меня было. Я целыми днями пинал его во дворе жалкой лачуги, принадлежавшей моему лицемерному дяде. Я гнал его по улицам, когда убегал от полицейских, священника или еще кого-то, кто преследовал меня за мои проступки. Я был неуправляем и зол на весь свет и вымещал свою ярость на этом чертовом мяче.
Лилиане было тяжело все это слушать, но она не знала, как положить конец тому, что она сама вызвала.
— Все, что я имею, я заработал потом и кровью. Я пожертвовал телом и душой, чтобы стать известным и богатым. Когда из-за травмы мне пришлось оставить футбол, который был смыслом моей жизни, я не сложил руки, а закусил удила и начал все заново в другой сфере деятельности. Я добился больших успехов в спорте и в бизнесе, а ты что сделала, Лилиана? Помимо того, что создала и продолжаешь создавать мне массу проблем?
— Прошу тебя, Изар, — хрипло произнесла она, чувствуя себя виноватой перед ним. — Прости. Я не думала.
— Для меня это не новость, — отрезал он.
Нуждаясь в небольшой передышке, Лилиана поднесла к губам бокал с вином и сделала несколько глотков.
— Где сейчас твоя мать? — спросила она затем, бросила взгляд на Изара и тут же пожалела о своем вопросе. — Если не хочешь, не отвечай. Я просто поинтересовалась…
— Понятия не имею. — Его тон по-прежнему был грубым, но в нем не было первоначальной ярости. Лилиана решила, что это хороший знак. — Возможно, она еще жива. Возможно, умерла от передозировки и лежит в безымянной могиле. Признаться, мне нет до этого никакого дела.
За этим последовало продолжительное молчание, которое сопровождалось постукиванием столовых приборов о тарелки и тихими звуками классической музыки, доносящейся из встроенных динамиков. На столе горели свечи в изящных подсвечниках, в камине потрес