А с коляской мотоцикл! В чем беда-то. Тут Сашка объявился с девками. В коляску-то их тоже много войдет. Подошел без стамески, без всего... с одними девками. Тот возвращается через минуту – да где, через полминуты! – цепь на месте, замки на месте, а Сашки с девками нету... и мотоцикла нету.
О-о! Что ты! Тоже все удивлялись: «Как ты завел его? Он же с секретом. Там японский секрет!.. И как ты быстро так?» Оттого и быстро, что с девками. С ними быстро надо всё делать, они же не любят ждать. Он и в третий раз через технику попался. С девками собрался куда-то. В кино, что ли. Девки ведь от него ни на шаг.
Что ты! Не оттащишь. Как мухи на гов... на мед. Он же высокий у меня, Сашка, ладный такой... в меня весь.
Ну и девки одолели его. Он же безотказный, они и пользовались, сволочи. Прохода от них не было. Ночью выйдешь во двор... ну, там покурить заодно – шур-шур в кустах. И что такое? Собака, что ли?.. Где?! Девки под каждым кустом!
Его больше к технике тянуло. Ну, и к девкам, конечно, тянуло... и к технике. Так раскорячкой и жил.
И что ли, в кино они договорились, а тут дождь припустил. А сосед у нас слева-то машину купил. Знаешь ты его. Змей! На какие вот деньги купил? Ворюга, дьявол! На складе завхозом. Что ни день – тащит что-нибудь. Натаскал себе... на целую грыжу. Инвалидность дали. А раз инвалид – машина полагается.
Он машину в пенал, пенал в гараж, к гаражу собаку. На суде всё удивлялся: «Как ты собаку-то улащил? Она же волкодав!»
«Как». Всё тебе расскажи. Поехал Сашка в кино с девками... и с волкодавом. Там – пьяных ползала. Волкодав давай кусать их. И всплыло всё. А то бы Сашка на место поставил. Он аккуратный! Всегда всё, что угонит, на место ставил.
Три года дали. Четыре отсидел, щас обещают досрочно выпустить.
Ты мне скажи, что это? Всю Россию разворовали до нитки – никто не виноват, а девок в кино свозить – три года! За что?
Когда их возить, как не в молодости?.. Мне щас любую дай – на кой она мне черт?.. Хоть со стамеской, хоть без стамески – ничего не сделаешь.
Всю Россию разворовали, сволочи, а Сашка отвечай.
Боюсь знаешь чего?.. Начальник тюрьмы машину себе новую купил, Сашка пишет – во дворе ставит. А что там – всего-то две решетки, трое ворот.
Да оно ничего. Боюсь, как бы там девок не завелось. Такая зараза тоже, проникают всюду... Как моль! Нету, нету, а хватишься – уже без шапки, без порток.
Мать ему невесту приглядела. Хорошая девка, я видал... работящая. И отец за ней мотоцикл дает... без коляски!
Даст бог, все у нас хорошо будет. Главное дело – у него руки золотые.
Невезучий
Вчера с работы выгнали. Жена за сердце схватилась:
– Выгнали опять! А мне детей кормить нечем. Ах ты...
Как она сказала-то?.. Ну, в том смысле, что козел вонючий. И давай всё в одну кучу валить:
– Ты невезучий. Мы с тобой пропадем все.
Кто-то там за нее сватался в молодости...
хороший человек очень... скоро из тюрьмы выйдет. А я – обалдуй, валенок... моржовый.
Я говорю:
– Галя, я не невезучий.
Она:
– А кто тогда? Ты хоть раз прошел по улице, чтобы на тебя птицы не нагадили?
Я говорю:
– Это – хороший знак. Они гадят всем великим на памятники, а на меня – при жизни.
Она:
– Год назад проститутка негра-шпиона обворовала. Почему задержали тебя?
– Меня, – говорю, – как шпиона, а не как проститутку.
Она:
– Кто пошел родинку удалить с колена... ему обрезание сделали?
Я молчу стою. Она смотрела, смотрела на меня, говорит:
– Уходи и не приходи больше. Так будет лучше для всех нас. Попей в последний раз воды из-под крана и иди. Я провожу тебя.
Пошли мы с ней. Она впереди, я чуть сзади тащусь. А у нас там рыночек небольшой, она остановилась чего-то. Чего остановилась? Денег все равно нет ни копейки. По привычке, наверное, как лошадь.
А я иду. И – представляешь! – только с ней поравнялся, ко мне подлетают двое: один с камерой, второй с микрофоном.
– Центральное телевидение! Вы – новый президент России. Ваш первый указ?
Я растерялся. Парень снова:
– Вы – президент России. Ваш первый указ?
Когда он второй раз сказал, что я теперь президент России, только тогда я поверил. Такой праздник сразу – какую-никакую работу нашел.
И тут женщина одна, она помидоры щупала, чтобы не подложили одних гнилых, поворачивается, говорит:
– Где президент России?
И как даст этим помидором... в лоб мне. И со всех сторон как началось! А там кто простоквашей торговал, кто капустой квашеной, кто грибами, кто селедкой... не такой уж и маленький рынок оказался.
Стою я весь в томате, в чешуе, в капусте. Понимаю, что кредит доверия к президентам исчерпан. Думаю: «Сейчас срочно в Барвиху, душ приму – и за работу!»
И тут вижу – мужик один тянется рукой к тыкве. В мозгу молнией: не успеть! В Барвиху. Мужик тыкву берет, размахивается... Вдруг крик:
– Пустите меня к этому человеку! Я – первая леди страны.
Там еще леди были... с кошелками, не пускают ее. Но Галя пробилась ко мне. Говорит:
– Отрекись от власти.
Я говорю:
– Ты чего? Такой случай. Вообще у нас никогда еще никто от власти не отрекался.
Она:
– А ты отрекись. Не доводи страну, ты – невезучий. Отречешься – я тебе прощу всё и буду любить.
Ну чего... я дурак, что ли? Конечно, я отрекся сразу. Обнял Галю, говорю:
– Ничего, Галь, что-нибудь подвернется еще. Смотри, – говорю, – какой хороший знак мне в небе.
А над нами как раз журавли клином летят. Красиво – слов нет. Говорю:
– Царские птицы!
И Галя говорит:
– Да. С такой высоты и так точно...
И мы пошли домой.
Уроки истории (из недалекого будущего)
– Стыдобище, – выговаривает мне дед, – историю не знать... собственного народа! Позорище!
– Ни у кого у нас в роду по истории двоек не было, – поддакивает бабушка. – Вперед всего история шла.
– Обормотище! – тянет дед. – Бывало, и на гулянку придешь – первым делом за историю.
– А как же! – отводит глаза бабушка. – За что же еще? За историю сразу.
– Слушай, бестолковище, – говорит дед, – я тебе аккуратно всё обскажу. В одна тысяча девятьсот семнадцатом году, уж это, считай, прошло... почти сто пятьдесят лет, объявился Ленин. Работал он у Всесоюзного старосты Дзержинского Якова Михайловича.
– Иосифа Виссарионовича, – поправляет бабушка.
– Работал по найму. У Дзержинского, запомни, на Лубянке была своя контора.
– Дзержинский – конторщик?! – удивляется бабушка. – Он был рыцарь. Прозвище ему – Чистые Руки. Очень руки любил мыть. А остальные не мыли вовсе, а он по сто раз на дню мыл. Махнет, бывало, рукой – дескать, расстреливайте без меня, а сам все равно бежит руки мыть.
– Не даст сказать, – раздражается дед. – Прозвище ему было Горячее Сердце Холодный Лоб... Нет! Наоборот – Холодное Сердце, а сам все время в горячке был.
Бабушка крестится:
– Что несет! Тоже родной истории не знает. С температурой-то кто был?.. Троцкий – буревестник.
Дед растерянно моргает:
– А проститутка кто же?
– Все, – уверенно и спокойно говорит бабушка. – Проститутки все они были. А главный – Сталин. Настоящая ему фамилия Брежнев Никита Сергеевич. Из цыган. Плясал всё.
– Нет, не слухай ее, – предупреждает дед, – пожалуй что брешет она. Ленин был. При нем были ленинцы, настоящие большевики, мечтатели-правдолюбы: Ежов, Ягода, Берия. Их всех победил Горбачев Красное Солнышко. Ласковый очень был, как солнышко, всем всё обещал.
– Господи! – всплескивает руками бабушка. – Как же так можно с родной историей?! Взял и переврал всё на свете. Обещал всё кто? Ельцин.
– Нет! – торжествует дед. – Тут погодь. Ельцин обещал трудности, голод, цены большие. И энтот сдержал свое слово! Но он промахнулся. Он водочку запретил пить.
– Запутает ребенка вконец, – пугается не на шутку бабушка. – Кто кому запретил-то?.. Ему самому запретили. Кашпировский Чума Алтыныч. Сказал: тебе с утра не надо... Да там уж пей не пей – ГКЧП пришла.
– Да, – подтверждает и дед, – это вот которые после Чернобыля уроды, они объединились.
– Герои они были, – застывает торжественно бабушка, – почитай-ка Вторую окончательную историю России.
– Враги были, – твердо говорит дед. – Пьянь последняя. Пропечатано в Третьей неподдельной истории Руси.
– А потом-то? – светится бабушка. – Когда историю переписывали окончательно, нашли, что герои они, оклеветанные ни за что ни про что. Всем памятники им поставили мраморные да гранитные.
Дед машет рукой:
– Когда после Окончательной была Великая перепись истории, памятники посносили – докопались в архивах, что змеи они. Всплыло, что Горбачев-то – шпион английский. Звали Маргарет Тэтчер.
– Белены ты объелся, – говорит бабушка, – не иначе. Почитай-ка Четвертую правдивейшую историю России. Что там сказано?
Они спорят, какая история России вернее – Бесповоротная пятая или Неподдельная Окончательная шестая, а я под их спор засыпаю.
В дреме мне весело, потому что двойку я получил за прогул, а урок я выучил назубок по учебнику «Четырнадцатая Разумная Наиправдивейшая история России».
Ленин – это который у Белого дома носил бесплатно бревно и тем бревном нечаянно придавил Гайдара. С этого и рынок пошел.
А потом во сне я скакал на белом коне с черной гривой по Красной площади, а навстречу мне, улыбаясь, шел друг всех детей Лаврентий Павлович Ульянов.
Этюды
Диалоги у прилавка
– Простите, это мне померещилось или это у вас написано?
– Где?
– На ценнике.
– А что там написано?
– «Сто рублей» написано!
– Вам померещилось.
– Спасибо. А то я уже холодным потом покрылся. Думаю: было три рубля – стало сто!
– Это не сто, это вам померещилось.
– Спасибо. А что там написано?
– Там написано «семьсот».
– Не «сто»?
– Нет, написано «семьсот».
– Семьсот за кило?!
– За пол. За кило – две тысячи.
– То есть как? Кило только в два раза больше, чем полкило.
– Это вес, а у цены же меры нет.
– Мне сорок граммов, пожалуйста.
– Мы сейчас не отпускаем.
– Почему?
– Меняем цены.
– И сколько же будет?
– Сто рублей.
– Полкило?
– Сорок граммов.
– А револьвера застрелиться у вас нет?
– Есть. Десять тысяч.
– А один раз выстрелить?
– Двести рублей, если со своим патроном.
– А с вашим?
– Шестьсот.
– У меня не хватает.
– Значит, вам не повезло – вам придется жить при этих ценах.
– Скажите, пожалуйста, вот эта лампа сколько стоит?
– Это люстра.
– Это люстра?!
– Да.
– С одним патроном всегда была лампа.
– А это люстра. Семь тысяч.
– Такая поганенькая – семь тысяч?!
– Ручная работа.
– А почему штамп заводской?
– Это деталь с завода.
– Так вы что, из ворованного собираете?
– Это коммерческая тайна.
– Такая поганенькая... Она небось и не светит.
– Светит. Светит – ослепнуть можно!
– Ну, включите... Ну, включите!
– Она включена.
– Тогда выключите... Ну и что – никакой разницы. Я же говорю: лампа и лампа.
– Это люстра! Единственный экземпляр.
– Ну, пусть люстра. За семь тысяч никто не купит.
– Да иди ты! «Не купит». Уже тридцать ламп продали.
– А вот за десять рублей – это что?
– Это?
– Да. Что это такое?
– Не знаю, вчера завезли.
– Кочерга, что ли?
– Не знаю. Может быть.
– Вряд ли. Наверное, ветки обрезать.
– Не знаю, может быть.
– Или кочерга?
– Не знаю. А вам что нужно?
– Я сам не знаю. Мне всё нужно, но всё дорого, а тут смотрю – божеская цена. Может, это грабли... с одним зубом?
– Не могу сказать, вчера завезли.
– Или это шторы поправлять?
– Не в курсе совсем.
– Или кочерга?
– Не знаю.
– Три штуки выпишите.
Через пять минут с другим покупателем:
– Простите, это что у вас за тысячу триста?
– А вы не видите?.. Это «Универсал-92» – кочерга обрезать ветки и грабли поправлять шторы.
– Красавец, почем рубашка?
– Восемьсот.
– Да подавись ты, урод!
– Молодой человек, почем ветчина?
– Тысяча за килограмм, бабусь.
– Килограмм-то мне не съесть. Мне граммов двести.
– За двести граммов – двести рублей.
– Милый ты мой, как же?! За двести граммов – двести рублей?!
– Да.
– Сколько же тогда килограмм стоит?
– Тысячу рублей.
– Ой-ёй-ёй, господи святы! Ну, мне граммов сто отрежьте.
– Пожалуйста. Вот сто граммов вам.
– Спасибо, сынок. Дай Бог тебе здоровья, а то уже совсем деваться некуда, грабеж кругом. Сколько с меня?
– Сто рублей.
– За сто граммов?!
– Да.
– Сколько же тогда килограмм стоит?
– Тысяча!
– Сказали – только в два раза подорожает.
– Вот кто сказал, тот пусть и доплачивает!
– Ты не сердись, сынок. Уж у меня голова-то не соображает. Беру я, беру. Ты не сердись. Заверни мне. Сто граммов здесь?
– Да.
– Ну, спаси тебя Бог, оборони от беды, хороший ты человек. Сколько с меня окончательно?
– Сто рублей.
– Видишь – без крика-то сразу всё понятно. Сто граммов – сто рублей... Господи! Сколько же тогда килограмм стоит?!
– Скажите, пожалуйста, а что вот эта шуба...
– Вы поинтересоваться или купить?
– А что, я не похож на человека, который может купить?.. Я что, не похож на человека, который может купить?!!
– Какая шуба?
– Вот эта!
– Вот эта, за четыреста тысяч?
– Нет, левее.
– Эта?.. За триста тысяч?
– Я же сказал: левее.
– Левее – это пальто.
– А я что сказал?
– Вы сказали: шуба.
– Я сказал: левее.
– Левее пальто, двести тысяч.
– Еще левее.
– За сто?.. Или еще левее?
– Левее.
– Левее нету ничего.
– Да вот же, вот же – левее.
– Это плащ!
– Да не этот, идиот! Левее!
– Этот, за десять тысяч?
– Да. Дошло наконец?
– Это рабочий халат.
– Я вижу. На меху он?
– Нет.
– Тогда не надо.
Мужик и партии (сказка)
Шел мужик по дороге. Шел, шел, шел, шел, шел, шел – долго шел. Еще немного прошел – чувствует, завелась в нем нужда, так себе нуждишка, ничего особенного, но все-таки.
Свернул он в лес, в кусты, приготовился избавиться от нужды, вдруг кто-то громко над самым ухом:
– Стой!
Оборачивается мужик, видит – поляна. На поляне сидят все партии, которые у нас есть: коммунистическая, демократических много, лейбористы там, ну где всех упомнить, партий пятьдесят, чтобы не соврать, или около того.
– Чего ты хочешь, мужик? – спрашивают.
– Да я вот, – простая его душа, – по малой нужде.
– Погоди, – ему говорят, – не торопись, сейчас момент судьбоносный.
Сгрудились тут же, стали спорить, как помочь мужику в его нужде, справится ли он сам, так ли всё сделает как надо или он свой путь найдет неповторимый.
Сошлись на том, что для начала надо издать Указ о помощи мужику в случае нужды. Мигом создали комиссию (восемь подкомиссий), издали закон, где подробно расписали, что надо делать мужику в случае нужды (права там, обязанности).
В ту же секунду отправили закон к президенту на подпись, и уже будто подписал он, но тут случился с мужиком детский грех.
Срамота, конечно, но зато стало окончательно понятно, что невоспитан он, ленив и много пьет.
А от чего же еще с великим народом детский грех может случиться?