В конце лестницы, тут уж никаких сомнений, стоял лучший друг юности Виктор, тоже с протянутой рукой. Иван Петрович крикнул:
– Виктор!
Но Виктор и ухом не повел. И тут Синеруков увидел, что «Виктор» гораздо ниже своего роста и не рус, а рыж. Он сильно разочаровался, но зато вспомнил, что в кармане брюк должна быть мелочь. Достал рубль и подал «другу юности».
«Как все-таки много у нас обездоленных, – подумал, отходя. – Человек работал всю жизнь не покладая рук, и нате вам – под старость протягивай не только ноги, но и руки».
Иван Петрович, видимо, где-то не туда свернул – он оказался в длинном коридоре. Справа впереди он увидел с протянутой рукой свою первую любовь и машинально, не отдавая себе в этом отчета, взял влево.
И вот многие не верят в рождественские чудеса, а слева стояли родители Ивана Петровича. Если бы он не знал, что они умерли двадцать лет назад... Иван Петрович встал как вкопанный. Собственно, что значит «знал»? Сестра отписала, что родители умерли. Сам он в это время был в круизе.
Иван Петрович понимал, что это не родители, но отвести глаз от нищих не мог. Первое, что он подумал, глядя на них: «Плохо работает милиция в метро, у людей открыто вымогают деньги, и никто этому не препятствует».
Иван Петрович пришел в дурное расположение духа и вместо приготовленного рубля подал «родителям» пятьдесят. От чего свет в его душе померк, там наступили ранние сумерки. Иван Петрович пожалел, что спустился в метро. Слава богу, тут он оказался на платформе и в следующую секунду подошел поезд.
Когда двери закрылись, Иван Петрович перевел наконец дух и тут услышал:
– Люди добрые, помогите, кто сколько может.
На него двигался здоровенный малый, его сын от первого брака, вылитый он сам в двадцать лет.
Нервы у Ивана Петровича не выдержали, он заорал:
– Работать надо, Сережа!
На протянутой лохматой руке было выколото «Слава». Слава спросил:
– Ты, что ли, работаешь, живоглот? Наворовал, небось, миллионы, теперь ходишь инвалидов стыдишь! Так бы и треснул по башке.
Ивана Петровича обдало перегаром. Он пошатнулся. Наверное, кто-то хотел поддержать его, но ему показалось, что все протянули руки за милостыней. От приступа жадности он быстро пришел в себя.
«Черт с вами со всеми и с вашим Рождеством», – подумал он и выскочил из вагона не на своей остановке.
Серега женится (пародия на М. Евдокимова)
Не знаю, чего рассказывать... Тут как-то весной думаю: жениться, что ли?.. Ребята все давно поженились... Ванька-алкаш женился. Его щас не узнать. Гладкий стал! Радостный такой! Раньше дрался каждый день, козел... Щас раз в неделю... с женой.
Петька-дурачок уже седьмой раз женится! Ничего себе дурачок, да? Седьмой раз уже... на одной и той же.
Лёха, блин, и тот женился! Представляешь?! Вот такой шибздик... Сорок килограмм с документами... Его летом из-за ботвы не видно! А взял себе – что ты! – обхватить не может. Ага, не сходятся руки у него... Жадность-то! Бегает вокруг, трясется весь от радости.
Я еще той весной хотел жениться, а разобрали всех девок-то, ё-п-р-с-т!.. Одна была, она мне не нравилась что-то... Ростом по пояс... Лёхе. Лёха мне по пояс. И кости одни в ней! Ходит гремит ими на всю деревню. Да больше! На весь район!
А этой весной в бане познакомился с одной... В смысле, после бани. Я говорю:
– Заходи, будет настроение... прямо с вещами.
Она сразу зашла!.. А чего, у нее вещей-то – мочалка да мыло.
Классно так живем. У нас полное согласие во всем... интересы общие, эти... привычки всякие дурацкие. Я готовить не люблю... и она тоже. Я убираюсь раз в месяц... она – вообще никогда не убирается. Классно так, ага... И это, интересно – у меня после бани морда красная, и у нее... У матери ее не красная, а у ей красная постоянно.
Не знаю, мне нравится. Один недостаток у нее только... Дотронешься до нее – она сразу так дышать начинает, блин!.. Засиделась, что ли, в девках. Ага, дышит так тяжело... как лошадь. Да больше! Как конь. Один раз дыхнет – согрелся уже, еще раз дыхнет – мокрый весь! Главное, не устает дышать. Дышит и дышит с утра до ночи... В смысле, с ночи до утра. Я на работе уже ничего не делаю, сил никаких нету. Домой приду, она сразу:
– Ляг, отдохни.
Только лягу, слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын. Подходит, ложится рядом. Я думаю: может, спросить чего хочет.
Не, ничего не спрашивает. Говорю:
– Ты чего, в самом деле, наглость потеряла? Сколько можно дышать?.. Иди отсюдова.
Она плакать начинает, а мне же жалко ее!.. Интересно, это... пожалеешь ее раза два, она запоет сразу, пойдет по хозяйству что-нибудь похозяйствует... минут пять.
Через пять минут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын. Опять рядом ложится!.. Думаю: может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Я думаю: ё-п-р-с-т! Хорошо, я попался, другой бы умер давно.
Вчера к врачу ходил. Говорю:
– Нет каких таблеток, чтобы она не дышала?
Он дал порошков каких-то на месяц...
Я домой пришел, она щи ставит, я ей в тарелку всё, что на месяц, высыпал. Думаю: или в тюрьме отдохну лет пять, или сегодня хоть высплюсь наконец.
Только она щи доела, я сразу – р-раз в постель, глаза закрыл, слышу – дын-дын-дын, дын-дын-дын.
Ё-п-р-с-т! Я – р-раз в окно и ходу, ходу от дома.
Сейчас как вспомню ее, сразу морда красная становится и сердце дын-дын-дын, дын-дын-дын.
Прибеднился
Сосед по переулку, новый русский, достал костюм, точь-в-точь как у меня. А жена моя его увидела. Идет по улице – вдруг он перед нею... со спины. А мы одного роста с ним.
И так еще получилось – случайно совпало, – у жены на работе у кого-то день рождения был, они отметили. А родился тот утром. Они с утра и начали отмечать... В пять утра тот родился.
В общем, она шла в таком хорошем настроении и думала, что меня увидела. Обрадовалась страшно, догнала и сумкой по спине для смеха как даст. Несильно, но забыла, что там бутылка кефиру.
Короче, несильно ударила, но со всего маху. Ну и удачно получилось, в том смысле, что у нас как раз во дворе травмпункт. Обошлось всё... местным наркозом. Но все равно как-то неловко. Я взял вечером бутылку водки подешевле – и к соседу.
Сидим, выпиваем, я тонко намекаю ему, что он сам тоже виноват – зачем такой же костюм приобрел, какой я уже семь лет ношу.
И он понял, что тоже виноват, достал литровую бутылку виски. Выпили мы ее. И тут он захотел встать закусить, а не может – спина болит. Я чувствую: наша вина, сбегал за бутылкой водки. Выпили ее, а закусить еще много остается. Тогда он чувствует, что немного сам виноват, достает бутылку виски... двухлитровую. Потом я сбегал, потом он достал трехлитровую.
Как только всё выпили, он и объяснил, почему раздобыл такой же костюм, как у меня.
Грабят новых русских, вот он и решил прибедниться.
На другой день моя жена идет по улице, видит – я впереди, в будни, в почти новых джинсах. Догнала и за то, что она вчера не узнала меня и пришлось на три поллитры тратиться, с криком «Бей фашистов!» сумкой по позвоночнику ка-ак ахнет.
Хорошо, что в сумке только пакет молока был. А какие сейчас пакеты? Их чуть тронул – они текут. Хорошо, молоко не сильно жирное было. Хорошо еще, что это не я был.
У нас в переулке двое новых русских. Второй тоже решил прибедниться.
И вот они стали соревноваться, кто из них «беднее», чтобы ограбили того, кто побогаче.
Первый махнулся с кем-то автомобилями не глядя. Отдал «мерседес» последнего выпуска, себе взял «Москвич» первого выпуска. Два дня ездил везде на красный свет, чтобы все видели, какой он бедный.
На третий день едет – навстречу Второй... в «Запорожце» без стекол, без дверей и без глушителя – у прохожих дребезжат стекла в очках.
За два дня оглушил весь город. На третий день тарахтит – навстречу Первый... пешком. А ходить-то разучился, приволакивает обе ноги, костыли разъезжаются. Собаки смотрят – плачут.
Два дня так пугал всех. На третий день ковыляет – навстречу кто-то в соломенной шляпе без верха, в майке с одной лямкой, в брюках без одной штанины и весь в картофельной ботве... Второй! Раздел где-то чучело.
Птиц у нас и так мало было. Не водились что-то птицы у нас в переулке. Тут вовсе исчезли. Дети спрашивают: кто такие птицы? А как им расскажешь?
За два дна местность покинули птицы, мухи, крысы и дождевые черви. Страшный ущерб городу. Пользы только, что одна девица бросила проституцию, начала готовиться в педагогический.
Третий день настал, Чучело идет, «Мальборо» тайком курит – навстречу ему... свят! свят! свят!.. в одних кальсонах!.. идет бычки собирает Первый.
Суббота была. Власти рассчитывали хоть на какой-то демографический взрыв. А тут тишина, ни шепота, ни шороха. Два дня как на кладбище. Но в городе стало чисто – ни одного бычка.
На третий день Кальсоны подходят к своему подъезду, а у дверей сидит Второй в грязи, просит подать корочку хлеба.
Не знаю, чем бы у них кончилось, но тут пошла новая волна грабежей. Жена моя перепугалась насмерть, ночью шепчет:
– Что творится?! Как жить?!
Я ей говорю:
– Нам-то чего волноваться?
Она:
– Ты теперь в нашем переулке смотришься богаче всех.
Утром я на всякий случай надел пиджачишко точь-в-точь как у Вани-дурачка. Со стороны посмотреть – беднее Вани у нас только двое новых русских.
Ну и я в этом пиджаке вечером-то с работы иду. А жена у Вани простая женщина, но очень сильная. И так получилось – у них на работе у кого-то день рождения был. Они отметили. А родился тот в четыре утра.
И вот она увидела меня, обрадовалась до слез, догнала и ради смеха сумкой по голове как даст... А забыла, что там десять бутылок пива.
Короче, если я из реанимации выйду, обязательно крикну и бандитам, и правительству:
– Бороться надо не с богатством, а с бедностью!