И когда-нибудь он обнаружит то, что она так тщательно прячет.
А она не была Другим Кальмаром, ей только казалось, что она мыслит, хотя на самом деле она просто искала пищу.
— Могу себе представить. — Валерия лениво улыбнулась. — Послушай, дорогая, это не мое дело, конечно, да только мы же не чужие люди. Ты могла бы обратиться ко мне или к Алексу, он очень любит тебя, а ты сорвалась непонятно куда, спряталась…
— Лер, я никуда не спряталась, я просто больше не живу в доме отчима. — И это чистая правда. — Но ты позвонила — и я ответила и приехала к тебе, что ж еще?
— Еще… Ах да, что я, собственно, хотела. — Валерия открыла сумочку и подала мне золотую карточку. — Кредит неограничен, аванс за работу возьмешь отсюда же. Но через неделю мне нужен самый роскошный банкет, который только можно организовать за деньги, у Толика день рождения, мало того — юбилей. Вечеринка нужна в стиле классического Голливуда тридцатых, дорогая, — круглые столики, драпированные тканью, живая музыка, приглашения, список гостей, ну и все такое. Сможешь?
— Я все могу, Лера. ПИН-код тот же?
— Да. — Валерия о чем-то задумалась. — ПИН-код тот же, и все нужно организовать по высшему разряду. Господи, как гора с плеч. Мне самой это мероприятие ни за что не поднять, и я ужасно боялась, что в свете твоих последних событий в семье — вот я наберу твой номер, а ты не ответишь. У нас тут, знаешь ли, ходят самые разнообразные слухи, но я всем затыкала рты. Это правда, что ты спала с Янеком, а папаша вас застукал?
— Нет. — Я отпила из бокала, наблюдая, как в фонтанчиках загораются лампочки. — Стемнело уже… Нет, конечно, я никогда не спала с Янеком. Где ты хочешь устроить мероприятие?
— Есть отличное место, завтра я тебе его покажу, такого ты точно не видела, да и никто не видел!
— Да? И где это?
— Пусть будет сюрприз, должно же хоть что-то тебя удивить. И это место тебя точно удивит, вот посмотришь. Там есть нечто… Нет, не буду говорить, пусть это останется сюрпризом, иначе неинтересно.
— Ты о чем?
— Если честно — то о переселении душ. — Валерия засмеялась. — Нет, не проси, не расскажу, хочу завтра первая увидеть твое лицо, когда покажу тебе это.
— Ладно, не рассказывай.
Не знаю, что она задумала, но сюрпризы я не люблю, так уж традиционно сложилось, что все сюрпризы в моей жизни — какой-то лютый трэш.
— Так ты расскажешь мне, что у вас там стряслось? Твой отец тебя ищет, знаешь? Анатолию звонил, Алекса расспрашивал… А нужно было всего лишь позвонить тебе! Все говорят, что у вас с твоим братом роман, и…
— Он мне не брат. И у нас нет романа, да и с чего бы?
Мне и в голову бы не пришло крутить романы с Янеком. Но что-то ему было от меня нужно, а я под собственным носом не видела того, что давно должна была понять. Но теперь уже ничего не исправишь, да и не надо. Просто я никогда не воспринимала сводного «братца» как одушевленный, а уж тем более мыслящий объект, несмотря на Итон.
И это в итоге вылезло мне боком.
— Ну как это — с чего? Янек настоящий красавчик и умен, тем более вы не кровные родственники. Ладно, расскажешь, когда захочешь. — Валерия миролюбиво улыбнулась. — Ты, главное, теперь не пропадай. Мне завтра нужно будет прошвырнуться по магазинам, хочу выбрать подходящее случаю платье, и очень пригодилось бы твое авторитетное мнение. Пойдешь со мной? Просто включи консультацию в счет. А потом поедем, покажу тебе место, где хочу устроить вечеринку, и отдам ключи заодно. Но сначала платье, и у меня пока нет на этот счет никаких идей, вся надежда на тебя.
Я вам уже говорила, что тряпки — мой конек? Наверное, говорила. Да и все это знают.
— Звони, пересечемся.
— Ты будешь в восторге от зала, я уверена. Это нечто, поверь мне.
— Хорошо, завтра поедем.
Я все эти дни не была в магазинах, на мне одежда, которую я ношу уже четыре дня, и утром еще я стирала ее в реке. Но сегодня я высплюсь в настоящей кровати, а не в гараже, потому что я сейчас уйду, унося с собой золотую карточку Валерии, сниму денег, куплю новый телефон, войду в Интернет и арендую квартиру, а потом поеду в торговый центр «Пальмира-Плаза», он работает до полуночи, куплю себе шелковую ночную рубашку, сменной одежды и новые босоножки… Жизнь налаживается, похоже.
А потом придумаю, как забрать из дома Бурковского свои документы и деньги.
— Проводишь меня немного? — Валерия кивнула официанту, вернувшему ее кредитку, и поднялась. — Вечер хороший, хочется пройтись, тем более что машину я оставила далековато, в центре за последние пару лет стало сложно парковаться.
Я бы с большим удовольствием проехалась в машине, но если учесть, что я живу в гараже, то просить Валерию подбросить меня к нему было бы неразумно. Что ж, неплохо будет пройтись, я сыта и довольна, и надо уходить, потому что все мужики в ресторане пялятся на нас.
Я не люблю, когда меня слишком пристально рассматривают.
И мы пошли по проспекту, время от времени ныряя в арки и заходя во дворы. Мы болтали ни о чем, и я была очень признательна Валерии за этот вечер, словно вернувший мне мою прежнюю жизнь. Я решила, что сегодня же начну планировать праздник для Городницкого… Стоп. А ведь на нем в числе приглашенных сто пудов будут Бурковский с матерью.
И Янек.
Но Валерия была беззаботной, как птица на ветке, — не то и правда переживала из-за предстоящего праздника, а теперь беспокойство ее отпустило, не то делала вид.
— А в этом дворе я выросла.
Мы вошли в старый дворик, засаженный ивами. Посреди него была устроена карусель, рядом песочница, окружающие дома были небольшими, а старая береза у заборчика шелестела плотными листьями, влажно блестящими в свете фонаря.
— Давай покатаемся, что ли. Мы с мамой часто здесь катались… Мама любила эту карусель.
На площадке горел одинокий фонарь, не слишком яркий, но мы все равно оказались в круге света, потому что нас со всех сторон обступила тьма, лишь окна, налитые апельсиновым цветом, да в арку прорывался шум с проспекта, но здесь словно на острове, и вокруг никого.
Странное ощущение, учитывая, что с Валерией мы никакие не подруги… Впрочем, я никому не подруга.
— А где она теперь? Ну, мама в смысле?
— Умерла за год то того, как я вышла замуж за Толика. — В голосе Валерии звучала тоска. — Никого не осталось, папа еще раньше умер, а я училась в институте… А тут Толик.
— Просто потому, что осталась одна?..
Она поняла, о чем я спрашиваю. Конечно, она продала свою молодость Городницкому, она и не могла любить его, старого и отвратительного козла, — и вместо того, чтобы бороться за себя, просто выгодно продала свою внешность. Но Валерия не понимала, что я не осуждаю ее, каждый выживает как умеет, ну вот она умела так.
— Да.
Иногда кому-то нужно это сказать, и она понимала, что между нами никогда больше не будет момента такой откровенности — просто эта ночь, эти огни с проспекта и карусель, которая когда-то была символом счастья, потому что рядом были те, кого она любила, с кем чувствовала себя в безопасности, они были живы, и она была самой собой — и лгать в такой момент нельзя, особенно себе. Потому что здесь она была еще прежней, была той девочкой, которую любили родители, — беззаботной и беззащитной перед жизнью, как и многие любимые дети из благополучных семей, а уйдя отсюда, она стала той, что сейчас, и хотя она сама это выбрала, ей от этого не легче. Потому что когда ушли те, кто любил ее просто за то, что она есть, чувство безопасности исчезло, она сумела выжить — но при этом утратила себя саму. И плевать, что я бы ни за что так не смогла, потому что она бы не смогла так, как я.
Мы все очень разные, граждане. И не спешите бросаться камнями.
Мы уселись на карусель и завертелись, и дворик завертелся вместе с нами, и освещенные окна превратились в золотистые ленты.
— Фух, раньше могла часами кататься вот так, а теперь голова закружилась. — Валерия поднялась на ноги, ее качнуло. — Может, кофе выпьем где-нибудь?
— Идем тогда в «Мелроуз», тут недалеко.
Мы вышли из освещенного круга и двинулись в сторону арки сквозь темноту, и темнота оказалась не такой уж безусловной ввиду освещенных окон. Мы почти совсем дошли до арки между домами, соединяющей темный двор с освещенным проспектом, когда все случилось.
Какой-то парень в толстовке, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из арки, просто отделился от стены и шагнул к нам в темноту, и Валерия охнула, стала оседать на асфальт. Я на какой-то миг застыла, стояла и смотрела, лезвие ножа хищно блеснуло в свете фонаря, зардевшись темной кровью, а я какую-то длинную холодную секунду молча пялилась, не в силах избавиться от мысли, что я все это уже видела, только тогда я пришла под занавес, а сегодня застала самое начало спектакля, и следующим актом станет еще один взмах ножа.
И я побежала.
В отличие от Валерии, которая всегда носила каблуки, я предпочитаю удобную обувь — ну, разве что случай требовал туфли на каблуках, но в повседневной жизни я всегда ношу обувь на низком ходу — мягкие балетки или мокасины, босоножки и что угодно, лишь бы моя нога твердо ощущала дорогу. И в этот раз мои балетки, уже изрядно истрепавшиеся, сослужили мне добрую службу, я вылетела на проспект и нырнула в подъехавший троллейбус. Ищи-свищи меня теперь, если охота.
Кот когда-то научил меня этому безотказному способу оставаться в живых.
А Валерия осталась, конечно, — я и тогда уже знала, что удар был насмерть, и лезвие, блеснувшее в свете фонаря, окрашенное темной кровью, убедило меня, что все всерьез. И это большая удача, что я не умею впадать в ступор и кататонию, а начинаю действовать сразу, не ожидая, пока волна дерьма докатится до меня и накроет с головой.
Я выскочила из троллейбуса через пару остановок и нырнула в темный двор. Выудив из сумочки остро заточенную отвертку, которую я таскала с собой из-за малолетних недоумков, каждую ночь ковыряющих мою дверь, я метнулась в тень, в заросли сирени, мне нужно было подумать и отдышаться.