А здесь никто не охраняет комнату, под завязку набитую самыми прекрасными нарядами из всех, что я видела, и большинство из нарядов не потеряли актуальность до сих пор, а самое главное — все они практически моего размера — мы с Линдой, судя по всему, весьма сходны в вопросе фигуры. В лице тоже что-то есть, но я, конечно, не так хороша… Хотя если я накрашусь…
А ведь это мысль!
— Напяливай фрак, и давай устроим вечеринку. — Я перебираю в шкафу шляпные коробки. — На голову бы диадему, конечно… Хотя если на улицу, то нужна шляпа. Но мы же не пойдем на улицу? Впрочем, шляпа все равно нужна, я хочу примерить.
Шляпа нашлась — маленькая, элегантная, она нежно скользит в руках шелковистыми краями, а цветы, которыми она украшена, атласно отсвечивают в полоске света, падающего из окна. Я надеваю шляпу и понимаю, что надо идти за косметичкой — макияж просто необходим.
— Туфли тесноваты.
Влад уже напялил на себя смокинг, оказавшийся чуть свободнее в плечах, чем следовало, — но по длине в самый раз, даже штаны. Лакированные штиблеты, конечно, ему тесноваты — но скорее в ширину, чем в длину: тогдашнее поколение не носило кроссовок.
— Ничего, раздадутся. Кроссовки под смокинг — это трэш, я даже представить себе такого не могу.
Шляпная коробка тяжеловата — на дне обнаружились длинные черные перчатки, а под ними крохотный револьвер, который помещается в ладони.
Интересно, заряжен ли он?
Я кладу револьвер в сумочку как раз тогда, когда мой невольный (в чем я сомневаюсь!) компаньон справляется с завязыванием шнурков. За столько лет нахождения в шляпной коробке револьвер, скорее всего, в нерабочем состоянии, но я это сейчас никак не проверю, а вообще оружие, по-моему, замечательная вещь для одинокой девушки в подозрительной компании. Мой новый приятель мне подозрителен, и я ничего не могу с этим поделать. Я и так-то не особо доверяю людям, если честно, вообще никому не доверяю, но этот парень мне подозрителен втройне. И если бы не грядущая ночь, которую я должна провести в доме, где сам по себе играет рояль и скачут мячики, то лучше уж такая компания, чем никакой.
Но револьвер я спрячу, Владу не нужно знать, что я вооружена.
— Я чувствую себя глупо.
— С чего бы это? — Я открываю шкаф в глубине гардеробной. — Вот черт!
На полках выстроились футляры с повязками, украшенными перьями, и я снимаю шляпку. Мне нужна золотистая повязка, украшенная цветами и пером, в серединках цветка блестят камешки.
— Нужен макияж.
А косметичка в спальне. Но быть того не может, чтобы вход в эту комнату был только из гостиной, такая тетка, какой была Линда, хотела бы иметь доступ к своим шмоткам круглосуточно, а это значит… Ну, вот шкафчик у стены пустой, например. Сиротливо висит шелковый халат цвета топленого молока, отороченный мехом норки.
Это примитивно.
Стенка подается вперед, я оказываюсь в узком коридорчике, вдоль которого видны отверстия в самых разных местах. Это не что иное, как дырки для подглядывания — в каждой комнате есть такие, в моей тоже. Линда была в курсе разговоров и досуга своих гостей. Интересно, зачем ей это понадобилось, если не для шантажа?
Потому что даже очень хорошей шлюхе не платят столько, чтоб она обзавелась таким домом и такими шмотками.
Ну, вот и вылез из мешка толстый наглый кот и напрудил мертвой Линде полные тапки.
И теперь я думаю, что если дамочку и отравили, то вряд ли за то, что она с кем-то там трахалась — шантаж гораздо более уважительная причина для убийства. Люди определенного статуса отчего-то склонны скрывать свои грязные тайны, и самое смешное как раз то, что именно у таких людей грязных тайн больше всего. Наверное, это связано с тем, что когда отпадает насущная проблема постоянно думать о физическом выживании, а никаких интересов вне физиологических процессов у человека нет, он пускается во все тяжкие. Это так характерно для кальмаров с отмершим мозгом — находить удовольствие лишь в использовании своих тел.
Но кальмары, например, не бывают извращенцами.
— Вот это да!
Я и забыла о своем компаньоне. Зато он идет за мной как пришитый, его лакированные штиблеты, даром что узкие, не скрипят, как можно было бы ожидать. Влад протиснулся за мной в этот коридорчик, причем еще немного, и он станет нарушать мое личное пространство. Я даже не уверена, что он уже сейчас его не нарушает.
— Здесь должна быть дверь.
Линда должна была выходить сюда из своей спальни, ведь тут столько интересного, да и к шмоткам доступ, опять же. Я ощупываю панель и нахожу щель. Панель отходит в сторону, и я оказываюсь в спальне, где лежит мой рюкзак. В большом овальном зеркале, стоящем у двери в резной раме, я выгляжу отлично, и мой спутник в смокинге смотрится неплохо. Мы оба словно вышли из какого-то фильма о бандитах Чикаго и сухом законе.
— Ты мне так и не сказал, есть у тебя Интернет или нет.
— Есть. — Влад подает мне свой телефон. — Ищи, что тебе нужно.
Ну, конечно, мне теперь интересно насчет Линды Ньюпорт. Вот ее фильмография — негусто, роли второстепенные, но фотографий много. И реально выходит так, что я каким-то непостижимым образом слегка на нее похожа, но на самом деле на свете много похожих людей.
— Начинала она как дублерша для Хеди Ламарр, но снимали ее в этом качестве эпизодически — она оказалась гораздо красивее оригинала, но далеко не так талантлива. Позже пыталась добиться самостоятельных ролей, но оказалось, что в качестве любовницы она умеет добиться гораздо большего, чем как актриса. В общем, шлюшка. — Влад покосился на меня. — Но очень красивая, конечно.
— Но что-то было в ней еще, если ей дарили все это, — заметила я.
— А в итоге отравили. — Влад засмеялся. — Прямо в этом доме.
— Ну, значит, ей повезло, она не состарилась.
— Почему ты так на нее похожа?
— На свете полно похожих между собой людей. Даже в обычном троллейбусе ты найдешь двоих, похожих между собой как родственники.
Я всех людей делю на типажи, которые соотношу с известными личностями — просто для удобства, у меня плохая память на лица. А так у меня в блокноте записано: Саша, Алек Болдуин — и уже могу вспомнить внешность этого самого Саши. В общем, мне так удобнее.
Но есть люди, для которых пока нет типажа.
Так, например, Людмила, которая привезла меня сюда, — она вообще ни на кого не похожа, а уж на женщину она не похожа и вовсе, так что пока она болтается как есть, но я уж точно не забуду ее лицо, такое сложно забыть. И вот этот тип тоже пока не классифицирован, но я подумаю над этим. Он был бы похож на Марка Шеппарда, правда, Марк коренастый брахицефал, а этот ярко выраженный долихоцефал, но глаза и брови очень похожи, так что остановлюсь пока на Шеппарде.
— Отличная спальня.
Сама знаю, что отличная.
— Ты давай поищи насчет Линды, мне любопытно. А я пока накрашусь, и мы потанцуем, там внизу я видела патефон.
Я наношу макияж, вспоминая тот, что на портрете. Раз уж я в таком доме, на мне горностай и бриллианты, а внизу есть большой танцевальный зал, мы сейчас устроим вечеринку, и пусть призраки присоединяются, почему нет.
— Ты очень на нее похожа.
— Еще десять раз мне это скажи, чтоб я не забыла.
Я и сама вижу, что похожа, но это ничего не значит. Я далека от всей этой мистической чуши, далека настолько, что считаю психом любого, кто всерьез задвигает о потустороннем мире и призраках. Я считаю, что мы живем и умираем, все, следующий лэвел. Никакого Мира Реки, райских кущей и тростниковых полей, и это к лучшему, я думаю.
Хотя, если вдуматься, для индивида это катастрофически.
Ну, вот взять хотя бы Линду и ее хахалей: не так давно это все было, века не прошло, по меркам истории, это пустяк, а ведь никто даже имен их уже не помнит. Кипели страсти, рвались нервы и сердца, взрывались мозги и газетные заголовки, людям казалось, что все происходящее так важно, что важнее нет ничего на свете, но вот прошло несколько десятков лет, и никто не помнит ни их имен, ни лиц, ни причин их страданий и радостей, потому что у каждого полным-полно своих проблем, которые важнее всего на свете. Никому нет дела до покойников, с жиру бесившихся много лет назад, когда жизнь была куда как проще. И после нас будет то же самое, а потому — граждане, оплачиваем проезд и проходим по салону, все это уже когда-то было и будет тысячу раз. Мы просто персонажи одной огромной игры. Вот чувак, которого сажали на кол, — это да, проникновенно во всех отношениях, любой — безликий и безымянный, все равно очень ощутимо отрезвляет мысль, что по сравнению с ним ты самый что ни на есть отъявленный счастливчик, а убитая шлюха и ее кавалеры — вообще не тема для сочувствия. Ушли и ушли, ничего хорошего они не сделали.
И как раз именно тут мы подходим к мысли о бессмертии.
Вот Маринка прожила короткую жизнь, но ее улыбка для меня до сих пор — свет во тьме. Ну, то есть в мировом масштабе моя сестренка ничего не сделала, да и что она могла-то? Но для меня она всегда была последним, что я знаю настоящего в жизни. И любой гражданин, если претендует на звание Другого Кальмара и хочет, чтоб его помнило как можно больше людей, а потомки узнавали на портретах, должен сделать что-то большее, чем просто трахнуть кучу сограждан, а потом шантажировать их данным обстоятельством.
Хотя, возможно, я к бедняжке Линде несправедлива — но я точно не потеряю сон из-за этого.
— Что там в новостной ленте?
— Ищут свидетельницу убийства Валерии Городницкой.
— На кой она им? — Я открываю шкатулку и вываливаю содержимое на кровать. Ага, славный браслет, и колечко в тему… — Вообще нет ничего более скучного, чем искать свидетелей убийства.
— Почему?
— Да потому что никто не хочет быть замешанным в такое. — Пальцы у Линды были тоньше моих, это теперь понятно, а вот запястья как раз. — Ну, как я выгляжу?
— Потрясающе. — Влад изучающе смотрит на меня. — Правда, просто потрясающе. Как жаль, что… Ладно, неважно. Так отчего это полиция не найдет свидетелей?