– С тобой будет говорить Поскребышев.
Отец, говорит Алина Ивановна Погорелова, тогда не знал, что это помощник Сталина. Взяв трубку, он услышал, что Михаил Шолохов живет в «Национале», куда и ему следует явиться.
– Товарищ Поскребышев, у меня денег нет на дорогу, – признался Погорелов, сердце которого стало наполняться надеждой.
Деньги на дорогу нашлись. Из Новочеркасска в столицу Иван Погорелов поехал кружным путем. Сначала на попутной машине в Луганск, где его никто не знал. Там сел в поезд и благополучно приехал в Москву, поспешил в гостиницу «Националь».
Вот тут и пришлось Михаилу Шолохову и Ивану Погорелову поволноваться, пока их не вызвали в Кремль. Случилось это 4 ноября 1938 года.
После посещения Кремля Иван Семенович не раз вспоминал в мельчайших деталях, как проходило обсуждение вопроса, по которому вызывались из Ростова также те, кто давал ему «задание». На письменном столе лежало личное дело И. С. Погорелова.
– Сталин, – рассказывал И.С. Погорелов, – поздоровался со мной и с Шолоховым. Он долго молча читал мое личное дело, отходил от стола, расхаживал по кабинету, снова, подойдя к столу, читал характеристики, мое заявление.
По просьбе Шолохова первым получил слово Погорелов, что придало ему уверенности. Сталин выслушал его, не перебивая, внимательно. Потом подошел к ростовскому работнику НКВД и спросил:
– Погорелов прав?
– Погорелов провокатор. Я первый раз его вижу…
– Что вы на это скажете? – обратился хозяин кабинета к Погорелову
Вот тут-то пригодился бывшему разведчику листок, которым он так предусмотрительно обзавелся в Ростове, где рукой того, кто его «первый раз видел», был записан адрес служебной квартиры, куда надлежало Ивану Погорелову являться и докладывать о ходе «операции».
Тут же последовало задание – проверить, есть ли в природе такой адрес. Проверили быстро, за несколько минут.
– Все ясно, – сказал Сталин после этого, обращаясь к ростовским руководителям. Вас – много, у вас не получилось. Он – один, у него получилось… (Кроме наркома Ежова, ростовских карателей, находился в кабинете и Павел Щавелев.) По глазам вижу, правду говорит Погорелов! Не финтите, Коган, – тихо и внешне спокойно проговорил Сталин, глядя в глаза сотруднику НКВД который не выдержал взгляда, выдавив из себя, словно под гипнозом, признание:
– Погорелов прав…
«У Сталина желтые глаза сузились, как у тигра перед прыжком, но сказал он довольно сдержанно…» – это слова Михаила Шолохова из романа «Они сражались за Родину». Такими желтыми, тигриными увидел он их в тот раз в кабинете Кремля.
– Почему не обратились к Ежову? – задал вопрос Сталин, главный режиссер этого с блеском поставленного действа, происходившего тогда, когда участь «железного наркома» была им предрешена. Погорелов со свойственной ему прямотой ответил: «Я ему не доверяю!». Сказал в присутствии карателя. Даже Шолохов изменился в лице. Потом, придя домой, обсуждая детали происшедшего, сказал: «Тут ты, Иван, дал промашку».
Как видим, Шолохов и его друг понимали, что каждое неосторожное слово может стоить им жизни. Стрессовые состояния вынуждали Шолохова и его друзей находить разрядку в вине. Ожидая вызова в Кремль, писатель не только ходил по музеям и театрам, как пишут.
– Говорят, товарищ Шолохов, вы, Михаил Александрович, много пьете, – сказал вождь во время разбирательства шолоховского «дела».
– От такой жизни запьешь, товарищ Сталин.
– Что вы имеете в виду? – спросил вождь.
Когда чаша весов стала клониться в сторону Шолохова, то он, чтобы разрядить гнетущую атмосферу, где правил бал сатана, приободрился, рассказал членам судилища, а среди них были ближайшие соратники вождя, анекдот:
– Бежит заяц, встречает его волк и спрашивает: «Ты что бежишь?» Заяц отвечает: «Как – что? Бегу, потому что ловят и подковывают». Волк говорит: «Так ловят и подковывают не зайцев, а верблюдов». Заяц ему отвечает: «Поймают, подкуют, тоща докажи, что ты не верблюд».
Вот с какими волками пришлось иметь дело в 1937 и 1938 годах писателю, когда он достиг возраста Христа.
Из Москвы на Дон Михаил Шолохов и Иван Погорелов возвращались друзьями на всю жизнь.
Но не тогда стал Иван Погорелов помощником писателя. Прошло много лет, прежде чем они зажили под одной крышей вешенского дома.
А тогда, в ноябре 1938 года, в Новочеркасске жена получила телеграмму:
«Все в порядке, выезжаю, Иван».
– По тому, как она была составлена, мама сразу определила, что давал ее не папа, а Михаил Александрович, – говорит А.И. Погорелова, – так оно и оказалось.
В мае 1939 года Иван Погорелов приехал из Новочеркасска в Москву, получив назначение в наркомат боеприпасов, где работал всю войну.
Выйдя на пенсию, Иван Погорелов сидеть без дела не смог. Михаил Александрович предложил ему быть помощником, переехать работать в Вешенскую. Предложение это Иван Семенович принял. Жили старые друзья душа в душу.
Была еще одна черта у друга Шолохова, о которой мы не упомянули. Поразительная скромность, роднящая И.С. Погорелова с Е. Г. Левицкой. Будучи раненым в ногу, прихрамывающим всю жизнь, он (никто на службе не знал) жил на шестом этаже дома без лифта. Когда жена говорила ему с упреком: «Почему не попросишь новую квартиру?» – он ей отвечал:
– Ты считаешь, что эта квартира для тебя плохая. А для других она хорошая? – И продолжал жить в старом доме без лифта.
Узнали об этом обстоятельстве случайно, когда министр послал по адресу Погорелова курьера, которому пришлось подниматься по лестницам. Он-то и рассказал, в каком доме живет секретарь парткома.
Только тогда ему (без просьбы с его стороны) предоставили новую квартиру (меньшей площади) на Пресне, где я и встретился с дочерью Погорелова.
Четыре года служил Иван Семенович помощником писателя. От тех лет сохранились два письма.
На цветной открытке, вложенной в фирменный конверт «Парк-отеля» в Стокгольме, читаю такие слова:
«3.1.70. Стогольм.
Дорогому моему Ванюшке-хроменькому и его супруге Вере Даниловне низкий поклон уже из Стокгольма. На Новый год за 45 минут долетели из Норвегии в Швецию и уже третий день«прохлаждаемся»на шведской земле. И в Норвегии, и в Швеции тепло: от – 2° до +1. Идет рождественский снежок и поет. В общем, жить можно. По вечерам ходим в кино, днем в бегах. Видимся с обоими издателями. Все в порядке, даже больше. Летом и норвежский издатель, и шведский с женами обещают быть у нас в гостях. Придется принять пары четыре супружеских. Так что в августе будет у нас людно. Как писал поэт:«Все флаги в гости будут к нам!«. Обнимаем.
Шолоховы».
И еще: на той стороне открытки, где сфотографирована в цветных красках нарядная пешеходная улица города, сделана приписка:
«Это старая торговая улица, где можно ходить только пешком».
Второе известие послано Михаилом Шолоховым в Москву спустя два года. «Митякинским казачком» называл Михаил Шолохов друга потому, что, как мы знаем, Иван Погорелов родом из Митякинской станицы, к которой был приписан хутор – Патроновка. Вера Даниловна – жена Ивана Семеновича. «Мухоморчиком» называл писатель Алину Ивановну, которая в детстве носила красную шляпку с белыми кружочками, напоминающую шляпку гриба-мухомора.
Второе письмо написано, когда по болезни И.С. Погорелов не мог быть помощником писателя, переехал жить в Москву.
«27.12.72.
Дорогой Ванюшка – митякинский казачок!
Поздравляю тебя, Веру Даниловну и Лялечку-мухоморчика с Новым годом. И желаем всем вам всего самого доброго. А тебе, Ванюшка, я персонально желаю еще и юношеской прыти, чтобы цыганки, завидев тебя на улице, как и прежде, бежали навстречу, захватив подолы, во весь опор, и радостно кричали:«Наш Ванюшка идет! Берегись, девки и бабы!»– и тянулись следом за тобой вожжой. Вот чего я тебе желаю, а ты лежишь, лодыря корчишь и притворяешься больным. Не верь ему, Даниловна!!!
Твой Михаил».
Такое приветствие получил старый друг, которого покидали силы. Он скончался в 1974 году.
Хотя о тягостных днях 1938 года М. А. Шолохов не любил говорить, все же время от времени, спустя многие годы, приоткрывал завесу души, где таились давние воспоминания о пережитом. Тогда мог спросить у одного из гостей вот о чем:
– Скажи, Иван, ведь ты приезжал в Вешки, чтобы арестовать меня?
– Что вы, Михаил Александрович! Это выдумки…
– Нет, приезжал, – убежденно сказал писатель.
Свидетель этой сцены Петр Гавриленко пишет: то был «один из активных участников провокации, не будем называть его фамилии. Разуверившись в удаче преступной затеи, также послал Шолохову предупреждение. А потом с гордостью заявлял, что именно он спас писателя».
– Удивительно, – замечает Петр Гавриленко, – что Михаил Александрович простил его и относился впоследствии без всякой предвзятости.
На вопрос друга, почему он так добродушно относится к людям, дававшим ложные показания против него, ответил: «Они не виноваты, их заставили». Было видно, что Михаилу Александровичу не хочется продолжать разговор на эту тему.
Но как ни хотелось писателю не ворошить прошлое, все-таки даже самые близкие к нему люди вновь и вновь заводили разговор на больную тему. Тот же Петр Гавриленко сообщает, что он как-то поинтересовался, правда ли, что в Москве Михаила Александровича однажды пытались разными способами отправить на тот свет? Оказалось, было и такое.
Земляк, некто Павел Буланов, служивший в ту пору в НКВД приближенным наркома, уговорил гостившего в Москве Шолохова заехать к нему домой, выпить и закусить. Что и было сделано. Съев закуску, писатель почувствовал невыносимую боль в животе. Его срочно доставили в кремлевскую больницу, где, как ему показалось, его с нетерпением ждали.
– Острый приступ аппендицита!
– Немедленно на операционный стол!