— Рийна умерла? — со страхом повторил Анн ее.
Глаза Тийи налились слезами.
— Я сама виновата в ее смерти, — еле слышно произнесла Тийя. — Я, только я. Я не должна была идти на вечеринку к приятелю Магнуса. Приятель этот был врач по кожным и венерическим болезням, имел большую практику. Магнус уверял, что Макс — его настоящее имя было Максимилиан — спит с каждой пациенткой, какая ему понравится. Макс часто устраивал вечеринки, гостей бывало немного, шесть — восемь человек, всегда парами. У него самого каждый раз оказывалась новая партнерша, жена от него ушла. Хотя время было тяжелое, подавались дорогие закуски, всякие деликатесы и напитки — пациенты приносили. Он был гурман, вообще странный тип, уверял, что ненавидит женщин, а сам не пропускал ни одной… Да что я так долго об этом… В тот вечер я рано уложила Рийну спать, не хотелось мне оставлять ее одну, но Магнус настаивал, чтоб я пошла с ним. Рийна уже большая, умная девочка, убеждал он меня. Рийна и правда была умница, смелая и бойкая, совсем не робкая. Когда над городом загудели самолеты и послышались взрывы, небо во многих местах запылало, я побежала домой. Магнус — за мной, испугался, страшно боялся бомб, у него не было детей, потому и боялся. Я не чувствовала страха, была только одна мысль — как скорее добраться домой. Когда добежала, наш дом уже горел. Я ворвалась в дом и нашла Рийну в кроватке. Одну секунду я была счастлива, так счастлива, как может быть мать, спасшая свое дитя от смерти, но через миг все рухнуло, она уже была мертва. Угорела, как потом сказали врачи.
Тийя заплакала.
Ее рассказ потряс Аннеса, перед его глазами возник образ маленькой девочки. Он видел дочку Тийи, когда Рийне было всего два года. Ясно помнил двухлетнюю Рийну, шестилетней он ее не видел, в его глазах стояла Рийна, такая, какой была в два года: веселая, любопытная большеглазая малышка, скорее худенькая, чем полная. Она нисколько не боялась, доверчиво позволила себя покачать. Он качал Рийну так, как когда-то его самого качал отец. Сел на стул, нога на ногу, посадил Рийну и стал качать девочку на ноге вверх и вниз. «Так качают мальчишек», — смеясь, заметила Тийя, но Рийне такая забава очень понравилась. Аннеса охватило сострадание к Тийе, он никогда не видел ее такой — плачущей, не скрывающей свою боль и горе. Она всегда была гордой, независимой, прятала от всех свои невзгоды и тревоги. Аннесу тяжело было видеть Тийю несчастной, он сочувствовал ей всей душой, но не умел это выразить, а тем более облегчить ее боль. Он смог только обнять ее за плечи и сказать тихонько:
— Поплачь, поплачь спокойно.
Несколько минут спустя Тийя снова заговорила. Она словно исповедовалась.
— Если б я не уступила Магнусу и не пошла на этот проклятый вечер к Максу, Рийна была бы жива. Ничто и никто не виноват в ее смерти. Только я. Будь я дома, с ней ничего не случилось бы. Никто из жильцов не пострадал. Я бы сейчас же выбежала с ней из дома, когда здания вокруг загорелись. А теперь…
Тийя заплакала еще сильнее. Она не рыдала громко, не голосила, как старые женщины, а плакала почти беззвучно, стараясь подавить всхлипывания.
— Не обвиняй себя. Откуда же ты могла знать…
— Магнус говорил, что война, что русские… Война, конечно. Война есть война. Но будь мы дома, с Рийной ничего не случилось бы. Нет, нет, Аннес, я виновата. От этого чувства меня никто не избавит. И ты тоже, Аннес. Да ты и не должен, никто не должен. Никто не в силах.
— Не будь к себе слишком сурова.
— Думала — если я больше никогда не увижу Рихи, у меня все-таки останется Рийна. А теперь у меня ни Рихи, ни Рийны.
Аннес решился:
— У тебя есть Рихи. Я его видел.
Тийя вздрогнула, посмотрела на него, широко раскрыв глаза, испытующе и недоверчиво.
— Ты не лжешь? Не выдумал, чтоб меня утешить?
Взгляд Тийи потемнел. Глаза ее впились в его глаза. Аннес почувствовал, что может сказать лишнее.
— Не скрывай от меня ничего.
Тийя словно заклинала его.
— Я встретился с Рихи прошлой весной. Он служил не в нашей дивизии, не то мы встретились бы раньше.
— Говори правду, Аннес, всю правду, — настойчиво повторяла Тийя. — Мне будет легче, если я все узнаю. Не старайся меня щадить, я готова ко всему.
— Ты была права, Рихи действительно уехал в Россию. — Аннес подыскивал слова, чтобы какой-нибудь опрометчивой мыслью не причинить Тийе новые страдания. — До войны он жил в Воронежской области, эта область находится довольно далеко к югу от Москвы. Работал в связи, в системе почты и телеграфа. Во время войны был мобилизован. В корпусе тоже был связистом, служил в роте связи. В роте связи полка. Участвовал в боях под Великими Луками, боевой путь нашего корпуса начался там. Великие Луки — старый русский город за Псковом, в 200—300 километрах к юго-востоку от границы Эстонии. Под Великими Луками он ранен не был.
Тийя прервала Аннеса.
— Ты что-то от меня скрываешь, я чувствую.
Тийя нисколько не успокоилась, скорее еще больше разволновалась.
— Я говорю то, что знаю. — Аннес старался говорить как можно спокойнее и убедительнее. — То, что Рихи успел мне рассказать. Мы не имели возможности поговорить подольше, на военной службе временем не распоряжаешься. Из нашего корпуса посылали людей и на другие фронты, артиллеристы сражались под Невелем и так далее. Рихи тоже попал в роту, которую направили куда-то в другое место. Больше я о нем ничего не знаю.
Тийя всем телом повернулась к Аннесу, посмотрела ему в лицо своими большими глазами, полными печали и тревоги, и произнесла:
— Я тебя знаю, Аннес, тебе известно больше, чем ты сказал. Он погиб?
— Нет, не погиб, — уверенно ответил Аннес. Сейчас он сам в это верил. Его слова прозвучали так твердо, что Тийя поверила. Аннес прочел это в ее взгляде.
Они долго сидели тихо, очень тихо. Рука Аннеса все еще лежала на плече Тийи.
Вдруг Тийя снова заволновалась.
— Вы говорили обо мне? — спросила она со своей обычной прямотой.
— Говорили, — ответил Аннес спокойно, он уже чувствовал себя увереннее. — Я сказал Рихи, что у него в Таллине есть дочка.
— Как же он… Что он…
Теперь Тийя была растерянна и беспомощна. Такой Аннес ее никогда раньше не видел.
— Называл себя величайшей скотиной, что оставил тебя в таком положении. Он и понятия не имел, что ты ждешь ребенка. Ты была молода, хороша и доверчива, он ничего не заметил. Беспокоился, как ты, одинокая молодая женщина, справишься с трудностями военного времени. Я сказал, что ты бережешь Рийну как зеницу ока.
Последней фразы Аннесу не следовало говорить, глаза Тийи снова налились слезами.
— Не уберегла я ее, не уберегла.
— Ты берегла ее. Я в этом ни каплет не сомневаюсь. Ты молодая, у вас еще будут дети.
Тийя покачала головой:
— Я чувствую, что Рихи и я… что нам не суждено быть вместе.
— Почему ты так думаешь?
— Чувствую, ясно чувствую, — повторила Тийя.
— Рихи жив, и из того, как он реагировал на мои слова, что у него в Таллине есть дочь, я понял: он рад этому. От всего сердца… А теперь давай хорошенько вытрем тебе глаза.
Аннес взял платок, который Тийя держала в руке, нежно привлек Тийю к себе и стал утирать ей слезы, как ребенку.
— Ты хороший, — прошептала Тийя. — Ты и сам не знаешь, какой ты иногда хороший.
Тийя потянулась к Аннесу и поцеловала его в щеку. Теперь пришел черед Аннесу смутиться. Он хотел бы крепче прижать к себе Тийю, но не решился.
Тийя сама обняла его.
Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, как много лет назад, еще детьми, если в ту минуту не ссорились, а рассказывали один другому интересные истории, играли, чему-то радовались, чего-то боялись. Они сидели, двое детей человеческих, которые понимают друг друга, желают друг другу добра, нужны друг другу. Так сидели они долго. Аннес старался убедить Тийю, что все плохое, что принесла с собой война, осталось позади, и теперь, когда настают более светлые времена, она не должна падать духом, должна оставаться прежней Тийей, своевольной и стойкой. Аннес говорил то, что думал, говорил не только, чтобы утешить Тийю, — он всей душой желал, чтобы подружка его детских игр, его первая юношеская любовь и первая сердечная боль, чтобы она чувствовала то, что чувствует он, и в этом сознании, в этом чувстве нашла бы силу преодолеть свою беду и жить, не склонив головы.
Когда Аннес около полуночи вернулся в замок, капитан Кумаль еще не ложился. Он перелистывал и читал немецкие книжки, которыми была забита полка в соседней комнате. Под потолком горела лампа. На столе стояли две бутылки шампанского, одна наполовину пустая. Воды все еще не было.
Перевод М. Кулишовой.
ПОСЛЕ СНЕГОПАДА
Мы подставили к стене лестницу, она доставала как раз до окна с открытой форточкой. Когда милиционер полез вверх, в доме залаяла собака. Лестница была немного перекошена, стукалась боковинами о стену, это, видимо, и встревожило собаку. Милиционер перестал взбираться, прислушался, глянул на меня и спросил:
— У вашей сестры есть собака?
Я ответил, что есть. Сестра держала пуделя, совершенно обросшее существо, мне такая образина была не по душе. На месте не сидел, вертелся под ногами, старался облапить, слишком шумно лаял, не слушался. Признаюсь, я немного побаиваюсь собак, их лай раздражает, сестра по этому поводу смеется надо мной. Но сейчас донесшийся сверху лай меня обрадовал, я принял его за голос жизни, мне показалось, что Рекс подает хозяйке знак: под окном кухни происходит странное, значит, с Айно — сестру мою зовут Айно — ничего страшного не произошло, ее просто спозаранку не было дома. Однако мелькнувшая радостная мысль тут же погасла, я вспомнил, что на заснеженном крыльце никаких следов не было, ни собачьих, ни человеческих. И я успокоил себя тем, что, видимо, сестра заболела, ей трудно встать с постели, Рекс же занят перед хозяйкой своей обычной собачьей службой.