Бабкин хотел спросить, что стало с Буслаевым, но удержался. Какой в этом смысл? Вряд ли они ответят правду.
В саду за открытым окном раздалось шуршание, и на подоконник вскочил черный кот. Бабкин чуть не облился чаем, Илюшин приветливо сказал «киса-киса» и бросил в чашку еще два куска рафинада.
– Это вы подговорили священника опознать в Карнаухове Федю Буслаева, а бродягу – заявить, что он видел его у реки? – без всякого перехода спросил он.
Женщины обменялись взглядами.
– Мы понятия не имеем, почему они это сделали, – искренне, как показалось Сергею, сказала Гурьянова.
– Сами были, простите за грубость, чрезвычайно изумлены, – поддержала Шишигина.
– И у вас нет предположений?
Старуха шмыгнула.
– Люди у нас тут хорошие…
– И что? – не понял Макар.
– И все.
Кира встала, чтобы долить кипяток в чайник. Две недели назад они с Глебом Яицким сумели по чистой случайности выяснить, кто отец Алексея Буслаева, а узнав, посмотрели друг на друга так, что обоим стало ясно: ни один из них до конца жизни никому не проговорится. Воркушин Викентий Алексеевич. Редкое имя: благодаря ему они его и нашли.
«Какой поднялся бы скандал, если бы узнали, что папаша Буслаева – бомж», – прошептал Яицкий. А Кира подумала, что Воркуша, должно быть, находил особое удовольствие в том, чтобы время от времени показываться Алексею на глаза и лишать его сна. Бросал ли сын ему подачки? Что-то подсказывало ей, что старый бродяга не взял бы у него ни копейки.
После случая с лодкой на Долгом озере Федя рассказывал ей, что когда он выбрался на берег, вокруг начали браниться и кричать; ему стало страшно, но пришел Воркуша, и все успокоилось. Это был первый раз, когда бродяга помог мальчику.
Шишигина проговорилась о фигуре, которую заметила на берегу в ночь убийства Карнаухова. Многие годы они считали, что ей почудилось, но теперь все встало на свои места. Воркуша действительно видел их, увозящих Буслаева; когда распространилась новость об убийстве и пожаре, он понял, что произошло, солгал – и тем самым второй раз спас внука.
– Запрет ходить на реку – ваших рук дело? – спросил Макар.
Шишигина довольно усмехнулась.
– Нам нужно было оградить Федю и Илью, – пояснила Кира, словно извиняясь. – У директора большие возможности воздействовать на родителей, и мы талдычили об опасности из года в год. Конечно, купаться в ней не разрешалось и прежде…
– …но табу это стало только при вас, – закончил Илюшин.
Кира кивнула.
– Неужели все послушались? – удивился Сергей, подумав про себя, что чихал бы на все предупреждения и запреты, будь он подростком.
– Что вы! Конечно, нет! Мальчишки иногда бегали туда тайком. Но не слишком приятно быть там, где погибли двое детей. У этого места сложилась дурная слава.
– Анна Козарь поспособствовала. – Старуха отрезала себе кусок пирога. – Разумеется, мы не сообщили ей, зачем это нужно, и когда она распространяла страшную легенду о мальчике Осе и страшных водяных щупальцах, то была уверена, что мы просто защищаем детей. Если подумать, так оно и было, поэтому лично я даже не испытываю стыда за содеянное.
– А за что испытываете? – спросил бестактный Илюшин.
– За Федьку.
Поговорили о том, зачем Карнаухову понадобился свой дом на окраине.
– Жегалин сказал, что до его участка не доносится шум города, – вспомнил Илюшин. – Значит, и с его участка тоже ничего не слышно. Это наводит на мысль, что они с Германом собирались устроить что-то вроде перевалочного пункта.
Киру передернуло.
– Пока я лежал в больнице, Сергей разузнал кое-что об обстоятельствах гибели Полины Карнауховой.
– Следствие было проведено халатно, – признал Бабкин. – Грабителями там и не пахнет. С другой стороны, я бы тоже не стал подозревать тихого сына-подростка… Кстати, Кира Михайловна, почему вы с Германом дали одинаковое объяснение исчезновению Карнаухова?
– Его отъезд – это было первое, что пришло в голову, – развела руками Гурьянова. – Видимо, нас обоих осенила одна и та же мысль.
– А мы решили, что вы в сговоре… – Макар вздохнул. – Ах, да, Кира Михайловна, мне нужно с вами кое-что обсудить.
Они вышли в сад, и кот, к облегчению Бабкина, увязался за ними.
Их не было долго. Старуха несколько раз вставала и выглядывала в окно, а когда они вернулись, метнула негодующий взгляд на Макара – у Гурьяновой покраснели глаза, словно она плакала. Сергей подумал, что вряд ли виной тому Илюшин, скорее, сильный ветер с реки.
На обратном пути Макар посматривал на Сергея как-то странно, и Бабкин не выдержал:
– Ну? Чего косишься?
Илюшин помолчал.
– Ты иди на станцию, а я кое-кому позвоню и догоню тебя, – сказал он наконец, явно приняв какое-то решение.
– Неужели раскошелишься на такси? – съязвил Сергей.
Макар не ответил, и это тоже было странно.
– Эй! Все в порядке?
– Да-да, – рассеянно отозвался тот. – На такси согласен.
Конечно, нельзя посвящать его, говорил себе Илюшин, глядя на играющих под липами детей. Вопиющее нарушение профессиональной этики, а если забыть про этику, то бессовестный обман; помимо того, что Сергей никогда бы не согласился, преступно вешать на его честные плечи такой груз. Хорошо быть лживым и беспринципным человеком, подумал он и достал телефон.
– Здравствуйте, Иван Борисович. Да, мы его нашли. Подождите, подождите! Мне не хотелось бы обнадеживать вас раньше времени… нет, дело не в этом… он глубоко нездоров. Я не специалист, но умственная отсталость налицо… вплоть до того, что он называет себя чужими именами и плохо помнит, что с ним случилось. В этом городе есть кому о нем позаботиться, поэтому… Подумайте, нужно ли вам… Взвесьте… Иван Борисович, вы должны хотя бы познакомиться с ним, прежде чем принимать решение. Конечно, должны! Ну, как хотите, я вас предупредил. Что? Нет, его привезет к вам женщина, которая заботилась о нем все эти годы. Ее зовут Кира Михайловна.
Убрав телефон, он посмотрел вслед Бабкину.
Вот и отлично. Гурьянова не будет вечно держать парня взаперти, а за рекой ему нельзя оставаться. Если она решит, что Оводову можно доверить Федю, тот позаботится о нем. Оформит опекунство, пользуясь деньгами и связями… Пусть Малой живет под присмотром, в домике среди леса, как он привык.
Время безнадежно упущено, сказала Макару Гурьянова, он не станет нормальным в общепринятом смысле. Может, это и к лучшему для обоих, ответил Макар, ваш Федя не будет помнить, что он совершил, а Оводов забудет, что отказал в помощи осиротевшему мальчишке.
Илюшин поднялся и неторопливо пошел к станции.
– Где машина? – издалека крикнул Бабкин.
– Я посмотрел расписание, – невозмутимо сказал Макар. – Ближайший рейс через десять минут, так что все отлично складывается и без такси.
Дюжина автобусов, отличавшихся только номерами маршрутов, выстроилась в ряд. Поодаль курили шоферы, все как один в зеркальных солнечных очках, и казалось, что Беловодье не в двух часах езды, а где-то далеко-далеко отсюда.
– До встречи! – попрощался с водителем Илюшин.
– Типун тебе на язык, – буркнул Сергей и демонстративно твердым шагом направился к стоянке желтых машин.
Он опередил Илюшина, и потому, когда Бабкин на ровном месте споткнулся и встал, тот в первую секунду решил, что они что-то забыли в автобусе. Сергей обернулся с видом восторженным и враз поглупевшим, провожая взглядом молодую женщину в длинном платье. Илюшин понимающе усмехнулся. Но когда женщина поравнялась с ним, из его головы вылетели все шутки, которыми он собирался изводить Бабкина до конца пути.
Она была очень красива. Это была не та красота, которая на мгновение заслоняет собой весь мир, а та, из-за которой на мгновение кажется, что весь мир состоит из красоты. Она мимолетно улыбнулась Макару, и с внезапно сжавшей сердце тоской он понял, что это не ему, а от избытка жизни и радости, рвущейся из нее, что она, должно быть, даже не увидела его, как не видит по-настоящему пассажир поезда, всем сердцем стремящийся домой, тех, кто остался на платформе; они бродят в трех шагах за стеклом вагона, бесконечно далеки от него.
Возле автобуса, который привез Макара с Бабкиным, она остановилась и крепко ухватилась за поручень, словно боясь, что уедут без нее.
– Соня! Ты идешь?
Ее ярко-рыжая подруга бежала от привокзальных касс, размахивая билетами.
Женщина села у окна. И все время, пока пробирался на водительское место пожилой шофер, помахавший кепкой им на прощание, пока автобус выползал со станции, а в его пыльных стеклах неторопливо проплывали волнистые дома и облака, она смотрела на Илюшина все с той же удивительной полуулыбкой, как будто обещавшей, что все будут счастливы, и каждый обретет свой дом, и что будет сад, и яблоки в саду, и небо над рекой, а под небом все те, кто ушел, потому что жизнь, некоторым образом, никогда не кончается.