— Вывернул ему стопу, избил зверски, — констатировал военный. — Табуретом! Сотрясение мозга, губу зашивали, два ребра сломано, врач говорит: в больницу надо везти, в город. Это же преступление, Монин! Он тебя… хоть пальцем тронул?
— Других тронул.
— Ишь… защитник! Адвокат! — Военный притушил папиросу. — Робин Гуд!
— Чего? — переспросил парень.
— Чего… Книжки надо читать, а не табуретом размахивать…
— Монин! — Воспитатель коротко оглянулся на военного, и тот замолчал, вновь разжигая папиросу. — Монин… дай слово, что больше такого не повторится. Слово мужчины.
— Не дам.
— Почему?
— Потому. Котов — мразь, — убежденно повторил парень. — Вот выйдет отсюда, вырастет, точно завмагом станет. Крыса. Его только пусти, где сытно, все сожрет. Давить таких буду.
— Пойдешь в изолятор, — тяжело дыша, сказал военный, стиснув плечо воспитателя — мол, помолчи. — Понял? Пойдешь… если не понимаешь человеческого…
— Испугали! — Парень сплюнул в угол. — Мне и в карцере есть чем заняться.
— Ты у меня поплюйся! — угрожающе вздыбил плечи военный.
— Чем же ты собираешься заниматься в изоляторе? — тихо спросил воспитатель.
— А я там бегаю. — Парень зевнул. — Бегаю, приседаю… Отжимаюсь. — Помолчал. — Сплошная физкультура. Устану посплю. Проснусь — по новой…
— Спортсменом хочешь стать? — спросил военный неожиданно миролюбивым тоном.
— Не-а, — лениво сказал парень. — Хочу таких, как Котов ваш, с одного удара валить. Без табурета.
— Дура ты, — проронил военный устало. — Думаешь, крепким кулаком все в жизни решишь?
— Вы умный, — отрешенно парировал парень.
— Погоди, Алексей. — Воспитатель, засунув руки в карманы, неуклюже прошелся по комнате, внимательно осматривая грубые потеки масляной краски на стенах, хлипкие стулья, решетку на окне, будто запоминая все это. — Вот ограбил ты магазин. Кому хуже сделал, ежели из чистого принципа исходить? Продавцам, которых за жуликов, посчитал?
— Ну. — Парень поднял на него уверенный взгляд. — Ревизия там потом была, одного посадили, точно знаю.
— А в милиционера зачем стрелял? Милиционер-то не чета жуликам, верно?
— Оборонялся. Или я его, или он меня… Чего непонятного?
— Так. — Воспитатель с силой потер затылок. — А награбленное куда бы дел?
— Себе взял. — Парень не раздумывал — Заработанное, чай.
— Заработанное? Чем же? Трудом?
— Шкурой. — Ответ прозвучал резко. — Риском. Кто как умеет. Один — руками, другой — башкой, а третий — и тем, и другим, а еще — волыной. Так вот!
— Слабенькая у тебя позиция, Монин, — сказал воспитатель. — Слабенькая и плохонькая. Один ты против всех. А вокруг либо жулики, по твоему разумению, либо враги заклятые. Ну, а ты в мечтах своих самый из жуликов сильный, самый отважный, да? И потому есть у тебя право стрелять, людей калечить… Котов же ведь никого не…
— А трус потому что, — лениво перебил парень. — Срока боится, карцера, фрайер…
— Ты слова подбирай, слова, — сказал военный напряженно.
— Ну чего, макаренки? — весело спросил парень, поднимаясь. — Спать хочу, организм требует… Куда мне? На койку отпустите или в изолятор?..
— У тебя наряд сегодня, Монин, — сказал военный. — Вне очереди. В ночь. Так что с койкой обождать придется.
— Сортир, значит, драить? — Парень потянулся. — Не, другого ищите. Котов вот с больнички возвратится… По нему дело!
— Ты себя что… лучше других считаешь? — Воспитатель повысил голос.
— Лучше.
— Монин! Ты сейчас же отправишься в наряд… — отрывисто, на звенящей ноте приказал военный.
— Ясно, — кивнул парень утомленно. — Значит, в изолятор… — И вышел за дверь, пискнувшую провисшей петлей.
— Во экземпляр, — обреченно качнул головой воспитатель. — Придется, значит, ужесточить… меры.
— Страха в нем нет, — отозвался военный задумчиво. — Стенкой закончит, до упора пойдет, знавал таких…
— Так мы же его остановить должны…
— Должны-то должны… — Военный перевел взгляд на серую, растрескавшуюся штукатурку потолка. — Да попробуй переломить его… Ты читал, как он на следствии себя вел? Ведь насчет оружия серьезно его крутили, без скидок, что малолетка, а ничего не вышло: нашел и нашел, где — не помню.
— Он действительно в изоляторе это отжимается? — недоуменно спросил воспитатель.
— Угу, — угрюмо подтвердил военный. — Как заведенная машина. На хлебе-воде а все равно — до трех потов. Воля! Не на то дело употреблена только. Кабы в другое русло ее.
— Кабы! — сказал воспитатель.
ДЕЛА ПОВСЕДНЕВНЫЕ
Забавная была карикатура в газете, веселенькая: два дружка шагают по улице мимо пиццерии, и один говорит другому в подтексте выделяя итальянское наименование учреждения: не ходи, мол, Вася, туда в пиццерию — там мафия!
Он свернул с дороги прямо на тротуар обогнул здание и поставил машину сбоку от пиццерии. И подумал до чего же обманчиво мироощущение обывателя! Как падок он на некие тайны, как увлекают его термины «мафия», «бизнес», слухи о дерзких преступлениях, вообще все подпольное! Обыватель живет в домыслах и сплетнях, не зная главного: зарабатывать деньги преступным путем скучно. Ибо заработать много можно не на разбойно-хулиганской стезе, а на хозяйственно-экономической, где нет никакой романтики.
Ярославцев был уверен — в этой пиццерии не погорит никто. Каждый здесь зарабатывал в день столько, сколько без смущения мог бы предъявить при выходе кому угодно. Не наглея, на излишках излишков. И того хватало. Коллектив был дружный, на авантюры не падкий, работающий во благо клиента. Люди нормально трудились, и он с удовольствием помогал им практически на общественных началах.
Невзирая на томившуюся у входа очередь, он подошел к двери, постучал. Толпа не пикнула, сразу разгадав в нем начальственную стать.
Человек в униформе помог снять пальто.
Ярославцев прошел к стойке бара. Виталий коротко посмотрел на него, поправив «бабочку» на белоснежной, с короткими рукавами, рубашечке, кивнул в корректном приветствии.
— Перекусите?
— Обязательно.
— Тогда утоляйте аппетит и заодно поговорим. Пиццу сейчас принесут. Такую испекут — в Риме не попробуете.
Пиццу и впрямь принесли отменную: ароматную, с грибами. Потягивая ледяную пепси, он завтракал, обсуждая дела в неторопливой беседе с Виталием.
— Барменом в валютный бар мальчика пристроим? — спрашивал Виталий уважительно-вкрадчиво. — Документы в полном порядке, опыт есть, классный рюмпен-пролетарий… Я слышал, в «Интуристе» освободилось местечко…
— И почему ты меня обижаешь? — Ярославцев медленно отер рот салфеткой. — Что сам не способен решить эту проблемку? Не надо… обращаться ко мне по подобным кадровым вопросам. Или… у тебя есть еще кандидатура уборщицы в Совет Министров?
— Извините. Просто хороший парень… Ладно. Другой вопрос. В тресте туго с поставками. Дефицит идет по чайной ложке. Фирменных напитков мало, а клиент капризный пошел, венгерское сухое за оскорбление принимает, кьянти ему подавай, с ветчиной баночной перебои… Я не от себя прошу, поймите: мне начальство намекнуло: пусть бы твой друг подсобил… Ну а что потребуется — через меня…
— Решим. Но в течение следующей недели. Все у тебя?
— Пиво есть баночное. Загрузить картонку?
— А сигарет найдешь приличных? В смысле настоящих, не лицензионных.
— Блок найду. Я сам через Матерого хотел… — Виталий осекся.
— Сколько сигарет он тебе поставил? — спросил Ярославцев сухо. — Ну? Только не ври, это плохо влияет на мое отношение к людям.
— По мелочи… Пять коробок… Сто блоков. Семечки… да и когда было!
— «Парламент»?
— Ну да.
«Вот что значит — знакомить коммуникабельных негодяев, — отрешенно глядя в лицо собеседника размышлял Ярославцев. Сразу снюхаются, повиляют хвостами и начнут свои собачьи игры у тебя за спиной. Хорошо — игры, а то перегрызутся и ты же будешь виноват…»
— Я пока дожую, — сказал, поморщившись. — А ты, вот ключи, пиво поставь в багажник. Сколько денег надо?
— Меня тоже не стоит обижать, — с достоинством ответил Виталий и, подхватив ключи в воздухе над бокалом, удалился.
Питательная пицца приободрила. Дальнейший хлопотный день, казавшийся невероятно тяжким, легко выстроился в схему: сейчас на станцию, переобуть две покрышки, зайти к директору — ящик дефицитных контактных групп для замков зажигания прибудет к нему послезавтра. Это — начало, первая партия пошла в производство в подсобном цехе одного из захудалых заводиков. И уж эти контактные группы будущих хозяев не подведут — технология их изготовления куда выше импортной. Заводик же с данного подсобного цеха способен начать свое второе рождение — лишь бы духу у директора хватило, да только вряд ли хватит: слабенький хозяйственник, без инициативы, трусоват.
Он вышел из пиццерии, хлопнул по плечу Виталия, дожидавшегося его у машины, и уселся за руль.
Визит в автосервис решил отложить на часок. Неподалеку была еще одна «контора», куда заехать представлялось нелишним.
Остановил машину у старого московского дома, прошел в высокий, с мемориальной доской у входа подъезд. Звонок. Желтая точка врезанного в двустворчатую дверь «глазка» на мгновение потемнела, потом осторожный голос вежливо осведомился: «Кто?» — видимо личность посетителя впотьмах разглядеть не сумели.
— Открывайте, Эдуард, пока свои…
— Тсс… — Лысый сутулый Эдуард, поправив очки — огромные, стрекозиные, приложил палец к тонким губам. — В комнату тихонько пройдем, переводчик там…
Мрачно усмехнувшись, Ярославцев покачал головой. Снял пальто. Тихо как и просил хозяин проследовал в комнату.
То, что увы и ожидалось.
Респектабельного вида переводчик в галстуке, с пухлыми наушниками фирмы «Сони», удобно расположившись в кресле с бокалом аперитива, бубнил в микрофон фирмы «Акай».
— История мира? Да чего ее изучать, я знаю: сначала были динозавры, после они сдохли и превратились в нефть. А потом появились арабы, начали нефть продавать и покупать «мерседесы».