— Теперь моя очередь спросить, — обратился к Человеку председатель КОАППа: — Что это такое? Кес кё се? Что означает этот бред?
— Самое забавное, дорогой Кашалот, — сказал Человек, смеясь, — что это не бред: наш далеко не старый гость вполне мог встретиться со своей пра-пра-пра-правнучкой. Ему ведь только кажется, что он очнулся на следующий день после свадьбы, а на самом деле это произошло через сто лет.
— Через сто лет?! — хором воскликнули коапповцы.
— Да. Он провалился в глубокую трещину и попал в слой вечной мерзлоты, где и пролежал целое столетие на одиннадцатиметровой глубине, пока его не подняли оттуда рабочие золотых приисков. Путешественника во времени доставили в Киев, и украинские ученые с помощью радиоуглеродного метода определили его возраст: около ста лет. А обычно сибирские углозубы живут не более пятнадцати, так что пока наш гость прохлаждался в своей расщелине, наверху сменилось по меньшей мере шесть поколений его сородичей.
— Подумаешь, — презрительно бросила Мартышка, — шесть поколений… За тысячу лет, пока наш Кашалот будет лежать в анабиозе, в океане сменится тридцать поколений его сородичей!
— Что-о? — Человек не смог скрыть изумление. — Я не ослышался? Вы собираетесь погрузить в анабиоз Кашалота?
— Его, родимого, его сердешного, — подтвердила Сова, — только для этого нужен глицерин.
— Всего двадцать тонн. — Удильщик написал это число в воздухе концом своей удочки. — Вы не могли бы их где-нибудь занять, дорогой Человек?
— Мы отдадим… — заверила Стрекоза.
— После того, как его наработают для нас гусеницы Кукурузного Мотылька, — дополнил Рак.
— Боюсь, что придется огорчить вас, друзья, — сказал Человек, — надежного и безопасного для жизни способа погружать в анабиоз теплокровных животных пока не существует — тут и глицерин не поможет. Даже с холоднокровными дело обстоит не так просто — если иметь в виду истинный анабиоз.
— А что, бывает и не истинный? — удивленно спросил Кашалот.
— Сколько угодно. За примером далеко ходить не надо — наш гость, Сибирский Углозуб: в продолжение всего столетия, которое он провел в вечной мерзлоте, жизнь в нем едва теплилась, но все-таки полностью не прекращалась. Мало того — какие-то жизненные процессы, хотя и в невероятно замедленном темпе, происходили даже в гусеницах кукурузного мотылька, которых замечательный наш биолог Лозина-Лозинский охлаждал до минус восьмидесяти градусов. А вот у того, кто находится в состоянии истинного анабиоза, жизнь останавливается полностью, но при подходящих условиях может возобновиться, так что и мертвым его нельзя назвать.
— Он, так сказать, ни жив, ни мертв, — охарактеризовал это состояние Гепард.
— Очень точное определение, Гепард! — одобрил Человек.
— А знаете, — заявила Мартышка, — я даже рада, что Кашалот останется с нами: какой же КОАПП без нашего любимого председателя?
— Никакой! — убежденно воскликнул Кашалот. Он изо всех сил старался скрыть радость по поводу того, что может теперь, не теряя достоинства, отказаться от сомнительного путешествия во времени, но это ему плохо удавалось.
Однако Удильщик, автор идеи об отправке коапповского посланца в тридцатый век, вовсе не собирался от нее отказываться. Но теперь, с учетом новых данных, он предложил направить в будущее того, кто способен впасть в истинный анабиоз, и поинтересовался у Человека, есть ли у него подходящая кандидатура. Ответ был положительным.
— Только мой вам совет, — добавил Человек, — не связывайтесь с холодом. Тысячу лет поддерживать температуру вблизи абсолютного нуля, — а именно такая температура требуется для истинного анабиоза, — необычайно хлопотно! Гораздо проще погрузить посланца в это состояние с помощью не замораживания, а…
— Высушите меня, пожалуйста! — перебил его тоненький голосок. Он как будто доносился из лужицы, возле которой стояла Мартышка, и она, конечно, не преминула в нее заглянуть.
— Ой, тут какое-то малюсенькое-премалюсенькое существо, похожее на миниатюрный желудь, — сообщила она коллегам.
— Высушите меня! — настойчиво повторил голосок.
— Говорите, мы вас слушаем, — сказал Кашалот.
Но голосок не унимался:
— Я прошу не выслушать меня, а высушить.
— Высушить? — просьба показалась Кашалоту очень странной. — Зачем? Да, прежде всего скажите: кто вы?
И тут голосок неожиданно спел на опереточный мотив:
Отвечу кратко —
Я — Коловратка,
Меня открыл Антоний Левенгук,
Но очень скоро
Возникли споры
Среди ученых всех наук!
А затем Коловратка поведала удивительную историю своего племени:
— Кто такой Левенгук, надеюсь, объяснять не нужно — достаточно напомнить, что он первым увидел в микроскоп крошечные существа, о которых не подозревал до него ни один человек. И этими существами были мы, коловратки! Что тут началось! Все кинулись приобретать микроскопы и рассматривать нас — ученые и священники, врачи и музыканты, придворные дамы и даже короли… Это был оглушительный успех! Правда, немножко скандальный, но скандал, как известно, лишь подогревает всеобщий интерес.
Обожавшая скандалы Мартышка немедленно потребовала, чтобы Коловратка рассказала подробнее, и та охотно откликнулась на просьбу:
— Ну, вокруг коловраток, как я уже сказала, вернее спела, сразу возникли споры. У нас о том времени, — это было около трехсот лет назад, — хранятся семейные предания, и когда знакомишься с ними, просто диву даешься — о чем только не спорили. О том, например, есть ли у нас колеса, и если есть, то вращаются они или нет.
— А на самом деле? — спросил Гепард.
Коловратка вместо ответа предложила ему взять лупу и посмотреть самому.
Последовав ее совету, Гепард увидел два диска, отороченных ресничками.
Когда Коловратка взмахнула ими, у него создалось полное впечатление, что это колеса с мелькающими спицами…
Вслед за Гепардом на Коловратку посмотрели в лупу и его коллеги — и тоже лот увидели «колеса».
— Нам даже дали второе имя, — прокомментировала Коловратка, — «ротатории», что по-латыни значит: «те, кто носят колеса». Это верно лишь в том смысле, что у артистов, — а я артистка, — жизнь на колесах, — и буквально, и фигурально. — И она стала напевать: «Колеса тоже не стоят, колеса»… затем продолжила: — А вообще-то на гастролях я предпочитаю летать: и быстрее, и никаких расходов.
— Летать — и никаких расходов?! — тут уж ей не поверил не только Рак, но она повторила:
— Абсолютно никаких! Поэтому я и вас прошу меня высушить — когда путешествуешь в высушенном виде, тебя подхватывает и переносит любой ветерок!
Это во-первых, а во-вторых, не надо думать о питании в дороге. Правда, и в обычном, невысушенном состоянии я, как и большинство артистов, привыкла довольствоваться малым: помашешь ресничками — получается маленький водоворотик, который втягивает ко мне в рот какого-нибудь зазевавшегося микробчика… — и Коловратка опять запела песню Шуберта из цикла «Прекрасная мельничиха»:
Прощай, хозяин дорогой,
Я в путь иду вслед за водой,
Всё следом, всё следом,
Всё следом, всё следом…
— Между прочим, больше всего споров возникло как раз вокруг этой нашей способности сохраняться в высушенном виде сколько угодно времени. У меня есть сольный номер, где я читаю слова Левенгука, изумленного этим открытием:
«Не должно ли нам казаться удивительным, что эти крохотные существа могут двадцать один месяц лежать сухими и всё же жить, и как только будут помещены в воду, начинают плавать»…
И заключаю я этот монолог словами: «Так коловратки познакомили людей с анабиозом!»
— С анабиозом?! — чувства коапповцев в комментариях не нуждались.
— Значит, анабиоза можно добиться и высушиванием? — сделал вывод Удильщик, придя в себя после заявления Коловратки.
— Это я и хотел сказать, Удильщик, — подтвердил Человек, — но не успел.
— А кандидатура посланца, которую вы тоже не успели назвать — Коловратка? — уточнила Мартышка.
— Вы угадали.
— Дорогая Коловратка, — обратился к ней Кашалот, — а способны ли вы пролежать сухой тысячу лет?
— Хоть десять тысяч!
Председатель КОАППа принял торжественный и официальный вид.
— В таком случае, — изрек он, — у меня есть для вас заманчивое предложение: отправиться на гастроли в будущее. Если вы согласны — подготовьте программу, в которой вы расскажете потомкам о первых шагах КОАППа, о том как жили и трудились его основатели.
Артистка поймала мысль Кашалота налету:
— Если надо будет показать, как вам пришлось крутиться, то я сделаю это артистически, — заверила она. — Само мое имя говорит о том, что я всю жизнь кручусь волчком. Иначе не проживешь… Ну, а высушить меня совсем несложно, потому что из всех многоклеточных животных я самая малоклеточная: меньше тысячи клеток — девятьсот тридцать девять, если точно.
— Как ты живешь, бедолага? — посочувствовала Сова.
— Выкручиваюсь как-то, экономлю, считаю каждую клеточку, комбинирую… Но ничего, я не жалуюсь, у меня есть всё, что нужно для нормального существования: мозг, нервы, рот, глотка, челюсти, желудок, два глаза — даже с линзочками. Только на сердце клеток не хватило.
— Тем лучше, — заметил Гепард, — не так тяжело сохнуть.
— Да, а как же мы будем ее сушить? — спохватился Удильщик.
Все задумались, но спустя минуту Мартышку осенило:
— Мы ее высушим феном! Дорогой Человек, вы феномен?
— В каком смысле, Мартышка?
— «Мен» по-английски «человек», — объяснила она, — значит, феномен — человек, у которого есть фен.
— В этом смысле моя жена — феномен, — сказал Человек.
Кашалот вздохнул с облегчением и обратился к нему:
— Если вам нетрудно, дорогой Человек, попросите вашу жену дать нам на время фен. Закрываю заседание КОАППа!