Уверяю вас — неспроста
Есть в слюне моей кислота…
Чтобы надпись гравировать,
Мне достаточно поплевать!
Всё время, пока Долиум посвящала коапповцев в технологию гравировки по мрамору, сердобольная Сова смотрела на нее с состраданием и наконец не выдержала:
— Вредная небось работа, болезная ты моя, — цельными днями с серной кислотой…
Председатель КОАППа, уделявший постоянное внимание неукоснительному соблюдению трудового законодательства, особенно в части охраны труда на вредных производствах, немедленно осведомился:
— Надеюсь, вы получаете усиленное питание?
— А как же — в обязательном порядке! — гордо сообщила гравер. — Я, конечно, звезд с неба не хватаю, зато хватаю их на дне. Морских звезд, понятное дело. Ну и прочих иглокожих — голотурий, морских ежей… Панцирь у них известковый — тот же углекислый кальций. Твердый — не прошибешь. А после обработки кислотой языком проведешь — рассыпается. В одном старинном романсе, моем любимом, между прочим, об этом хорошо сказано, — и она с большим чувством спела романс, мелодия которого показалась коапповцам очень знакомой:
Раствори потихоньку, Улитка,
Твердый панцирь Морского Ежа,
Сделай в нем ты пошире калитку
И затем съешь Ежа не спеша…
— Что ж, — заключил Гепард, — если мне теперь попадется где-нибудь в литературе фраза: «При виде этих иглокожих яств у морской улитки Долиум слюнки потекли», я буду знать, что это не метафора, а точное описание событий.
— Куда уж точнее, — ухмыльнулась Долиум, а Кашалот выразил надежду, что слюнки у нее будут так же активно течь и при выжигании надписи на коапповской вывеске.
— Ну, ближе к делу, — сказала улитка, — сажайте на свой мрамор, давайте текст, рисунок или что там еще и не отвлекайте.
Коапповцы вернулись к мраморной плите вместе с гравером, она была бережно посажена на полированную поверхность, Удильщик вручил ей эскиз вывески, и Долиум, едва взглянув на него, тотчас приступила к работе. А председатель КОАППа и его верные соратники тихонечко удалились и, расположившись на берегу озера, стали с нетерпением ждать…
Вдруг из озера до них донеслись многочисленные юные голоса, распевавшие песню. При первых же ее звуках Человек встрепенулся, прислушался… Слов вначале было не разобрать, но по мере приближения поющих к берегу текст песни становился понятнее. Не очень стройный хор пел:
До чего же грустно нам, что минула
Школьных дней чудесных череда
Но куда б судьба нас ни закинула,
Мы их не забудем никогда!
Человек заулыбался и даже стал вполголоса подпевать. Улыбка была ностальгической.
— Друзья, — молвил он, повторив с хором две последние строчки, — это песня моей юности. Текст здесь, правда, чуточку изменен, но это неважно. Впервые эта песня прозвучала в очень давнем фильме «Разные судьбы». Ее пели там выпускники школы, только что окончившие десятилетку и по традиции бродившие всю ночь по городу после выпускного бала. С той поры эта песня стала как бы гимном выпускников, их музыкальным паролем…
Пока Человек говорил, молоденькие певцы подплыли к самому берегу и стали хорошо различимы. Это была большая компания рачков-подростков, скорее даже юношей и девушек, стоявших на пороге взрослой жизни.
Председатель КОАППа любил общаться с молодежью, в данном же случае общение с нею могло к тому же скрасить томительное ожидание, ибо в эти ответственнейшие минуты, когда коапповская вывеска обретала зримые формы, заниматься чем-либо иным он был решительно не в состоянии.
Приблизившись к самой кромке воды, Кашалот обратился к рачкам, стараясь придать своему голосу как можно более жизнерадостное звучание:
— Здравствуйте, ребята!
— Здравствуйте! — хором откликнулись они.
— Давайте знакомиться: мое имя…
— Кашалот! — выпалила бойкая девчурка, по всей видимости заводила компании. — Вас в океане все знают. А меня зовут Баля, его Жолик, — она указала на симпатичного паренька, исполнявшего при ней, судя по всему, роль верного рыцаря. — А вот этого, — в голосе ее явно прозвучала нотка презрения, — Клей.
— Персональный приветик! — вякнул развязным тоном рачок, названный последним.
— Помолчи, хоть здесь, в КОАППе, нас не позорь, — тихо, но с угрозой произнесла Баля.
— А то живо схлопочешь, — предупредил Жолик.
— Из какого вы класса, ребятки? — спросил Удильщик.
— Из класса ракообразных, отряд усоногих рачков! — четко доложила Баля, словно рапортуя на пионерской линейке. — Жолик, спой им нашу песенку… если вы хотите, конечно, — поспешно добавила она, обращаясь к коапповцам.
Как и следовало ожидать, захотели все, а некоторые даже крикнули «Просим!»
И Жолик спел:
И в тропиках, и в Арктике живут ракообразные,
Ужасно интересные, весьма разнообразные.
Мы всюду — на поверхности и там, где глубина,
И как же нам обидно, что наши имена —
Веслоногие, жаброногие, листоногие,
Равноногие, разноногие, ротоногие
И, конечно же, мы, усоногие, —
Знают очень и очень немногие.
Так пусть запомнят дети
И даже старички.
Что рядом на планете
Живут на белом свете
Такие симпатичные,
Такие необычные.
Такие усоногие рачки!
— Вообще-то в отряде усоногих рачков несколько семейств, — пояснила Баля, когда стихли аплодисменты. — Наше семейство называется «балянусы» или, что то же самое, «морские желуди» — «балянус» на латыни и значит «желудь».
— Морских желудей я хорошо знаю, — обрадовался Кашалот, — я видел их много раз — подводные скалы сплошь покрыты их известковыми домиками.
— А почему же тогда эти подростки без домиков? — подозрительно осведомился Рак.
— «Почему, почему», — передразнила Сова. — А потому! Никому-то ты не веришь. Думаешь, ежели твои рачата сызмальства на тебя похожи, значит, у всех так? Ан нет!
Сову горячо поддержала Стрекоза: о правоте своей пернатой коллеги по КОАППу ей было известно по личному опыту. Ведь ее личинки и отдаленно не напоминают маму, даже обитают в другой, чуждой среде, чуждой для нее, но родной для Рака… Уж их-то, ее личинок, он, живущий по соседству, должен был бы знать? И о других его соседях напомнила Раку Стрекоза — о головастиках, также не похожих на взрослых, то есть на лягушек…
Она так его пристыдила, обрушила на его голову столько подобных примеров, что Рак — редкий случай! — пожалел о своей скептической реплике. А заключила Стрекоза свою тираду так:
— Что же удивительного, что и у морских желудей дети не похожи на родителей?
Эта невинная фраза вызвала бурный протест у Клея:
— Какие мы вам дети? — забубнил он обиженно. — Разве не видите усики?
Общий смех был ему ответом, а Гепард изрек нарочито серьезным тоном:
— Да-a, довод неотразимый, что и говорить. По этому признаку у многих животных даже новорожденные могут считать себя взрослыми — ведь они рождаются усатыми…
— Тоже могут сказать — дескать, мы и сами с усами, — вторила ему Сова, давясь от смеха.
— Так ведь вся штука в том, с какими усами! — не сдавался Клей.
— Ну что ты заладил, — не выдержала Баля, — разве только в усах дело?
— А в чем же? — полюбопытствовал Удильщик.
Его любопытство взялся удовлетворить Жолик.
— Гораздо важнее, в смысле признаков взрослости, что на нас теперь форма: двубортная… — заметив, что оговорился, он тут же поправился, — то есть, я хотел сказать, двустворчатая хитиновая раковинка. Чтобы ее получить, надо шесть раз линять, а это у нас со дня рождения десять дней занимает.
— Как раз вчера, — гордо сообщила Баля, — мы окончили десятидневку!
Узнав об этом, председатель КОАППа и его сослуживцы от всей души поздравили рачков с окончанием. Балянусы, в свою очередь, поблагодарили за поздравление, — также от всей души, — и торжественно обещали отдать все силы для построения… А вот для построения чего, они не уточнили: Баля и Жолик переглянулись и замолчали, сделав знак остальным рачкам, чтобы они последовали их примеру, и таким образом замяли этот вопрос — как вскоре выяснилось, отнюдь не случайно…
Но в тот момент Кашалот ничего не заметил и проникновенно произнес:
— Итак, мои юные друзья, ваше детство окончилось… Это большое… Нет, лучше сказать, огромное, колоссальное событие!
— Ещё бы! — радостно согласилась Баля.
— У нас теперь есть всё необходимое для начала взрослой жизни: шесть пар ножек со щетинками, настоящие челюсти, три глаза…
— И усы! — вставил Клей.
— Снова здорово. — Жолик сделал выразительный и всем понятный жест, повертев передней ножкой у головы. — Прямо зациклился на своих усах. Ладно, успокойся — и усы тоже… — и он запел, а Баля подхватила:
Три глаза и двенадцать ножек,
Щетинки, челюсти, усы…
Как много совершить теперь мы сможем,
Если не тратить,
Попусту не тратить
Жизни драгоценные часы!
— Да-а, — протянула Баля и вздохнула, — в песне-то все легко и просто получается: «Как много совершить теперь мы сможем!» А что совершить, где совершить? Кто нам подскажет?
Пока она говорила, Жолик недовольно поглядывал на подружку и наконец сказал с досадой:
— Баля, ты не крутись вокруг да около, а выкладывай прямо: зачем мы приплыли.
— Ты прав, — согласилась она. — Так вот, после выпускного бала мы по традиции бродили всю ночь по озеру, пели песни, мечтали о будущем…
— Мечтатели… — Клей ухмыльнулся. — Всё равно кончите тем же, что и все балянусы: остепенитесь, построите домики…
— Замолчи, обыватель несчастный! — Баля, кажется, готова была вцепиться в него челюстями. — У тебя только домик на уме. Вот вы, Рак, удивлялись, что мы на родителей не похожи. А я и не хочу быть на них похожей! И Жолик тоже, и многие наши одноклассники. Знаете, почему?