— Почему? — спросили все в один голос, так как сказанные девушкой с большой горячностью слова очень всех заинтриговали.
— Потому что… Нет, пусть лучше Жолик вам покажет, как отец с матерью его уму-разуму учат, и вы всё поймете. Жол, изобрази.
Балин друг, в котором явно таился актерский талант, шаржированно и очень смешно воспроизвел назидательную речь своего папаши:
— «Запомни сын: самое главное в жизни — прочное положение. Для этого перво-наперво надо место хорошее подыскать. Тут важно не торопиться: пока молод — поплавай, осмотрись, приглядись… У тебя для этого все возможности — целых три глаза, не то что у нас с матерью — по одному. Хотя нам и один без надобности, всё равно никуда не выходим, а в своих домиках и с закрытыми глазами каждый уголок знаком».
— «В своих домиках»? — переспросил Кашалот, полагая, что Жолик просто оговорился. — Разве у родителей не общий дом?
— Что вы! — Жолик даже протестующе замахал передними ножками, словно Кашалот сделал невесть какое невероятное, немыслимое предположение. — У отца свой, у матери свой.
— И у моих тоже, рядом стоят, — обронила его подружка как бы вскользь, но видно было, что она делится наболевшим. — Они и познакомились через стенку. Я говорю: «Папа, зачем вам два дома? Отдайте один». А он: «Два надежнее».
— А дома… — снова вступил Жолик. — Хоромы! Шестистенки! Посмотришь — прямо каменный цветок, а не дом.
— Действительно, — согласился Удильщик, не раз видевший на дне поселки морских желудей, — домик Балянуса напоминает по форме тюльпан с шестью лепестками.
— Но лепестки-то известковые! — воскликнула юная поборница социальной справедливости таким тоном, будто с болью уличала близких родственников в присвоении общественной собственности в особо крупных размерах. — Я спрашиваю: «Папа, скажи, только честно, где вы с мамой взяли известь для стенок?» А он: «Химию надо знать, дочка. Известь что содержит? Кальций. А кальция в морской воде растворено сколько угодно, он бесхозный». Я ему: «Папа, что значит «бесхозный»? Ведь он всё равно не наш!» А отец в ответ: «Зато стенки какие — не прошибешь!»
— Знакомые речи, — поддакнул Жолик. — Родителей наших тоже не прошибешь. Отец говорит: «Мой дом — моя крепость». И лежит он в этой своей крепости на спине круглые сутки — ноги кверху, только время от времени крышу раздвигает.
— Ого, как в обсерватории! — заметил Гепард. — Он что, звезды наблюдает?
— Звезды? — Баля презрительно усмехнулась. — Наших родителей звезды не интересуют. Они как крышу раздвинут, ножки в щель высовывают и начинают загребать.
Коапповцы попросили уточнить, что следует понимать под этим словом.
— На ногах щетинки, — пояснил Жолик, — в них всякая мелкая живность застревает: веслоногие рачки, микроскопические водоросли, даже бактерии. Отец поучает: «Балянуса ноги кормят». И мать туда же: «Учись, сынок, что добыл, в дом тащи, а то есть такие недотепы, всё из дому; чужому отдаст, а сам ногу сосет»…
— А меня, — подхватила Баля, — мама всё насчет места наставляет: «На голом месте не поселяйся, только на обжитом. Увидишь поселок балянусов — значит, тут жить можно, раз другие живут». Я говорю: «Мама, но ведь кто-то должен поселиться первым, за кем придут потом другие!» А она: «Конечно, должен, но почему обязательно ты?» Вот и поговори с ними… Всю ночь мы размышляли, спорили — для чего мы живем на этом свете?
— Тоже мне мыслители доморощенные, — ввернул Клей и язвительно повторил: — «Для чего мы живем?» Смысл жизни им захотелось узнать. Да тут и спорить нечего: живем для того, чтобы сидеть на тепленьком местечке и загребать. Миллионы лет балянусы так живут.
Жолик от возмущения даже не нашел подходящих слов для достойной отповеди и только бросил презрительно:
— Эх ты, Клей…
— Это что же, имя у него такое? — заинтересовалась вдруг Сова.
— Нет, прозвище, — сказала Баля. — Вы думаете, зря он со своими усиками носится? На них…
— Ты мои усики не тронь, — сердито перебил Клей, — у самой точно такие же, так о них и говори, а о своих я сам скажу. Так вот, — с вызовом произнес он, обращаясь уже к коапповцам, — место хорошее найти — ерунда, удержаться на нем — вот что главное! А как удержаться? Смотрите: на каждом усике маленький диск. Это присоска. Нашел место — присосался. Но присоски — это так, временно, пока клей не схватит. Только тут голову приложить надо, потому что мы, балянусы, головой приклеиваемся. Видите, у основания усиков, у самой головы, бугорки?
Коапповцы, склонившиеся над головой рачка, подтвердили, что хорошо их видят.
— Это цементные железы, — пояснил Клей, — они клей вырабатывают, и не какой-нибудь, а особенный, он в воде твердеет. А уж как приклеился — всё, намертво: с этого места балянуса зубилом не собьешь! Вот какой у нас клей!
— Кто там сказал про клей?! — раздался вдруг удивленно-радостный крик Мартышки, прозвучавший примерно так же, как, вероятно, прозвучал свыше двух тысячелетий назад ликующий возглас Архимеда: «Эврика!» — «Я нашел!», — когда, открыв свой знаменитый закон, он выскочил из ванны и промчался голышом по улицам Сиракуз…
Мартышка тоже мчалась (хотя и не голышом, а прикрытая шерстью), и вид у нее был такой сияющий, такой счастливый, словно и она только что совершила выдающееся открытие. Так оно, в сущности, и оказалось.
— Так кто же тут сказал про клей?!
— Вот этот рачок, — Стрекоза указала на Клея, цементные железы которого она только что рассматривала вместе со всеми. — А что?
— А то, что я его расцеловать готова!
И под недоуменными (но только вначале!) взглядами коапповцев Мартышка взахлеб, оживленно жестикулируя всеми четырьмя руками, поведала о том, как с той самой минуты, когда лично председатель КОАППа повелел ей найти способ укрепить вывеску на дереве, не причиняя ему ни малейшего вреда, она непрерывно думала — чуть голова не треснула! — над этой сложнейшей задачей, прикидывала так и сяк — всё напрасно, решение не приходило… Мартышка совсем уж было отчаялась и с тяжелым сердцем, подавленная и несчастная, едва не плача, поплелась назад, к коллегам, с ужасом представляя, как вынуждена будет на их глазах признаться шефу в своей творческой несостоятельности. Она протащилась уже полпути, когда до ее слуха донеслось вдруг слово «клей». И ее осенило: вот оно, решение! Вывеску надо приклеить!
— То-то сразу помчалась! — прокомментировала, посмеиваясь, Сова.
Неординарная интеллектуальная находка члена-корреспондента КОАППа Мартышки была встречена коапповской общественностью с энтузиазмом и немедленно рекомендована председателем КОАППа к практическому внедрению. А на подсказавшего ее, хотя и ненамеренно, Клея стали смотреть с меньшей антипатией, некоторые даже с симпатией…
Но гениальные находки обладают одним замечательным свойством: озарение, снизошедшее на творческую личность, способно вызвать цепную реакцию идей. Нечто подобное случилось и на этот раз. Не улеглось еще радостное оживление по поводу изобретения Мартышки, как у другого члена-корреспондента КОАППа, Удильщика, возникла не менее блестящая и плодотворная мысль: использовать для приклеивания вывески к дереву клей морских желудей!
— Ребята, — обратился он к балянусам, когда отзвучали возгласы одобрения, — вот вам великолепное поприще для общественно полезной деятельности: приклеить вывеску КОАППа. Возьметесь?
— Спрашиваете! — закричала Баля. — Ой, как здорово!
Ее товарищи и подруги тоже не могли скрыть ликования. Даже Клей удержался на этот раз от язвительных замечаний — его прозвище, кстати, в данных обстоятельствах сразу повысило его престиж в глазах одноклассников.
Зато от скептического замечания не удержался Рак.
— Поручить им такую ответственную работу? — проворчал он с сомнением. — Молоды еще. Отвалится вывеска, придавит кого-нибудь, а нам отвечать…
Огорчение и разочарование рачков трудно было описать.
— Вот вы, взрослые, всегда так, — со слезами в голосе упрекнула Баля то ли всех коапповцев, то ли одного Рака. — «Слишком молоды, не доросли еще»…
— А вы что скажете, уважаемый Человек? — Кашалот счел разумным привлечь его к решению данного вопроса в качестве арбитра, поскольку не рискнул взять всю ответственность на себя.
— Я скажу, что мне доводилось видеть, как с днища судна счищают поселившихся на нем балянусов: судно ставят в док, и незванных жильцов сбивают пневматическими отбойными молотками. Так вот, домики балянусов отлетают только вместе с частицами металла.
— Это что же, — поразилась Мартышка, — выходит, клей балянусов прочнее металла?
— Выходит, что так, — подтвердил Человек. — Но это еще не всё. Ученые всесторонне исследовали этот клей. Стойкость его оказалась невероятной! Его можно нагреть до трехсот с лишним градусов и заморозить почти до абсолютного нуля, на него не действуют ни сильные растворители, ни едкие вещества. Домики ископаемых балянусов, живших десятки миллионов лет назад, держатся на скалах так же прочно, как и только что построенные!
— Значит, и наша вывеска продержится миллионы лет! — восторженно пропищала Стрекоза, и это решило дело: против такого довода председатель КОАППа не смог бы устоять даже без поддержки Человека.
— Всё ясно, — важно изрек он и объявил во всеуслышание: — Я принял решение: ребята, доверяю вам приклеить вывеску!
Над коапповской поляной и озером разнеслось тысячеголосое «Ура-а!!!» морских желудей, сменившееся деловитой командой Бали: «За работу!»
— Это вон ту мраморную плиту надо приклеить? — попросил уточнить на всякий случай Жолик.
— Да, — подтвердил Гепард, — как только гравер, то бишь улитка Долиум, закончит выжигать текст и рисунок. Кстати, как там у нее дела?
Коапповцы вместе с рачками направились к плите, и как раз вовремя — Долиум приветливо помахала им ногой и крикнула, что заканчивает работу, после чего весело запела:
Рисунок сложный или простой