Горбачева двигает КГБ
Борьба у «трона»
Когда в 1995 г. В. И. Воротников опубликовал свой дневник, мы узнали, что в среду 9 января 1985 г. он неожиданно был вызван на экстренное заседании Политбюро ЦК КПСС, которое проходило в кабинете К. У. Черненко и не в «полном составе»[2464].
На этом заседании, пишет A. B. Шубин: «Черненко, ссылаясь на плохое состояние здоровья, предложил обдумать вопрос о его отставке»[2465].
Основания для того, чтобы задуматься об уходе в отставку, у К. У. Черненко были. И дело заключалось не только в здоровье.
«Зима 1984/85 г., – читаем мы в воспоминаниях Е. К. Лигачева, – стояла необыкновенно суровая со снежными заносами, которые в иных регионах достигали высоты 2–3 метров. Из-за сильных холодов, обильных снегопадов возникли большие трудности в промышленности, а особенно на транспорте. Не будет преувеличением сказать, что народное хозяйство оказалось на грани паралича. 54 крупных теплоэлектростанции…могли в любой день погасить котлы. На магистралях стояли сотни брошенных поездов. 22 тысячи вагонов замерзали на подъездных путях…В правительстве готовили страховочный вариант на случай катастрофы… Ситуация складывалась критическая, по существу речь шла о крупном стихийном бедствии, охватившем… почти три четверти страны»[2466].
Однако у В. И. Долгих, который 9 января 1984 г. присутствовал на заседании Политбюро, не сложилось впечатления, что в сложившихся условиях К. У. Черненко хотел уйти в отставку[2467].
И действительно, если внимательно ознакомиться с дневниковой записью В. И. Воротникова, нетрудно заметить, что инициатором созыва этого экстренного заседания был не К. У. Черненко. Открыв заседание, он начал с вопроса: «Вы прочитали записку Е. И. Чазова?». Комментируя поставленный вопрос, В. И. Воротников сделал следующее примечание: «Это была короткая, примерно на две трети страницы записка о состоянии здоровье К. У. Черненко», которую «нам предварительно дали прочесть»[2468].
О чем именно шла речь в этой записке, и чем именно было вызвано ее появление, мы можем только догадываться. Но, по всей видимости, ее составление было связано с тем, что как раз в эти дни решался вопрос о предстоящем заседании Консультативного политического комитета (КПК) Организации Варшавского Договора (ОВД), на котором должен был присутствовать К. У. Черненко[2469].
Вероятнее всего, Е. И. Чазов считал, что состояние здоровья Константина Устиновича не позволяет ему участвовать в этом мероприятии и требует госпитализации.
«Я, – заявил собравшимся К. У. Черненко, – не могу сам единолично принимать решение. Думал, может, уйти?». Однако уходить он не желал, о чем свидетельствуют следующие его слова: «Так хочется работать. Но пусть скажет Евгений Иванович». Е. И. Чазов, видимо, повторил свою записку и, судя по всему, его предложения были приняты[2470].
30 января 1985 г. A. C. Черняев записал: «Черненко уже почти месяц в больнице. Заседания ПБ проходят нерегулярно: не доверяет их проводить никому другому». Действительно, почти сразу же после упомянутого заседания Константин Устинович снова вернулся в Кунцево. Через некоторое время он попросил, чтобы его «отпустили из ЦКБ на дачу». К 22 января он уже находился там[2471].
В связи с этим обращает на себя внимание следующий эпизод. 6 февраля должен был открыться съезд Французской коммунистической партии[2472]. Первоначально планировалось, что советскую делегацию на нем будет возглавлять М. С. Горбачев. Однако 16 января A. C. Черняев узнал, что Михаил Сергеевич не поедет в Париж («Горбачев вместо себя предложил Соломенцева») и объясняется это якобы тем, что К. У. Черненко не хочет, чтобы «заседания Политбюро проходили без Горбачева»[2473].
Объяснение несерьезное. В случае поездки в Париж Михаил Сергеевич в самом крайнем случае мог пропустить только одно заседание Политбюро – в четверг 7 февраля. Главная причина его отказа от этой поездки заключалась в том, что он не желал ни на один день упускать из рук те рычаги власти, которые к этому времени у него были, опасаясь, что развязка может произойти в любой момент.
«В начале февраля, – пишет В. И. Воротников, – К. У. Черненко несколько раз появлялся на работе на короткое время, а 7 февраля даже вел заседание Политбюро»[2474]. По сведениям Д. А. Волкогонова, 7 февраля Константин Устинович посетил свой кремлевский кабинет в последний раз[2475]. После этого чуть ли не «на другой день» снова оказался в больнице, откуда уже не вышел[2476].
В середине февраля появились слухи, будто бы К. У. Черненко умер.
Поводом для них, по всей видимости, послужили советско-греческие переговоры, которые состоялись в Москве 11–12 февраля. Ожидалось, что в них примет участие К. У. Черненко, но советскую сторону представлял H. A. Тихонов[2477].
Еще только-только начали расходиться круги от этой истории, как внимание прессы привлек еще один факт. 7–10 февраля в Лос-Анжелесе состоялась конференция, организованная обществом «Врачи в борьбе за социальную ответственность». В этой конференции участвовала советская делегация, которую возглавлял Е. И. Чазов[2478]. После конференции советская делегация осталась в США еще на несколько дней. И вдруг ее руководитель оставил своих коллег и экстренно вылетел в Москву. По некоторым данным, это произошло 14 февраля[2479].
Е. И. Чазов утверждает, что ничего необычного в его возвращении не было, так как он самого начала не планировал быть в США до конца визита. Однако, когда из США он прилетел в Париж, его заверениям не поверили даже представили советского посольства[2480].
Согласно той информации, которая была позднее доведена Е. И. Чазовым до сведения Политбюро, между 17 и 24 февраля в состоянии здоровья генсека произошло ухудшение[2481]. Закулисная борьба на вершине власти вступила в свою решающую стадию.
Как отмечает М. С. Горбачев, «на протяжении нескольких месяцев в Центральном Комитете, в самом Политбюро проблема нового Генерального секретаря ЦК занимала всеобщее внимание. Вариантов было, хоть отбавляй». Среди рассматривавшихся кандидатур М. С. Горбачев называет себя, В. В. Гришина, А. А. Громыко, Г. В. Романова, Н. А. Тихонова и В. В. Щербицкого[2482].
А. Ч. Черняев отмечает слух, согласно которому некоторые считали, что «Генсеком надо сделать Тихонова, а на его место поставить Щербицкого» и что эту комбинацию якобы «поддерживали Гришин и Кунаев»[2483].
В то же время один из помощников К. У. Черненко В. А. Печенев пишет, что в руководстве партии существовали силы, которые готовы были поддержать в качестве кандидатуры на пост генсека первого секретаря Московского городского комитета КПСС В. В. Гришина[2484].
Виктор Васильевич Гришин родился в 1914 г. в г. Серпухове. Закончил Московский геодезический техникум (1933) и Московский техникум паровозного хозяйства (1937). С 1940 по 1950 г. находился в Серпухове на различных партийных должностях, с 1950 по 1956 г. работал в Московском городском комитете партии, с 1956 по 1967 г. возглавлял ВЦСПС, с 1967 г. занимал пост первого секретаря МГК. В 1961 был избран кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, в 1971 – членом Политбюро[2485].
Отмечая обострение борьбы в руководстве партии с осени 1984 г., Е. К. Лигачев пишет: «В этот период резко активизировался Гришин, почти открыто начавший претендовать на ведущую роль в Политбюро»[2486].
«Он, – утверждал Б. Н. Ельцин, – готовился стать Генеральным секретарем и пытался сделать все, чтобы захватить власть в свои руки, но, слава богу, не дали… нашли список состава Политбюро, который Гришин подготовил, собираясь стать лидером партии. В него он внес свою команду, ни Горбачева, ни многих других в том списке, естественно, не было»[2487].
Касаясь этой проблемы в одном из своих интервью, сын B. В. Гришина Александр Викторович отмечал, что уже в 1982 г. его отец «был старшим в Политбюро», старшим не по возрасту, а по времени пребывания в составе этого высшего партийного органа. Поэтому, подчеркивал Александр Викторович, уже тогда «постоянно муссировались слухи, что после Брежнева будет Гришин, потом говорили, что после Андропова, потом – после Черненко»[2488].
В. В. Гришин допускал возможность, что кто-то действительно видел в нем возможного кандидата на пост вождя партии, но категорически отвергал и свое участие в обсуждении данного вопроса, и существование названного списка[2489].
В таких условиях, как пишет Е. К. Лигачев, «в конце 1984 г. аппаратная атмосфера вокруг Горбачева начала характеризоваться некими «вакуумными» свойствами»[2490]. Существует версия, будто бы В. В. Гришин пытался убедить К. У. Черненко «переместить честолюбивого андроповца куда-нибудь подальше из страны», например, «послом на Запад»[2491].
Одним из проявлений претензий В. В. Гришина на власть М. С. Горбачев называет организованную 22 февраля встречу К. У. Черненко с избирателями. Присутствовать на ней генсек не мог (это было очевидно с самого начала), поэтому озвучивал текст его выступления В. В. Гришин. «Я, – пишет М. С. Горбачев, – сидел в президиуме вместе с Лигачевым, Громыко, Замятиным, Кузнецовым и, честно говоря, очень переживал, что я участник этого фарса»[2492].
Мы не знаем, кто был инициатором этого мероприятия, но имеются сведения, что оно проводилось в соответствии с решением Политбюро, заседания которых, кстати, вел М. С. Горбачев[2493]. «Обосновывалось это тем, что в стране якобы прошел слух, что Черненко давно умер, и нужно было это как-то опровергнуть»[2494].
Действительно, 13-го Михаил Сергеевич собрал у себя членов Политбюро и предложил обсудить вопрос о том, как реагировать на распускаемые слухи о болезни К. У. Черненко[2495]. Видимо, тогда и было решено провести встречу генсека с избирателями. Причем, по свидетельству сына В. В. Гришина Александра Викторовича, «Политбюро решило», что на этой «встрече» за К. У. Черненко «выступление сделает Горбачев как второй секретарь ЦК»[2496].
И только перед самым началом «встречи», вспоминает A. B. Гришин, «раздался телефонный сигнал прямой связи с Черненко. Звонил помощник генсека, который сказал: «Виктор Васильевич, есть поручение Константина Устиновича, чтобы его текст зачитал не Горбачев, а вы». По свидетельству Александра Викторовича, отец пытался возражать, ссылаясь на решение Политбюро. Тогда в разговор вмешался К. У. Черненко: «Зачитывай ты, – сказал он, – и бери все в свои руки»[2497]
«Когда отец, – вспоминает A. B. Гришин, – тут же подошел к Горбачеву и известил его об этом разговоре с Черненко, Михаил Сергеевич был в шоке»[2498].
Академик Е. М. Примаков
Именно в это время, по свидетельству А. С. Грачева, к А. А. Громыко «потянулись сразу с нескольких сторон нити зондирующих контактов от сторонников Горбачева», «решивших склонить «мистера Нет» к тому, чтобы в нужный момент сказал «да» Горбачеву». «Контакт» с А. А. Громыко был установлен через его сына Анатолия[2499].
Как вспоминал Анатолий Андреевич, который в рассматриваемое время возглавлял Институт Африки, однажды зимой 1984/85 г. к нему приехал его старый знакомый Евгений Максимович Примаков, с которым он был на «ты», и завел разговор о наследстве К. У. Черненко. Не называя фамилий и имея в виду Андрея Андреевича Громыко, Е. М. Примаков заявил о том, что развязка может наступить в любой момент, а поэтому необходимо подготовиться к этому[2500].
«На следующий день» Анатолий Андреевич рассказал об этом отцу, и тот пригласил сына к себе «на субботу». В ходе этой беседы они пришли к выводу, что реально на пост генсека могут претендовать три человека: М. С. Горбачев, В. В. Гришин и Г. В. Романов. Свою кандидатуру Андрей Андреевич отвел по двум причинам: стар и нет опыта партийной работы. Если верить Анатолию Андреевичу, в ту субботу они с отцом ни о чем не договорились, но Андрей Андреевич согласился продолжить этот разговор «дня через два-три»[2501].
Получается, что E. М. Примаков подвиг A. A. Громыко на обсуждение вопроса о наследстве К. У. Черненко. Что же он представлял собою? И почему так быстро отреагировал на его призыв действовать один из старейших и влиятельнейших членов Политбюро?
Широкую известность фамилия Е. М. Примакова получила после того, как в 1989 г. его избрали председателем Совета Союза Верховного Совета СССР. В 1991 г. он возглавил Службу внешней разведки, в 1996 г. стал министром иностранных дел, в 1998 г. занял пост премьер-министра России, в 2000 г. баллотировался на пост президента страны[2502].
А что он представлял собою до перестройки?
Евгений Максимович Примаков родился в 1929 г. в Киеве[2503].
Несмотря на то, что он издал три тома мемуаров и дал не одно интервью, о его родителях мы до сих пор не имеет ясного представления. В связи с этим появилась версия, будто бы настоящая его фамилия Киршенблат[2504].
Не отрицая, что его бабушка по материнской линии была еврейкой[2505], не так давно Евгений Максимович сообщил, что Киршенблат – это фамилия не его отца, а дяди по матери[2506].
Насколько удалось установить, врач Давид Абрамович Киршенблат жил в Тифлисе с 70-х годов XIX века. Он учился в Германии и был знаком с такими видными большевиками, как С. Тер-Петросян (Камо) и Г. К. Орджоникидзе (Серго). Женат был дважды. Вторая его жена, имевшая в девичестве фамилию Примакова, приходилась сестрой матери Евгения Максимовича – Анны Яковлевны[2507]. Об отце Евгения Максимовича известно только то, что он имел фамилию Немченко и со своей семьей почти не жил[2508].
Детство и юность Е. М. Примаков провел в Тбилиси. Закончив Московский институт востоковедения, он с 1953 по 1962 г. работал корреспондентом, затем редактором и главным редактором Главного управления радиовещания на зарубежные страны. В 1956 г. «без отрыва от производства» закончил аспирантуру МГУ[2509], в 1960 г. защитил кандидатскую диссертацию по экономике арабских стран[2510].
С 1962 по 1970 г. Е. М. Примаков работал в «Правде»: обозревателем, заместителем редактора по отделу стран Азии и Африки, корреспондентом в арабских странах[2511]. В 1969 г. защитил докторскую диссертацию «Социальное и экономическое развитие Египта»[2512], после чего в 1970 г. был назначен заместителем директора ИМЭМО, а в 1977 г. директором Института востоковедения АН СССР. В 1974 г. стал членом– корреспондентом, а в 1979 г. – действительным членом Академии наук СССР[2513].
Е. М. Примаков относится к числу тех людей, которые умеют сочетать полезное с приятным. 19 августа 1985 г. А. С. Черняев записал разговор с К. Брутенцом, дочь и зять которого побывали в Барвихе на даче у дочери Евгения Максимовича: «Вернулись потрясенные, ничего подобного даже представить себе не могли и не поверили бы, если б не видели собственными глазами»[2514].
Что же так поразило их?
«Бунгало, вилла, усадьба… не могли подобрать слова. 12 комнат, все под дуб, заграничная бытовая техника, не говоря о мебели, «пежо» в гараже, «жигули» для детей… Никакой зарплаты, даже академика и директора института, на все это неслыханное богатство. Появись там представитель КПК или райкома, наш академик, – злорадно заключил Брутенц, – сразу бы оказался кандидатом на вылет из партии»[2515].
Даже будучи академиком и возглавляя Институт востоковедения, Евгений Максимович занимал к 1985 г. довольно скромное место в советской иерархии. К тому же он был известен как очень осторожный человек. Это видно даже по его воспоминаниям, в которых он ни словом не обмолвился об упоминавшемся разговоре с Анатолием Громыко[2516].
Это означает, что A. A. Громыко смотрел на E. М. Примакова не как на академика и директора института, а как на посредника других более влиятельных сил.
Кто же стоял за его спиной?
Строуб Тэлбот утверждает, что Е. М. Примакову протежировал Ю. В. Андропов[2517]. Действительно, вспоминая о консультантах Ю. В. Андропова, генерал КГБ СССР А. Г. Сидоренко пишет: «Чаще всех принимал Ю. В. Андропов Е. М. Примакова как специалиста по Ближнему Востоку»[2518].
Для того, чтобы понять, что скрывалось за этими «консультациями», необходимо учесть, что и работая в Главном управлении радиовещания на зарубежные страны, и будучи спецкором «Правды» в арабских странах, и занимая пост директора ИМЭМО, и возглавляя Институт востоковедения, Евгений Максимович не мог не сотрудничать как с Министерством иностранных дел, так и с Первым главным управлением КГБ СССР, т. е. с внешней разведкой.
Данный факт нашел отражение в «Белой книге российских спецслужб». В ней прямо говорится, что E. М. Примаков «поддерживал многолетние служебные и личные контакты с сотрудниками Первого главного управления КГБ СССР»[2519]. Позднее в интервью В. Костикову Евгений Максимович признался, что у него были не просто тесные связи с ПГУ: «У меня, – заявил он, – там было много друзей»[2520].
Одним из них был Владимир Алексеевич Кирпиченко, с которым он вместе учился в Институте востоковедения и который с 1974 по 1979 г. возглавлял Управление «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР, а с 1979 г. являлся первым заместителем начальника ПГУ, т. е. был правой рукой В. А. Крючкова[2521].
В печати можно встретить утверждение, будто бы бывший генерал КГБ О. Д. Калугин утверждал, что Е. М. Примаков не просто контактировал с КГБ, но являлся его агентом по кличке «Максим»[2522]. Под этой кличкой Евгений Максимович фигурирует в книге Е. Альбац «Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ»[2523], а также в статье «Возвращение Максима», которая была опубликована на страницах газеты «День» в 1992 г.[2524].
По утверждению автора этой статьи (А. Ф. М. – «полковник, разведчик в запасе»), представляя в 60-е годы в Египте газету «Правду», Е. М. Примаков был завербован ПГУ и получил агентурную кличку «Максим», после чего у него установились близкие отношения с советским резидентом на Ближнем Востоке Я. П. Медяником.
Яков Прокофьевич Медяник начинал свою службу в пограничных войсках, затем был взят в ПГУ и направлен в Израиль. После возвращения оттуда некоторое время работал в Центре. С 1953 г. по 1975 г. дважды руководил резидентурой в Израиле[2525], был резидентом в Афганистане и Индии, а в промежутках между этим находился в аппарате ПГУ. С 1975 по 1987 г. занимал должность заместителя начальника ПГУ и курировал Ближний Восток и Африку[2526].
По информации газеты «День», «к концу 70-х – началу 80-х годов». Е. М. Примаков стал «одним из самых «ценных агентов» и доверенным человеком самого начальника разведки В. А. Крючкова»[2527].
Евгений Максимович оставил эти публикации без опровержения. Но на них ответил его друг, уже упоминавшийся Вадим Алексеевич Кирпиченко.
«Руководитель корпункта «Правды», органа ЦК КПСС, – пишет он, – по существовавшему тогда положению не мог быть привлечен к сотрудничеству в качестве агента. В то же самое время имела место разумная практика поддержания тесных деловых контактов между руководителем корпункта и резидентом КГБ»[2528].
Считая заслуживающим внимания аргумент о том, что руководитель корпункта «Правды» не мог быть агентом КГБ, нельзя не отметить, что В. А. Кирпиченко обошел стороной вопрос о возможности использования «руководителя корпункта» в качестве «доверенного лица».
«Мог быть у Примакова и псевдоним. – пишет В. А. Кирпичников, – Псевдонимы присваивались не только агентуре, но и политическим деятелям и сотрудникам различных учреждений, так как в шифрованной переписке удобнее и безопаснее было называть псевдоним вместо указания должности и фамилии…, академик Примаков поддерживал постоянные нормальные рабочие контакты с КГБ, и в первую очередь с разведкой»[2529].
В. А. Кирпиченко не отрицает того, что Е. М. Примаков продолжал поддерживать деловые связи с ПГУ КГБ СССР и после того, как вернулся в Москву и оказался в директорском кресле: «В период, когда Примаков директорствовал в институтах, и даже несколько ранее ему поручались различные деликатные миссии в арабских странах и на Ближнем Востоке. Пробирался он и по горным тропам в восставший Иракский Курдистан, устанавливал дипломатические отношения с Оманским султанатом, уговаривал Саддама Хусейна отказаться от очередных авантюр и тому подобное. И, конечно, во всех этих миссиях именно разведка оказывала ему необходимую помощь»[2530].
Факт участия в подобных тайных контактах признает и сам Евгений Максимович. В частности он пишет: «Конфиденциально встречался с Голдой Меир, Моше Даяном, Шимоном Пересом, Ицхаком Рабином, Менихом Бегином»[2531].
В заключение, вероятно, следует отметить, что Е. М. Примаков находился в близких отношениях с арабистом доктором экономических наук Игорем Петровичем Беляевым. В 70–80-е годы они вместе написали несколько книг[2532]. Этот факт не заслуживал бы внимания, если бы не одно обстоятельство: сын Игоря Петровича Андрей был женат на Валентине Викторовне Чебриковой. Следовательно, И. П. Беляев и В. М. Чебриков были сватами[2533].
Таким образом, соглашаясь обсудить с сыном поднятый Е. М. Примаковым вопрос, A. A. Громыко, вероятнее всего, смотрел на него как на рупор КГБ.
Учитывая, что М. С. Горбачеву активно лоббировала администрация президента США, следует отметить, что у E. М. Примакова существовали связи не только с КГБ СССР, но и с американской элитой. В качестве примера можно назвать Дэвида Рокфеллера[2534].
Что же могло связывать советского академика и американского миллиардера?
Так называемые Дармутские встречи, которые проводились в разных городах США и СССР и были направлены на сближение двух стран[2535].
Первая такая встреча состоялась осенью 1960 г. в стенах Дартмутского колледжа. Она прошла успешно, после чего было решено проводить подобные встречи регулярно. Несмотря на то, что затем они проходили в разных городах США и СССР, за ними закрепилось название Дартмутских встреч[2536]. Эти встречи финансировали три американских фонда: Кетеринга, Лили и Рокфеллера[2537].
Причем Дэвид Рокфеллер не только играл важную роль в финансировании и организации Дартмутских встреч, но и принимал в них активное участие. Из советских участников он упоминает в своих мемуарах только троих: Георгия Арбатова, Владимира Петровского и Евгения Примакова, отмечая при этом, что именно Евгений Максимович занимался формированием советских делегаций [2538].
Признавая, что «Дэвид Рокфеллер старался многое сделать для развития отношений между нашими странами», Евгений Максимович вспоминает, как «во время одной из поездок в США» «этот незаурядный и обаятельный человек» пригласил советскую «группу, в том числе меня с женой» «в свой родовой дом, непринужденная, теплая обстановка которого способствовала продвижению и договоренности по самым сложным международным вопросам». За этим, видимо, последовали другие, подобные встречи, в результате чего, по свидетельству Е. М. Примакова, «была создана своеобразная «лаборатория» для анализа проблем, некоторые из которых в дальнейшем нашли решение на официальном уровне»[2539].
Д. Рокфеллер писал, что именно «Дармуртские встречи разрушили барьеры» между двумя странами и «сделали» «возможными» «перемены» в СССР[2540].
Забегая вперед, следует обратить внимание на следующий факт.
После событий 11 сентября 2001 г. было принято решение объединить все спецслужбы США в одно учреждение, которое в 2002 г. получило название Департамента государственной безопасности (Departament of Homeland Security). 17 марта 2003 г. «глава военно-морского флота США в отставке Аль Мартин» сообщил, что департамент пригласил к себе на службу в качестве консультанта Е. М. Примакова[2541].
Этот факт дает основание думать, что к 2002 г. Е. М. Примаков был для американских спецслужб своим человеком. Когда и как ему удалось завоевать это доверие, еще предстоит выяснить. Можно лишь отметить, что особые отношения с ЦРУ у него сложились уже к осени 1993 г.[2542].
Его звали «Аня»
По свидетельству Анатолия Андреевича Громыко, воспользовавшись паузой, он решил посоветоваться с директором Института мировой экономики и международных отношений Александром Николаевичем Яковлевым[2543].
Александр Николаевич родился в крестьянской семье под Ярославлем в 1923 г. В школу пошел под фамилией «Потапов», закончил под фамилией «Яковлев». Участвовал в Великой Отечественной войне. В 1943 г. был ранен и демобилизован, после чего поступил в Ярославский пединститут, в 1945 г. был направлен в Высшую партийную школу при ЦК КПСС[2544].
С 1946 г. Александр Николаевич работал инструктором сектора печати Ярославского обкома партии, с 1948 г. заведовал отделом областной газеты «Северный рабочий», с 1950 г. занимал пост заместителя заведующего Отдела агитации и пропаганды Ярославского обкома партии, с 1951 г. возглавлял Отдел школ и высших учебных заведений обкома, в марте 1953 г. лет стал инструктором Отдела школ ЦК КПСС[2545].
Ему было 30 лет. Перед ним открывались блестящие перспективы. И вдруг в 1956 г. мы видим его слушателем АОН при ЦК КПСС[2546]. А. Н. Яковлев утверждает, что после XX съезда КПСС поставил под сомнение и марксизм-ленинизм, и всю практику большевизма. «Давным-давно, – писал он в 1999 г., – более 40 лет назад, я понял, что марксизм-ленинизм не наука, а публицистика», причем не какая-нибудь, а «людоедская и самоедская»[2547]. Именно поэтому, если верить ему, он ушел из аппарата ЦК КПСС[2548].
Однако секрет этого поворота в жизни А. Н. Яковлева гораздо проще.
31 мая 1956 г. Отдел школ ЦК КПСС, в котором он работал, был упразднен[2549], а большинство его сотрудников сокращено. В их число, по всей видимости, попал и Александр Яковлевич. Дело в том, что, придя к власти, Н. С. Хрущев взял курс на замену прежних номенклатурных работников-практиков работниками с высшим образованием. Между тем, все высшее образование Александра Николаевича ограничивалось двумя курсами Ярославского пединститута. Учитывая это, его, видимо, и рекомендовали в Академию общественных наук.
Через два года «по первой программе студенческого обмена между СССР и США» в Колумбийский университет была направлена группа стажеров из четырех человек (Г. Бехтерев, О. Калугин, Ю. Снежков, А. Яковлев)[2550]: два из них являлись офицерами КГБ, один – офицером ГРУ[2551]. Единственным «студентом» был А. Н. Яковлев[2552].
Показательно не только то, что он был удостоен такого доверия, но и то, что к 1956 г. вряд ли в совершенстве владел английским языком. Мы не знаем, какой язык Александр Николаевич изучал в школе, но даже если это и был английский, то с 1941 по 1956 г. он его, конечно, забыл. Что же касается пединститута, то здесь он не столько учился, сколько заведовал военной кафедрой. Данное обстоятельство и состав «стажеров» дают основание думать, что цель командировки заключалась не в стажировке.
Выбор университета был неслучайным, так как при нем существовал Русский институт. По одним данным, он был создан Фондом Рокфеллера[2553], по другим А. Гарриманом[2554] и занимался подготовкой кадров для Госдепартамента и разведывательных служб[2555]. «От Колумбийского университета, – вспоминал О. Д. Калугин, – к нам прикрепили Стива Видермана»[2556].
Стажировка продолжалась до августа 1959 г.[2557].
Касаясь этого эпизода в жизни А. Н. Яковлева, В. И. Болдин вспоминал, что позднее Александр Николаевич «рассказывал, что во время учебы в Колумбийском университете, роясь в библиотеках, встречаясь с американскими учеными, добывал такую информацию, за которой наша агентура охотилась не один год». Из этого В. И. Болдин делал предположение, что во время «стажировки» А. Н. Яковлев, вероятнее всего, представлял за границей не АОН, а советскую «военную разведку или КГБ»[2558].
Отбыв положенный срок в аспирантуре Академии общественных наук, Александр Николаевич защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Критика американской буржуазной литературы по вопросам внешней политики США в 1953–1957 гг.»[2559], после чего, несмотря на якобы наступившее после XX съезда «прозрение», снова вернулся в аппарат ЦК КПСС.
Широко распространено мнение, будто бы во время этой «стажировки» А. Н. Яковлев был завербован американскими спецслужбами. Однако если бы этот факт имел место и КГБ располагал бы на этот счет даже косвенными данными, ни о каком возвращении А. Н. Яковлева в аппарат ЦК КПСС после этого не могло быть и речи. Не следует забывать, что «селекцию КГБ проходила вся партийная верхушка»[2560].
В 1960 г. А. Н. Яковлев стал инструктором Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС, затем возглавил сектор телевидения и радиовещания, с 1965 по 1973 г. был первым заместителем заведующего этим отделом[2561]. Кроме того, с 1966 по 1973 г. он входил в состав редакционной коллегии главного теоретического органа ЦК КПСС журнала «Коммунист».
Несмотря на свое высокое положение, среди сотрудников аппарата ЦК КПСС имел кличку «АНЯ»[2562].
В 1967 г. Александр Николаевич стал доктором наук, в 1969 г. – профессором[2563]. Как явствует из его личного дела в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭиМО), он «защитил докторскую диссертацию на тему «Политическая наука США и основные внешнеполитические доктрины американского империализма (критический анализ послевоенной политической литературы по проблемам войны, мира и международных отношений 1945–1966 гг.)»[2564].
Однако все попытки найти в библиотеках автореферат этой диссертации закончились неудачей. Я уже решил, что диссертация имела закрытый характер и ее автореферат нужно искать среди книг для служебного пользования и вдруг узнаю: не было никакой диссертации, и ее защиты тоже не было. Степень доктора исторических наук Александру Николаевичу присудили по совокупности научных работ[2565].
Что же это были за труды? И какое отношение они имели к науке?
Судите сами: 1) «Идейная нищета апологетов холодной войны. Американская буржуазная литература по вопросам внешней политики правительства США в 1953–1960 гг. (М., 1961. 237 с.). 2) Сторонники марксизма в Новом Свете (М., 1962. 32 с.), 3) Призыв убивать. Фальсификаторы проблем войны и мира (М… 1965. 103 с.) 4) Идеология американской «империи». Проблемы войны, мира и международных отношений в послевоенной американской буржуазной политической литературе (М., 1967. 467 с.)
Заслуживают внимания и научные труды профессора А. Н. Яковлева, изданные после 1967 г.: 1) «Рах Американа. Имперская идеология: истоки, доктрины» (М., 1969. 367 с.). 2) «США: от великого к больному» (М, 1969. 447 с. – редактор). 3) «По ступеням войны и обмана. О чем свидетельствуют секретные документы Пентагона» (М., 1971. 127 с., в соавторстве). 4) «Опыт и методика комсомольской политической учебы». Сб. ст. (М., 1972. 158 с. – составитель). 5) «Основы политических знаний. Учебное пособие для начальных политических школ системы партийной учебы» (1-е изд. М., 1972. 352 с.; 2-е изд. М., 1973. 368 с.; 1974. 368 с.)
Занимая на протяжении восьми лет пост первого заместителя заведующего Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС, А. Н. Яковлев, по сути дела, был шеф-поваром на кухне советской идеологии. Но иногда ему приходилось выезжать и на «передовые рубежи». Так, в 1968 после ввода советских войск в Чехословакию «Яковлев по поручению руководства выезжал в Прагу» и «выполнял там ответственную работу»[2566], за что, если верить злым языкам, был удостоен высокой правительственной награды – ордена Ленина.
Сначала Александр Николаевич принадлежал к группе А. Н. Шелепина, затем перешел к его противникам, но, несмотря на это, в 1973 г. был отправлен в почетную ссылку – послом в Канаду[2567].
В связи с этим следует отметить, что с незапамятных времен во всех странах под крышей посольств работали и работают разведслужбы. Не был исключением в этом отношении и Советский Союз.
В своих мемуарах Александр Николаевич сообщает, как однажды во время «очередного отпуска» «зашел к Андропову по кадровым делам его ведомства»[2568]. Из этих же мемуаров явствует, что это была не единственная его встреча с шефом КГБ. Оказывается, он «бывал у Андропова, когда надо было согласовывать кадры разведки»[2569]. В мемуарах Александр Николаевич оставил открытым вопрос о том, как часто приходилось ему посещать КГБ, но об этом он поведал в 2002 г. в интервью «Московскому комсомольцу». А. Н. Яковлев признался, что, в 1973–1983 гг. встречался с Ю. В. Андроповым регулярно: «Когда я был послом, надо было каждый год заходить к нему согласовывать кадры разведчиков, которые под прикрытием посольства работали»[2570].
Но если Александр Николаевич ежегодно согласовывал «кадры разведчиков» с Ю. В. Андроповым, то предварительно он обязан был это делать с В. А. Крючковым, который с 1974 г. возглавлял ПГУ КГБ. Следовательно, он ежегодно встречался не только с Ю. В. Андроповым, но и В. А. Крючковым.
Между тем А. Н. Яковлев утверждал, что более или менее регулярно встречался с В. А. Крючковым только до 1979 г.[2571]. А В. А. Крючков писал, что «до 1985 года» А. Н. Яковлева «лично» «почти не знал» и «видел его» лишь «пару раз»[2572].
Есть основание думать, что во время встреч Ю. В. Андропов и А. Н. Яковлев обсуждали не только кадровые вопросы советской разведки в Канаде. Александр Николаевич сам же, правда, лишь вскользь упоминает, как во время одной из таких встреч Юрий Владимирович сообщил ему об аресте автора книги «Осторожно, сионизм»[2573].
Можно с полной уверенностью утверждать, что в данном случае А. Н. Яковлев спутал две совершенно разные книги.
Во-первых, книга Юрия Иванова «Осторожно: сионизм» увидела свет в 1969 г., а Александр Николаевич стал послом в Канаде в 1973 г. Во вторых, Ю. Иванов был сотрудником Международного отдела ЦК КПСС и его книга появилась не в Самиздате, а в Политиздате, т. е. прошла цензуру. Причем она неоднократно переиздавалась и не только на русском, но и на других языках (как в СССР, так и за рубежом)[2574].
Поэтому можно почти с полной уверенностью утверждать, что в разговоре Александра Николаевича с Юрием Владимировичем речь шла не о книге «Осторожно, сионизм», а о книге «Логика кошмара», автор которой тоже имел фамилию Иванов, но звали его не Юрий, а Анатолий. Он действительно был арестован и осужден. Это позволяет датировать данную встречу А. Н. Яковлева и Ю. В. Андропова не ранее августа 1981 г. (арест автора названной книги) – не позднее марта 1982 г. (суд на ним)[2575].
Спрашивается, какое же отношение имела эта книга к кадрам советской разведки в Канаде? Никакого. Почему же шеф КГБ счел необходимым познакомить советского посла с фактом ареста автора какой-то самоиздатовской рукописи? По всей видимости, потому, что в ходе беседы А. Н. Яковлева с Ю. В. Андроповым затрагивались те проблемы, которым была посвящена книга А. М. Иванова: сионизм, антисемитизм, масонство.
В Оттаве А. Н. Яковлев близко сошелся с Пьером Трюдо (Pierre Trudeau) (1919–2000)[2576], который с 1968 по 1979 и с 1980 по 1984 г. занимал пост премьер-министра Канады[2577].О близости их отношений свидетельствует то, что они встречались семьями[2578].
Как утверждает Б. И. Стукалин, который продолжал поддерживать с А. Н. Яковлевым отношения после того, как тот оказался в Оттаве[2579], у последнего сложились близкие отношения не только с канадским премьером, но и с «послом США»[2580].
К сожалению, Борис Иванович не конкретизировал, с кем именно. Между тем за десять лет, которые А. Н. Яковлев провел в Канаде, интересы США здесь представляли пять человек: Адольф Шмидт (Schmidt) (1969–1974), Вильям Портер (Porter) (1974–1976), Томас Эндер (Ender) (1976–1979), Кеннет Картис (Curtis) (1979–1981) и Паул Робинсон (Robinson) (1981–1985)[2581]. С кем из них и когда у советского посла сложились наиболее близкие отношения и какова была степень этой близости, еще требуется выяснить.
Поскольку Советский Союз был заинтересован в сотрудничестве и с Канадой, и США, подобные отношения можно было бы только приветствовать, если бы не одно обстоятельство.
Характеризуя приемы работы ЦРУ, А. Даллес писал: «…западные разведывательные службы стараются установить контакт с лицами, которые, по их мнению, окажутся в числе тех, кого сместят или кто попадет в немилость, а возможно, подвергнется и более строгому наказанию, чтобы попробовать убедить их в том, что они нуждаются в помощи и могут получить ее, если согласятся сотрудничать с нами»[2582].
А поскольку направление А. Н. Яковлева в Канаду по существу представляло для него почетную ссылку, ЦРУ должно было обратить на него внимание и попытаться найти к нему ключик. Причем учитывая занимаемое им положение, подобная миссия могла быть доверена или резиденту ЦРУ, или же американскому послу в Канаде.
В. М. Фалин, который в это время был послом в ФРГ, вспоминает, что вскоре после отъезда А. Н. Яковлева в Канаду получил предупреждение быть с ним осторожнее, так как он «в кармане у американцев». Когда Валентин Михайлович попытался выяснить источник такой информации, ему сказали, что она исходит от королевской семьи Великобритании[2583].
И действительно вскоре после того, как А. Н. Яковлев обосновался в Оттаве, советская разведка обратила внимание на то, что новый посол встречается с сотрудниками американских спецслужб и тратит больше, чем получает. Эта информация немедленно была доведена до руководства КГБ. Ю. В. Андропов поставил об этом в известность Л. И. Брежнева и, видимо, попросил разрешение на оперативную разработку А. Н. Яковлева. Но Брежнев не дал на это согласия, заявив, что член ЦРК не может быть предателем[2584].
Учитывая, что А. Н. Яковлев был избран членом ЦРК на XXIV съезде КПСС в 1971 г.[2585], а на XXV съезде в 1976 г. выведен из нее[2586], можно утверждать, что описанный эпизод имел место не ранее 1973 – не позднее 1976 г.
Это дает основание предполагать, что у А. Н. Яковлева сложились хорошие отношения уже с А. Шмидтом или же В. Портером.
Однако для того, чтобы обвинять его в двойной игре, необходимо установить, что использовавшиеся им «лишние деньги» были не из кассы посольства, а встречи с сотрудниками американских спецслужб происходили без ведома Кремля.
Между тем, о том, что подобные, санкционированные Кремлем встречи могли иметь место, свидетельствуют воспоминания уже упоминавшегося И. Г. Земцова. Из них явствует, что в 1981 г. был организован тайный канал между Москвой и Тель-Авивом и что в организации этого канала принимал участие А. Н. Яковлев[2587]. Этот канал действовал вплоть до смерти Л. И. Брежнева, после чего, как пишет И. Земцов, «работа Канала затухает», но «ненадолго»[2588].
В связи с этим обращают на себя внимание сведения, будто бы в Оттаве А. Н. Яковлев познакомился с бывшим руководителем Союза писателей Чехословакии Гольдштюкером[2589], который в 1968 г. являлся одним из идеологов «Пражской весны»[2590].
Эдуард Гольдштюкер родился в 1913 г. В студенческие годы стал коммунистом. После захвата Чехословакии Германией уехал в Англию, учился в Оксфордском университете. С 1944 г. находился на дипломатической работе, в том числе с 1950 по 1951 г. представлял ЧССР в Израиле. В 1951 г. был арестован по «делу Сланского». В 1956–1969 гг. преподавал в Карловом университете, был членом ЦК КПЧ. После «Пражской весны» эмигрировал и жил в Великобритании[2591].
Еще в 50-е годы, работая в аппарате ЦК КПСС, А. Н. Яковлев впервые услышал фамилию М. С. Горбачева как секретаря обкома комсомола[2592]. Их заочное знакомство продолжилось, когда в 1967 г. одним из заместителей А. Н. Яковлева как руководителя Отдела пропаганды ЦК КПСС стал ставропольский приятель М. С. Горбачева М. В. Грамов[2593]. Но личное знакомство Александра Николаевича и Михаила Сергеевича произошло только весной 1983 г, когда Михаил Сергеевич готовился к поездке в Канаду. Познакомил их В. И. Болдин[2594].
М. С. Горбачев появился в Канаде на следующий день после того, как здесь закончилась очередная встреча членов Бильдербергского клуба. Она проходила с 13 по 15 мая 1983 г. в г. Монтебелло (провинция Квебек). Среди ее участников были Г. Киссинджер, Д. Рокфеллер, Д. Андреас[2595].
По свидетельству А. Н. Яковлева, в Канаде между ним и М. С. Горбачевым состоялся откровенный разговор о положении дел в стране, в ходе которого обнаружилось, что они не только одинаково сознают необходимость перемен в стране, но и близки в понимании их характера и масштабов. «Именно в разговорах со мной еще в Канаде, когда я был послом, – уверял позднее Александр Николаевич, – впервые родилась идея перестройки»[2596].
Ни А. Н. Яковлев, ни М. С. Горбачев не оставили воспоминаний о содержании этого обмена мнениями. Однако некоторое представление о степени откровенности А. Н. Яковлева в тот период мы можем судить на основании воспоминаний И. Г. Земцова, который летом 1983 г. посетил Оттаву и здесь имел одну из своих тайных встреч с советским послом, состоявшуюся «в небольшой гостинице на окраине города». Во время этой встречи А. Н. Яковлев заявил: «Не пришло ли время признать, что марксизм с самого начала оказался ошибочным… Коммунисты пытались создать рай на земле… И выяснилось – его построить невозможно». Исходя из этого, он считал необходимым реформирование советской системы[2597].
Ознакомив И. Г. Земцова со своим видением будущих реформ в Советском Союзе, А. Н. Яковлев заявил, что «у них» с М. С. Горбачевым на этот счет «было сходное видение мира»[2598].
Если подобные откровения действительно имели место, а у нас нет никаких оснований ставить свидетельство И. Г. Земцова под сомнение, тогда получается, что летом 1983 г. между покидавшим Канаду советским послом и представителем израильского правительства существовали не официальные, а доверительные отношения. Но тогда следует признать, что в 1983 г. А. Н. Яковлев уже вел двойную игру. Причем поскольку свои настоящие взгляды он скрывал от начальства, получается, что ему гораздо ближе были те силы, которые представлял И. Г. Земцов.
Широко распространена версия, согласно которой, вернувшись из Канады, М. С. Горбачев использовал свое влияние и добился возвращения А. Н. Яковлева в Москву, где он сразу же возглавил ИМЭМО[2599].
Однако эта версия находится в противоречии с фактами. В Канаду возглавляемая М. С. Горбачевым делегация вылетела 16 мая[2600], а вернулась в Москву 24 мая[2601]. Между тем, не позднее 31 мая А. Н. Яковлев был избран или точнее утвержден Ученым советом ИМЭМО в качестве его директора[2602]. При всем влиянии М. С. Горбачева сделать это за неделю было невозможно даже технически. Чтобы пройти процедуру выдвижения, согласования, избрания требовалось не менее месяца.
Из этого явствует, что вопрос о возвращении А. Н. Яковлева в Москву был решен до поездки М. С. Горбачева в Канаду. И действительно, 14 мая 1983 г. A. C. Черняев записал в дневнике свой разговор с Александром Николаевичем, из которого явствует, что к этому времени его кандидатура уже представлялась на пост директора АПН, но не получила поддержки Ю. В. Андропова[2603].
Дневник A. C. Черняева позволяет утверждать, что «вытягивание» А. Н. Яковлева из Канады началось еще раньше, причем одним из его покровителей в Москве был Г. А. Арбатов. Как свидетельствует запись 13 марта 1982 г., к этому времени Г. А. Арбатов уже ставил перед Ю. В. Андроповым вопрос о возвращении А. Н. Яковлева в Москву и предлагал заменить им председателя Госкомитета по радио и телевещанию при Совете Министров СССР С. Г. Лапина. «Ю. В. в принципе воспринял, но сказал: «пусть еще уляжется»[2604].
Среди лиц, которые, кроме Г. А. Арбатова, приложили руку к возвращению А. Н. Яковлева в Москву, можно назвать К. У. Черненко[2605] и А. М. Александрова-Агентова[2606].
В Москву А. Н. Яковлев вернулся 19 июля[2607], а к исполнению своих новых обязанностей приступил 16 августа[2608]. Уже на следующий год он издал книгу «От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века»[2609]. В том же году был избран депутатом Верховного Совета СССР[2610] и членом-корреспондентом АН СССР[2611].
По свидетельству В. А. Крючкова, А. Н. Яковлев «довольно быстро вошел в неофициальную команду Горбачева»[2612]. Этот факт признавал и сам Александр Николаевич. «…За спиной института, – писал он, имея в виду ИМЭМО – стоял Михаил Горбачев»[2613].
Однако за спиной ИМЭМО стоял не только ЦК КПСС, но и КГБ СССР. Поэтому некоторые считали его филиалом КГБ[2614], точнее филиалом Первого главного управления или внешней разведки, возглавляемой В. А. Крючковым.
Как явствует из воспоминаний А. Н. Яковлева, после возвращения в Москву руководитель ПГУ и первый заместитель председателя КГБ СССР В. А. Крючков «возобновил» с ним отношения. Причем теперь они вышли за рамки официальных и приобрели личный характер. В. А. Крючков и А. Н. Яковлев не только стали бывать вместе в сауне, но и вести довольно откровенные разговоры.
«Например, – вспоминал Александр Николаевич, – когда я сказал, что хорошо бы на примере одной области, скажем Ярославской, где крестьян надо искать днем с огнем, проэкспериментировать возможности фермерства, он (т. е. Владимир Александрович. – А. О.) отвечал, что это надо делать по всей стране и нечего осторожничать»[2615].
Если верить А. Н. Яковлеву, в своих банных беседах с В. А. Крючковым он затрагивал не только вопросы реформирования экономики. «Когда я говорил о необходимости постепенного введения альтернативных выборов, начиная с партии, он высказывался за повсеместное введении таких выборов»[2616].
Если со стороны В. А. Крючкова эти разговоры не имели провокационного характера, это означает, что подобные идеи уже рассматривались руководством КГБ СССР и рассматривались положительно.
О том, как А. Н. Яковлев был подключен к переговорам между A. A. Громыко и М. С. Горбачевым, есть две версии. Одна принадлежит Анатолию Громыко, другая – А. Н. Яковлеву.
По версии Анатолия Громыко, после субботней встречи с отцом он сам по собственной инициативе посетил Александра Николаевича и, заверив его, что действует «без подсказок», предложил провести переговоры между отцом и М. С. Горбачевым с целью выдвижения Михаила Сергеевича в качестве преемника К. У. Черненко. А. Н. Яковлев согласился быть посредником, после чего поехал к Михаилу Сергеевичу, а Анатолий Андреевич к отцу[2617].
А вот версия А. Н. Яковлева:
«В те смутные дни ко мне в ИМЭМО, где я был директором, приехал Евгений Примаков и, сославшись на просьбу Анатолия Громыко – сына старшего Громыко, спросил, нельзя ли провести зондажные, ни к чему не обязывающие переговоры между Громыко и Горбачевым… «Роль посредника, как просит Андрей Андреевич, падает на тебя», – сказал Евгений Максимович. Видимо, потому, что у меня были хорошие отношения с обоими фигурами»[2618].
«Обсудив с Примаковым возможные варианты ситуации, – вспоминает А. Н. Яковлев, – мы приняли решение ввязаться в нее, ибо, во-первых, симпатизировали Горбачеву, а во-вторых, серьезной альтернативы ему просто не было»[2619].
Кому же верить?
Ответ на этот вопрос, по всей видимости, содержится в интервью А. Н. Яковлева, которое он в 2000 г. дал журналу «Коммерсант-власть»: «мне, – заявил Александр Николаевич, – позвонил Евгений Примаков и сказал, что сын министра иностранных дел и члена Политбюро Андрея Андреевича Громыко Анатолий попросил его организовать встречу со мной. Я говорю: «Да ради бога!»[2620].
Из этого явствует, что после субботней беседы с отцом Анатолий Громыко обратился к А. Н. Яковлеву с просьбой о встрече не напрямую, а через Е. М. Примакова.
Тень КГБ
«До 1985 г., – утверждал В. А. Крючков, – я не встречался с Горбачевым, только слышал о нем. В том памятном 1985 г. я был среди тех, кто приветствовал его приход к власти». Но «пост начальника разведки не позволял мне оказывать сколько-нибудь значительного влияния на положение дел в стране, воздействовать на кадровую политику»[2621].
Между тем, как мы видели, за спиной Е. М. Примакова и А. Н. Яковлева стояло одно и то же учреждение – КГБ СССР и прежде всего ПГУ, которое возглавлял В. А. Крючков.
Признаваясь, что он не знает «всех деталей» возведения М. С. Горбачева на «партийный трон», последний советский премьер B. C. Павлов утверждал, что «своим воцарением» М. С. Горбачев был «во многом обязан не столько, как принято считать, сложившейся в высшем руководстве конъюктуре, сколько стараниям бывшего главы КГБ Крючкова»[2622].
О. Гриневский, который, по его словам, провел специальное «расследование» обстоятельств восхождения М. С. Горбачева на вершину власти, опираясь на беседы с А. Дзасоховым, А. Громыко и Е. Примаковым, пишет: это «было заранее срежиссированой закулисной комбинацией, которую ловко провернули Анатолий Громыко, Евгений Примаков, Александр Яковлев и Владимир Крючков»[2623].
Имевший возможность беседовать на эту тему с А. Н. Яковлевым, Р. Г. Пихоя тоже утверждает, что за спиной последнего и Е. М. Примакова «стоял заместитель председателя КГБ В. Крючков»[2624].
Причастность В. А. Крючкова к этим событиям подтверждает бывший пресс-секретарь М. С. Горбачева А. С. Грачев, отмечая, что к A. A. Громыко «потянулись сразу с нескольких сторон нити зондирующих контактов от сторонников Горбачева – Яковлева, Примакова, Крючкова, Лигачева» [2625].
«Вдруг, – пишет Михаил Сергеевич, – заработал механизм по налаживанию взаимоотношений между мною и Громыко. Включились в это дело сын Громыко, Анатолий, и Крючков. Обо всем мне рассказал Александр Яковлев, бывший с Крючковым в близких отношениях»[2626].
Таким образом, причастность В. А. Крючкова к организации переговоров между A. A. Громыко и М. С. Горбачевым не вызывает сомнение. И то, что он пытался скрыть этот факт, лишний раз свидетельствует, как осторожно нужно подходить к его воспоминаниям.
Однако В. А. Крючков не отважился бы на такой шаг за спиной своего непосредственного начальника – В. М. Чебрикова. Это дает основание думать, что призыв к A. A. Громыко включиться в борьбу за наследство К. У. Черненко исходил от руководства КГБ.
Когда именно В. М. Чебриков решился на такой шаг, еще требует выяснения. Можно лишь утверждать, что двигать М. С. Горбачева он начал не позднее лета 1984 г.
Основанием для такого утверждения прежде всего являются воспоминания О. Гордиевского. Вспомним те директивы по организации поездки М. С. Горбачева в Лондон, которые в августе 1984 г. давал ему начальник Третьего отдела ПГУ Н. И. Грибин.
Тогда же Н. И. Грибин сообщил О. Гордиевскому: КГБ «пришел к заключению, что самая лучшая фигура для выхода страны из того положения, в котором она оказалась», это – М. С. Горбачев и что «КГБ сделает все, чтобы помочь этому человеку, хотя, естественно, в скрытой, завуалированной форме, чтобы никто ни о чем не догадался»[2627].
Однако полностью утаить это решение было невозможно.
Поскольку летом 1984 г. Михаил Сергеевич оставался «на хозяйстве» в Москве, Раиса Максимовна уехала отдыхать в Болгарию без него. Сопровождать ее в этом путешествии было поручено В. Т. Медведеву. Когда в 9-м управлении Владимиру Тимофеевичу давали это поручение, то, пишет он, достаточно ясно «намекнули, что эта поездка повлияет на мою судьбу». Объясняя этот намек, В. Т. Медведев отмечает: «Руководство КГБ понимало, кто будет следующим Генеральным».[2628].
Во время этой поездки у В. Т. Медведева сложилось впечатление, что «это понимала и Раиса Максимовна». Она не только каждый день интересовалась вестями из Москвы, прежде всего здоровьем К. У. Черненко, но и «подробно» расспрашивала своего телохранителя: «Кто подбирает обслугу генсеку, кто входит в обслугу – повара, официанты, уборщицы, парковые рабочие, кто еще»[2629].
Иными словами, уже летом 1984 г. Раиса Максимовна готовилась стать первой леди и по женской простоте не скрывала этого.
Для того, чтобы иметь более точное представление о том, когда именно имели место ее расспросы, необходимо учесть, что во время пребывания Раисы Максимовны в Болгарии, там появился Михаил Сергеевич[2630]. В 1984 г. он находился в Болгарии на праздновании 40-летия революции с 7 по 11 сентября[2631]. Это дает основание думать, что Раиса Максимовна отправилась в Болгарию во второй половине августа. Следовательно, к этому времени вопрос о судьбе ее мужа был решен.
Решение двигать М. С. Горбачева к власти было принято шефом КГБ, по всей видимости, после консультаций с министром обороны. В одном из интервью В. М. Чебриков признался, что после смерти Ю. В. Андропова он, Д. Ф. Устинов и М. С. Горбачев встречались для обсуждения вопроса о преемнике К. У. Черненко. «Мы собирались, и Горбачев меня и Дмитрия Федоровича Устинова убеждал, что он лучшая кандидатура на пост генсека».
Говоря так, Виктор Михайлович, конечно, лукавил. Вряд ли Михаил Сергеевич занимался самовыдвижением и саморекламой. Вероятнее всего, они втроем перебирали возможные кандидатуры на пост генсека, и Михаил Сергеевич у всех находил недостатки. Во время этой или же одной из таких встреч председатель КГБ СССР с министром обороны СССР, по всей видимости, и решили двигать М. С. Горбачева дальше.
В. М. Чебриков не указывал, когда это было. Но из его интервью явствует, что они встречались втроем как члены комиссии Политбюро, созданной для решения вопроса о судьбе лидера Монгольской народно-революционной партии Ю. Цеденбала и что это решение было принято в отсутствие К. У. Черненко, когда М. С. Горбачев председательствовал на заседаниях Политбюро[2632].
А поскольку К. У. Черненко находился в отпуске с середины июля до середины августа, к этому времени, видимо, и относятся упоминавшиеся В. М. Чебриковым встречи. Именно в это время, как мы знаем, произошло ухудшение состояние здоровья К. У. Черненко и вопрос о его преемнике стал приобретать все большую и большую остроту.
В связи с этим следует обратить внимание на то, что между М. С. Горбачевым и КГБ давно существовали особые отношения.
Когда в 1950 г. Михаил Сергеевич поступал на юридический факультет, перед ним открывались четыре перспективы: прокуратура, адвокатура, суд и госбезопасность.
«На последнем курсе, – утверждает Михаил Сергеевич, – я проходил практику в Московском районном народном суде и в Киевском райисполкоме Москвы»[2633]. Однако студенты юридического факультета начинали практику в прокуратуре еще на третьем курсе, весной, накануне сессии[2634]. Между тем Михаил Сергеевич проходил ее летом 1953 г., после окончания сессии, и, несмотря на это, не значился среди неуспевающих[2635].
В чем причина этого, требуется выяснить. В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. Отмечая, что в студенческие годы М. С. Горбачева подозревали в связях с органами госбезопасности, Е. Клепикова и В. Соловьев приводят следующее свидетельство одного из выпускников МГУ того времени: «Подозрения еще более усилились, когда нас распределили на практику» и «Миша выбрал Лубянку»[2636].
Об этом же писал и бывший премьер СССР В. С. Павлов: «Да и место прохождения студенческой практики было выбрано точно – Лубянка она и есть Лубянка. Правда, публично никто никогда не спрашивал его об этом, а сам Горбачев и осведомленные об этом лица не стремились расшифровывать, какого рода подписку он там давал. О неразглашении материалов – несомненно, о другом – неизвестно пока»[2637].
Именно туда, на Лубянку, по свидетельству хорошо знавшего М. С. Горбачева В. А. Казначеева, Михаил Сергеевич желал получить распределение по окончании университета[2638]. «Михаил хотел работать в центральном аппарате КГБ, однако ему вежливо отказали», так как «он в свое время находился на оккупированной территории и имел репрессированных родственников»[2639]. О том, что Михаил «рвался» в КГБ, пишет и учившийся одновременно с ним в университете А. Байгушев[2640].
Первоначально М. С. Горбачева направили в Генеральную прокуратуру СССР. «Нас, – пишет он, – предполагалось использовать во вновь образованных отделах по прокурорскому надзору за законностью прохождения дел в органах госбезопасности»[2641].
Из этого, правда, ничего не вышло. И Михаилу Сергеевичу пришлось возвращаться на Ставрополье.
По свидетельству Е. И. Чазова, здесь важную роль в карьере М. С. Горбачева сыграл Эдуард Болеславович Нордман, который с 1965 по 1968 г. работал во Втором главном управлении КГБ СССР, а с 1968 по 1974 г. возглавлял Ставропольское управление КГБ[2642]. Е. И. Чазов утверждает, что отношения между М. С. Горбачевым и Э. Б. Нордманом были настолько близкие, что они дружили семьями[2643]. Данный факт в беседе со мной подтвердил и В. А. Казначеев[2644].
В одном из своих интервью Э. Б. Нордман поведал, что в 1966 г. занимавший тогда пост первого секретаря Ставропольского горкома КПСС М. С. Горбачев рассматривался как кандидат на пост начальника Управления КГБ СССР по Ставропольскому краю, а в 1969–1970 гг., когда он был секретарем Ставропольского крайкома по сельскому хозяйстве, Ю. В. Андропов собирался назначить его заместителем председателя КГБ СССР по кадрам[2645].
Как вспоминает Е. И. Чазов, когда летом 1978 г. у него зашла речь о возможности переезда М. С. Горбачева в Москву, Ю. В. Андропов сказал: «Это не только умный и толковый руководитель, но и наш человек»[2646].
Какой смысл вкладывал руководитель КГБ в слова «наш человек», можно только предполагать, но выбор вариантов невелик: а) «наш» – т. е. принадлежащий к андроповской группировке в руководстве партии, и б) «наш» – т. е. связанный с КГБ.
После переезда в Москву, пишет Е. И. Чазов, «постепенно Горбачев занял почетное место в элите партийных руководителей, все больше и больше становясь «нашим» в центральном аппарате партии»[2647].
«Горбачев, – пишет бывший американский посол Д. Мэтлок, который имел возможность пользоваться данными ЦРУ, – был близок к КГБ на протяжении всей своей карьеры»[2648].
Это дает основание думать, что М. С. Горбачев в той или иной форме сотрудничал с госбезопасностью не только в студенческие годы, но и позднее. А поэтому пользовался на Лубянке доверием и считался там «своим» человеком.
Очень своевременная публикация
На что же рассчитывал В. М. Чебриков, решив использовать для выдвижения М. С. Горбачева на вершину власти одного из старейших и влиятельнейших членов Политбюро A. A. Громыко? Ведь у A. A. Громыко были прохладные отношения не только с В. В. Гришиным[2649], но и с М. С. Горбачевым?[2650]
Ответ на этот вопрос, по всей видимости, дает появившаяся 11 февраля 1985 г. на страницах американского журнала «Time» публикация фрагментов из воспоминаний бывшего советского дипломата Аркадия Николаевича Шевченко «Разрыв с Москвой»[2651].
А. Н. Шевченко родился в 1930 г. Закончив МГИМО, проделал успешную дипломатическую карьеру и в 1973 г. стал заместителем Генерального секретаря ООН[2652]. Через пять лет разразился скандал – А. Н. Шевченко неожиданно попросил политическое убежище и остался в США[2653]. Уже одно это бросало тень на возглавляемое A. A. Громыко ведомство. Прошло немного времени и стало известно, что советский дипломат сотрудничал с ЦРУ[2654]. A. A. Громыко сразу же открестился от предателя. Однако нетрудно было установить, что А. Н. Шевченко дружил с его сыном, с 1971 по 1973 г. являлся личным советником министра иностранных дел и был вхож в его дом[2655].
Чтобы понять, какие тучи собрались над головой A. A. Громыко, необходимо учесть, что когда незадолго перед этим секретарь канцлера ФРГ Вилли Бранта – Гюнтер Гильом был обвинен в связях с разведкой ГДР, В. Бранд вынужден был уйти в отставку[2656]. Подобная перспектива замаячила и перед советским министром иностранных дел, тем более что за год до этого в МИДе произошел другой подобный же скандал. 22 июня 1977 г. был арестован как агент ЦРУ жених дочери секретаря ЦК КПСС К. В. Русакова – сотрудник Управления по планированию внешнеполитических мероприятий МИД (отдел Америки) Александр Дмитриевич Огородник[2657].
Тогда во многом благодаря Ю. В. Андропову A. A. Громыко удалось остаться в своем кресле. И вот теперь, через семь лет после тех событий, американский журнал снова напомнил об этом. Причем один из разделов воспоминаний А. Н. Шевченко специально был озаглавлен «Правая рука Громыко»[2658].
Публикация на страницах «Тайм» била по A. A. Громыко и с другой стороны.
26 февраля 1985 г. A. C. Черняев записал: «Time» печатает мемуары перебежчика Шевченко, громыкинского выкормыша и протеже, и пишет о нашем министре такое, что любые политические оскорбления в адрес Шульца (государственный секретарь США. – А. О.) выглядят легкой иронией: о поборах и взятках во время визитов в Америку, об этом, кстати, мне рассказывал и Яковлев, когда был послом в Канаде. О лихоимстве его жены, которая, приезжая в Штаты, обходила все ювелирные магазины, базары с барахлом, скупая ценности и золото за счет казны и подношений работников посольств и торгпредства, о невежестве самого министра и прочих его качествах»[2659].
Может быть, это была клевета?
Но вот что пишет бывший сотрудник Международного отдела ЦК КПСС К. Брутенц: «Шептались, будто помощник Громыко облагает «ясаком» послов и других чиновников, работающих за границей, совмещая при этом интересы супруги шефа и свои интересы»[2660].
Имеются сведения, что брала «подарки» и сама супруга советского министра Лидия Дмитриевна. «Дамой она была незамысловатой, – вспоминает бывшая работница МИД Г. Ерофеева, – и подарки легко решали дело»[2661].
Отмечая причастность Нэнси Рейган к кадровым переменам в Вашингтоне, В. Е. Кеворков пишет: «В том что касалось кадрового вопроса в МИД СССР, Лидия Дмитриевна ни на йоту не уступала Нэнси»[2662].
Как утверждал бывший заместитель начальника службы безопасности МИДа полковник КГБ СССР И. К. Перетрухин, «по свидетельству очевидцев, многие десятилетия» Лидия Дмитриевна Громыко «оказывала серьезное влияние на расстановку дипломатических кадров в министерстве своего мужа. К тому же она была большой любительницей принимать различного рода подношения, особенно при поездках за границу»[2663].
«Ее нашествия на советские посольства – главным образом в индустриально развитых странах – утверждал бывший генерал КГБ СССР В. Е. Кеворков, имея в виду Лидию Дмитриевну, – воспринимались сотрудниками как стихийное бедствие, сравнимое только с засухой и неурожаем в среднеразвитой аграрной стране»[2664].
Ходили слухи, что не чуждался подношений и Андрей Андреевич. «Громыко тоже не без грехов, – пишет автор книги «Пятая колонна» А. Н. Игнатьев, – Любитель живописи, он не гнушался вывозить из советских посольств подлинники картин известных русских и европейских художников, оставшихся в посольствах с царских времен»[2665].
Можно допустить, что «подарки» делались только для того, чтобы заслужить любовь начальства. Однако, отметив 28 декабря 1985 г. в дневнике факт знакомства с бывшим советником Ю. В. Андропова Василием Романовичем Ситниковым («это крупный чин КГБ»), A. C. Черняев с его слов записал: «Громыко – вор всесветского масштаба. Он и его жена собирали дань со всех посольств и торгпредств за назначение на должность»[2666]
А. Е. Бовин вспоминал, как он решил «дезертировать из Москвы в Люксембург» и, пользуясь своими связями, начал зондировать возможность назначения его туда в советское посольство. Однако, читаем мы в его мемуарах, «знающие люди… разъяснили, что «подарочный фонд» министра мне был никак не по зубам»[2667].
«В конце 1972 года, – пишет Г. А. Шевченко, – моя мама подарила Лидии Дмитриевне Громыко брошь с 56 бриллиантами, привезенную бабушкой из Австрии. После этого жена Громыко спросила маму: «Какой же пост хочет ваш муж?» Мама ответила: «Должность заместителя Генерального секретаря ООН»[2668]. Через некоторое время, А. Н. Шевченко действительно был направлен на работу в ООН и стал заместителем Генерального секретаря ООН в ранге министра[2669].
Сведения о том, что в Министерстве иностранных дел за «подарки» действительно можно было получить определенную должность, мы находим и в воспоминаниях бывшего советника Ю. В. Андропова Е. Синицына[2670].
Как утверждал В. Р. Ситников, и Ю. В. Андропов, и В. М. Чебриков были посвящены в любовь министра иностранных дел и его жены к дорогим «подаркам»[2671]. Понимал, по всей видимости, это и сам A. A. Громыко. Поэтому, подключая его через Е. М. Примакова к своей игре, В. М. Чебриков был уверен, что министр иностранных дел будет играть по тем правилам, которые ему продиктует КГБ СССР.
В таких условиях публикация воспоминаний А. Шевченко была как нельзя кстати. Как будто бы в редакции журнала «Time» знали, что именно в этот момент они могут понадобиться советскому КГБ. В связи с этим обстоятельства появления их в печати заслуживают специального внимания.
Особого внимания заслуживает и журнал «Тайм». В 1985 г. пост его главного редактора занимал Генри Анатоль Грюнвальд[2672].
Сын австрийского писателя, который в качестве сценариста сотрудничал с такими композиторами, как Кальман, Генри Грюнвальд родился в 1922 г. После того, как Австрия была присоединена к Германии, где уже шли гонения против евреев, семья Грюнвальдов покинула родину и через некоторое время осела в США. Закончив 1944 г. Нью-Йоркский университет, Генри стал заниматься писательским трудом, в 1945 г. начал сотрудничать в журнале «Тайм», где в 1968 г. вошел в состав руководства журнала и в 1979 г. занял пост главного редактора[2673]. О том, какое влияние имел Г. Грюнвальд к середине 80-х годов, свидетельствует то, что с 1983 г. он начал участвовать в Бильдербергских встречах[2674], а в 1984 г. стал членом Совета по международным отношениям[2675].
Заслуживает внимание еще один факт. Журнал «Тайм» был создан в 1923 г. выпускниками Йельского университета Генри Льюсом (Henry Luce) (1898–1967) и Брайтоном Хэденом (Briton Haden)[2676]. В 1919 г. они стали членами тайного общества[2677], которое возникло среди студентов Йельского университета еще в 1832 г. Первоначально оно называлось по имени греческой богини красноречия «Club Eulogie». Позднее по имени его основателя профессора Уильяма Рассела (William H. Russell) стало именоваться ««Russell Trust Association», а на бытовом уровне «Череп и кости» (Skull & Bones).
Общество «Russell Trust Association» продолжает существовать до сих пор. Причем членство в нем является пожизненным. А поскольку ежегодно принимают 15 новых членов, общая его численность достигает примерно 800 человек[2678]. Следовательно, определенная, ежегодно пополняющаяся часть выпускников Йельского университета на протяжении более полутора столетий сохраняет корпоративное единство.
В связи с этим следует отметить, что на протяжении нескольких десятилетий после Второй мировой войны имуществом «Russell Trust Association» управлял Джон Мэдден–мл. (John В. Madden Jr), бывший до этого сотрудником компании «Brown Brothers Harriman». Это дает основание думать, что названная компания имела возможность влиять и на обновление членов общества, и на их взаимодействие после окончания университета[2679].
В связи с этим следует отметить, что среди членов этого общества мы видим одного из создателей МИПСА уже известного нам МакДжорджа Банди, Аверелла Гарримана[2680], Гарольда Стенли, Прескота Буша и его сына вице-президента США Джорджа Буша[2681], пытавшегося весной 1984 г. установить тайный канал с М. С. Горбачевым.
Для карьеры Г. Льюса немаловажное значение имело то, что его семья находилась в близких отношениях с семьей известного американского изобретателя и предпринимателя Сайруса МакКормика (Cyrus Н. McCormick) (1809–1884)[2682], внук которого тоже Сайрус породнился с Рокфеллерами. Неслучайно, видимо, журнал «Тайм» входит в финансовую империю Рокфеллера. И кабинет Г. А. Грюнвальда находился на 34-м этаже Рокфеллеровского центра[2683], во главе которого в это время стоял Дэвид Рокфеллер[2684].
Когда позднее, 9 сентября 1985 г., М. С. Горбачев дал свое первое зарубежное интервью, оно появилось на страницах журнала «Тайм»[2685].
У нас нет оснований утверждать, что публикация фрагмента из воспоминаний А. Н. Шевченко на страницах журнала «Тайм» была связана с теми переговорами между A. A. Громыко и М. С. Горбачевым, которые были организованы КГБ СССР незадолго до смерти К. У. Черненко. Но такая версия заслуживает проверки. Тем более, что после побега А. Н. Шевченко находился под контролем ЦРУ и вряд ли мог без его санкции опубликовать свои мемуары[2686].
К тому же имеются сведения, что за границей не только внимательно следили за развернувшейся в Советском Союзе борьбой вокруг кресла генсека, но и пытались оказать на нее свое влияние. «Говорят, что один из сотрудников МИДа незадолго до «исторического» Пленума ЦК КПСС в 1985 г. сообщил Громыко из-за рубежа, что США приветствовали бы, если на посту Генерального секретаря ЦК КПСС оказался Горбачев»[2687].
Мистер «Нет» говорит «Да»
Согласно воспоминаниям Анатолия Громыко, заявив во время первой встречи с А. Н. Яковлевым, что действует от своего имени, он предложил ему организовать переговоры между отцом и М. С. Горбачевым относительно возможного преемника К. У. Черненко[2688].
«Я, разумеется, – писал А. Н. Яковлев далее, – ничего не мог ответить на эту идею без разговора с Горбачевым. Поехал на Старую площадь. Михаил Сергеевич после раздумий попросил продолжить переговоры, по крайней мере, не уклоняться от них, попытаться внести в них конкретное содержание, то есть выяснить, что за этим стоит конкретно»[2689].
«Вернувшись в институт, – вспоминал Александр Николаевич, – тут же позвонил Анатолию Громыко. Он немедленно приехал ко мне» и сказал: «Мой отец уверен, что возглавить партию в сложившихся условиях может только Горбачев. Он, Громыко, готов поддержать эту идею и сыграть инициативную роль на предстоящем заседании Политбюро. В то же время отцу надоело работать в МИДе, он хотел бы изменить обстановку. Речь идет о Верховном Совете СССР»[2690].
Анатолий Громыко подтверждает этот факт и пишет, что после первой встречи с А. Н. Яковлевым, он «в тот же день, вечером» отправился к отцу на дачу в Зарьечье и только, получив его согласие на переговоры, передал Александру Николаевичу готовность отца поддержать кандидатуру М. С. Горбачева на пост генсека и свое желание перейти на пост председателя Президиума Верховного Совета[2691],
«Я, – читаем мы в мемуарах А. Н. Яковлева, – опять поехал в ЦК. Михаил Сергеевич долго ходил по кабинету, обдумывал, видимо, варианты ответа… Ясно было, что ему нравится это предложение. Он понял, что «старая гвардия» готова с ним работать, отдать свою судьбу в его руки… Громыко был лидером оставшейся группы «стариков». Наконец, Горбачев сказал: «Передайте Андрею Андреевичу, что мне всегда было приятно работать с ним…» Ответ был осторожным, но ясным»[2692].
«На следующее утро» А. Н. Яковлев «снова пригласил» Анатолия Андреевича и передал ему приведенные выше слова М. С. Горбачева[2693]. Анатолий Громыко пишет, что ответ последнего был более определенным: он выразил Андрею Андреевичу благодарность за поддержку и просил передать ему, что считает его лучшим кандидатом на пост председателя Президиума Верховного Совета[2694].
«На этом мы с Яковлевым и расстались, пообещав друг другу вновь увидеться, если в этом будет необходимость»[2695].
«Анатолий Громыко, – рассказывал А. Н. Яковлев, – получив от меня это устное послание, отправился к отцу, а через некоторое время позвонил мне и сказал: «Все в порядке. Все понято правильно. Как вы думаете, не пора ли им встретиться с глазу на глаз?». Сообщая, что он поддержал эту идею, Александр Николаевич отмечал: «Мне известно, что такая встреча состоялась. Судя по дальнейшим событиям, они обо всем договорились»[2696].
A. A. Громыко, хотя и оставил воспоминания, но ни словом не обмолвился ни об упомянутой встрече, ни о самом факте подобных переговоров с М. С. Горбачевым. В отличие от него Михаил Сергеевич упоминает в своих мемуарах эти переговоры, но умалчивает о встрече с A. A. Громыко[2697].
Эти переговоры давно привлекли к себе внимание. Однако до сих пор остается открытым вопрос об их хронологии.
Если воспоминания А. Н. Яковлева не содержат никаких сведений на этот счет, то из воспоминаний Анатолия Громыко прежде всего явствует, что переговоры имели место зимой 1984/85 г.[2698] после смерти маршала Д. Ф. Устинова[2699], т. е. после 20 декабря.
При этом Анатолий Андреевич сообщает, что его первая встреча с А. Н. Яковлевым состоялась «в один из последних февральских дней 1985 г.», а предшествовавшая этому вторая встреча с отцом (после обращения Е. М. Примакова) – в субботу. Исходя из того, что в феврале 1985 г. последняя суббота приходилась на 23-е число, обращение Е. М. Примакова к Анатолию Громыко могло иметь место не ранее понедельника 18 – не позднее пятницы 22 февраля.
В связи с этим следует вспомнить, что именно в это время (между 17 и 24 февраля), по свидетельству Е. И. Чазова, в состоянии здоровья генсека произошло ухудшение[2700].
Не позднее 22 февраля Анатолий Андреевич передал отцу предложение Е. М. Примакова, и в субботу 23 февраля состоялось его обсуждение. По свидетельству Анатолия Громыко, расставаясь с ним в тот вечер, Андрей Андреевич сказал: «Жду тебя дня через два-три»[2701], т. е. во вторник 26-го или же в среду 27-го.
Однако ни во вторник, ни в среду они встретиться не могли, так как в понедельник 25 февраля A. A. Громыко отправился в Италию[2702]. 26-го он встречался здесь с премьер-министром Б. Кракси[2703], а 27-го с президентом Пертини[2704], 28-го из Рима отправился в Мадрид[2705],1 марта вел переговоры в Испании[2706] и только в субботу 2-го вернулся в Москву[2707].
Самое вероятное, что в понедельник 25-го Анатолий Громыко имел новый разговор с Е. М. Примаковым и именно тогда последний посетил А. Н. Яковлева. В таком случае Анатолий Андреевич мог встретиться с Александром Николаевичем не ранее 26-го[2708], проинформировать отца о результатах этих переговоров – не ранее воскресенья 3 марта и не ранее понедельника 4 марта поставить А. Н. Яковлева в известность о том, что договоренность принята.
После того, как между A. A. Громыко и М. С. Горбачевым, пишет A. C. Грачев, был установлен контакт, «вопрос об избрании будущего генсека можно было считать подготовленным для внесения в Политбюро. Оставалось вынести генсека нынешнего – эту миссию доверили природе»[2709].
Таким образом, в последних числах февраля – начале марта с благословения КГБ СССР, а может быть, администрации США и Трехсторонней комиссии между М. С. Горбачевым и А. А. Громыко был заключен союз. Михаил Сергеевич был настолько уверен в его прочности, что дал понять о нем в одном из разговоров с Е. И. Чазовым.
«Однажды, когда зашел разговор о позиции, которую может при выборе Генерального секретаря занять А. Громыко, скептически относившийся к Горбачеву, – пишет Е. И. Чазов, – Михаил Сергеевич заметил, что у него есть возможность договориться»[2710].
Это означает, что в конце февраля – начале марта М. С. Горбачев встречался с главным кремлевским врачом. И они обсуждали с ним не только состояние здоровья К. У. Черненко, но и вопрос о возможном его преемнике.
Интересно, что 28 февраля издававшая в Париже «Русская мысль» сообщила, что по ее сведениям, A. A. Громыко выбыл из борьбы за кресло генсека, на которое претендуют Гришин, Горбачев и Романов[2711].
Откуда у нее были эти сведения, мы не знаем. Но можно отметить, что главный акционер этой газеты Серафим Николаевич Милорадович не только был масоном[2712], но и находился на службе в ЦРУ[2713]. С ЦРУ была связана и главный редактор этой газеты Ирина Алексеевна Альберти (Иловайская)[2714].
В связи с этим следует иметь в виду, что в Москве в тайну рассмотренных переговоров были посвящены только семь человек: М. С. Горбачев, А. А. Громыко и его сын Анатолий, В. А. Крючков, Е. М. Примаков, В. М. Чебриков и А. Н. Яковлев.
Со временем будет установлено, от кого из этих семи лиц произошла утечка информации.
Хотя негласное соглашение между М. С. Горбачевым и A. A. Громыко имело огромное значение для последующего развития событий, подготовка к выдвижению Михаила Сергеевича на роль партийного лидера не ограничилась этим.
«Переговоры с Громыко были, – утверждал А. Н. Яковлев, – не единственным каналом подготовки к избранию Горбачева. Я знаю, например, что Егор Лигачев встречался в эти дни с ведущими периферийными членами ЦК, убеждая их поддержать Горбачева»[2715].
Касаясь этого эпизода, Е. К. Лигачев заявил: «Я сыграл незаменимую роль в его назначении. И не я один: также Громыко, Соломенцев, Чебриков и Долгих»[2716].
Значение этой деятельности Е. К. Лигачева во многом определялось тем, что за два года с весны 1983 г. он, как писал В. В. Гришин, расставил «около 70 процентов своих людей, которые готовы были… обеспечить арифметическое большинство при голосовании на пленумах ЦК по любому вопросу»[2717].
Среди тех, кто готов был поддержать М. С. Горбачева, особо следует назвать первого секретаря Свердловского обкома КПСС Бориса Николаевича Ельцина. «Когда Михаил Сергеевич работал в Ставрополье, – вспоминал Б. Н. Ельцин, – а я в Свердловске, мы имели телефонные контакты. А личные – только в Москве, на Пленумах ЦК или сессиях Верховного Совета, но они, к сожалению, были короткими… Когда решалась судьба страны, мы договорились с довольно большой группой первых секретарей обкомов и решили выдвигать только Горбачева»[2718].
«Несколько групп первых секретарей обкомов, – пишет М. С. Горбачев, – посетили меня. Призывали занять твердую позицию и взять на себя обязанности генсека. Одна из таких групп заявила, что у них сложилось организационное ядро и они не намерены больше позволять Политбюро решать подобные вопросы без учета их мнения»[2719].
Особого внимания в этом свидетельстве М. С. Горбачева заслуживают слова о том, что к весне 1985 г. часть секретарей обкомов, стремившихся к переменам, имела «организационное ядро». А поскольку партийная номенклатура лучше, чем кто-нибудь понимала тотальный характер контроля над советским обществом со стороны КГБ, это дает основание думать, что Комитет государственной безопасности имел самое непосредственное отношение к консолидации сторонников перемен среди секретарей обкомов.
«Уже тогда, – писал В. В. Гришин, – фактически сформировалась группа в руководстве партии, которая решила взять власть в свои руки. На мой взгляд, в эту группу вошли Горбачев, Лигачев, Рыжков, а также поддерживавшие их Соломенцев и Чебриков… Самой активной фигурой в этом деле был Лигачев»[2720].
По всей видимости, об этой подготовке стало известно председателю Совета Министров Н. А. Тихонову.
«Как-то незадолго до кончины генсека Черненко, – пишет М. С. Горбачев, – Чебриков, возглавлявший в то время КГБ, поделился со мной содержанием беседы с Тихоновым, пытавшимся убедить его в недопустимости моего избрания на пост Генерального секретаря. Чебрикова поразило, что Тихонов никого, кроме меня, не упоминал, из чего Чебриков сделал вывод, что премьер сам был готов занять кресло генсека[2721].