Смерть Л. И. Брежнева
Утро в Заречье
В конце октября – начале ноября Л. И. Брежнев вел довольно активный образ жизни. Как будто бы к нему вернулось второе дыхание. 28 октября – 2 ноября он принимал участие в советско-кипрских переговорах[882], 2-го вручал в Кремле правительственные награды[883], 5-го присутствовал на торжественном заседании, посвященном 65-летию Великой Октябрьской социалистической революции[884], 7 ноября во время демонстрации несколько часов простоял на стене Мавзолея[885], а затем принял участие в торжественном приеме по случаю праздника[886], 8-го охотился в Завидово[887]. Как утверждает Ю. М. Чурбанов, когда Леонид Ильич вернулся с охоты, чувствовал он себя хорошо, и давление было у него идеальное: 80 на 120[888].
9-го с 11.55 Л. И. Брежнев находился в Кремле на своем рабочем месте. В этот день он работал главным образом с документами. В рабочем журнале зафиксирован только один его звонок – H. A. Щелокову и только два посетителя: Ю. В. Андропов и машинистка Г. А. Дорошина[889]. Причем Юрий Владимирович был приглашен на 12 часов[890].
В. Легостаев утверждал, что они могли обсуждать подготовку Пленума[891]. А поскольку все выносимые на пленум вопросы первоначально рассматривались на Политбюро, а Политбюро заседало по четвергам, версия В. Легостаева представляется убедительной, так как до пленума оставалось только одно заседание – 11 ноября.
Но в таком случае Л. И. Брежнев должен был познакомить Ю. В. Андропова и со своим намерением перейти на должность председателя партии и со своим желанием рекомендовать на пост генсека В. В. Щербицкого.
В 19.30 Леонид Ильич уехал на дачу в Заречье[892].
По свидетельству внука, Леонид Ильич «домой приезжал в 6–7 вечера», «до ужина» работал, затем ужинал, «смотрел «Время» и ложился спать»[893].
В документальном фильме А. Пиманова «Кремль-9» со ссылкой на охрану Л. И. Брежнева утверждается, что вечер 9 ноября 1982 г. ничем не отличался от других вечеров. После ужина, как обычно в 21.00–21.30, Леонид Ильич посмотрел выпуск новостей и отправился спать[894].
Между тем, по свидетельству охранявшего его в тот вечер Владимира Тимофеевича Медведева, вернувшись домой и поужинав, Леонид Ильич сразу же отправился в спальню. «Вечером девятого ноября, в мою смену, он не стал смотреть «Время» и поднялся к себе спать»[895]. Не упоминала просмотра новостей в своих беседах с В. В. Карповым и Виктория Петровна[896].
«Когда Леонид Ильич пошел спать, – вспоминала Виктория Петровна, – прикрепленные помогли ему раздеться, дали снотворное, положили добавочное – вдруг еще понадобится». «Дежурные из охраны делали это из уважения. Все уже так привыкли. Если кто дежурит – Медведев, или Собаченков, или Давыдов – пойдут, помогут ему переодеться, уложат, а потом и кличут: «Виктория Петровна, идите, уже зовет». Спальня у нас была на втором этаже, а телевизор – на первом. Если он видит, что я не иду, кричит: «Витя, ты что там делаешь? Я не сплю!» В тот последний вечер, когда пришла, он лежал, потушив свет»[897].
9 ноября Виктория Петровна легла спать около 23.00[898].
На следующий день многие советские люди обратили внимание на то, что с экранов и из эфира исчезли все развлекательные программы. Зато полилась классическая музыка. Вечером ожидалась трансляция концерта в честь Дня милиции, но он был отменен. Стало ясно, что в Москве что-то произошло. Но что? Люди терялись в догадках.
И только еще через день мы узнали, что умер Л. И. Брежнев.
Согласно официальному сообщению, он скончался «10 ноября 1982 г. в 8.30»[899].
В медицинском заключении сказано: «Брежнев Л. И., 1906 года рождения, страдал атеросклерозом аорты с развитием аневризма ее брюшного отдела, стенозирующим атеросклерозом коронарных артерий, ишемической болезнью сердца с нарушением ритма, рубцовыми изменениями миокарда после перенесенных инфарктов. Между восемью и девятью часами 10 ноября 1982 года произошла внезапная остановка сердца»[900].
Эта смерть породила много слухов.
Если верить Р. А. Медведеву, утром 10 ноября Л. И. Брежнев, как обычно, встал, оделся, умылся, сел завтракать, «во время завтрака» «вышел в свой кабинет что-то взять и долго не возвращался. Обеспокоенная жена пошла… за ним и увидела его лежащим на ковре возле письменного стола. Усилия врачей на этот раз не принесли успеха»[901].
«Один из моих друзей, офицер управления охраны, – пишет бывший генерал КГБ СССР Н. С. Леонов, – рассказал мне, что поутру 10 ноября 1982 г. Брежнев проснулся, как обычно, в 8 часов. Долго лежал в постели, кряхтел, сопел, скрипел суставами. Старый организм разгорался плохо, как изношенный примус. К этому привыкли в доме, стали готовить завтрак, заводить машину, и вдруг домашние обратили внимание, что из спальни не слышны обычные старческие шарканья и хрипловатое покашливание. Жена открыла дверь и увидела остановившиеся глаза покойника. «Леня», – раздался кинжальный крик, и Виктория Петровна забилась в приступе понятного человеческого горя. Маги и чародеи из 4-го управления Минздрава вроде бы пытались запустить остановившееся сердце, но в 8.30 пришлось констатировать смерть»[902].
P. A. Медведев, и Н. Леонов оперировали слухами, которые появились после смерти Л. И. Брежнева. Поэтому возникает вопрос, насколько они соответствуют действительности.
Для этого прежде всего необходимо установить круг лиц, которые в то утро находились на даче в Заречье. Насколько удалось установить, это были: жена Л. И. Брежнева Виктория Петровна, их внучка Виктория Евгеньевна Милаева (по первому мужу Филиппова), ее второй муж Геннадий Варакута, комендант дачи Олег Сторонов, помощник начальника охраны Владимир Тимофеевич Медведев, офицеры охраны: Владимир Богомолов, Виктор Немушков, Виктор Кириллов, Владимир Парфенов, Владимир Собаченков, медицинская сестра Зинаида Павловна.
Из имеющихся воспоминаний в первую очередь заслуживают внимания воспоминания Виктории Петровны, которые в 90-е годы были записаны известным писателем В. В. Карповым[903].
По ее словам, обычно она вставала около восьми часов, когда ей делали укол инсулина от диабета, после чего «приводила себя в порядок» и «в полдевятого» садилась завтракать[904]. То, что «она всегда шла делать укол инсулина часов в восемь утра», отмечает и лечивший Л. И. Брежнева врач М. Т. Косарев[905].
В то утро Виктория Петровна тоже встала рано. Причем разбудил ее Леонид Ильич. Ночью ему стало душно, он встал и включил вентилятор[906]. Ю. М. Чурбанов, по всей видимости, со слов Виктории Петровны, утверждает, что это было около 4–6 часов утра[907].
Во сне Л. И. Брежнев, видимо, часто ворочался, в результате чего его одеяло сползло на пол. Замерзнув, он в полусне начал искать руками свое одеяло, но вместо этого нашел одеяло жены. «Я, – вспоминала она, – хорошо спала. И вдруг Леня тянет одеяло. А я ему ворчу: «То тебе жарко, и вентиляцию включаешь, то одеяло с меня тянешь, и я раскрытой остаюсь»[908].
«Я, – читаем мы в воспоминаниях Виктории Петровны дальше, – полежала. Вижу, между шторками полоска светится чуть-чуть. Думаю, надо вставать». Когда она встала, то обнаружила одеяло мужа на полу. «Встала, – рассказывала Виктория Петровна В. В. Карпову. – Его одеяло на полу подняла. Он лежал на правом боку, и вентилятор был включен. Я одеялом Леню прикрыла»[909].
Когда это было, точно неизвестно. Но, видимо, около восьми, так как через некоторое время в спальню заглянула дежурная медсестра Зинаида Павловна, пришедшая делать Виктории Петровне укол. Она сразу же обратила внимание на необычную позу, в которой находился Л. И. Брежнев: «Ой, как-то странно Леонид Ильич лежит на спине – с подушки спустился и одеяло руками смял…». Но Виктория Петровна не придала этим словам значения и вышла из спальни[910].
Тот факт, что дежурная сестра сама заглянула в спальню, дает основание думать, что в то утро Виктория Петровна встала чуть позднее обычного. А то, что она не обратила внимания на слова медсестры, свидетельствует, что Леонид Ильич не производил впечатления умершего человека. Более того, из воспоминаний Виктории Петровны явствует, что около восьми часов Л. И. Брежнев был еще жив, так как в ее присутствии повернулся с правого бока на спину.
Для того, чтобы понять дальнейшие события, происходившие в то утро на даче в Заречье, необходимо установить, когда именно Л. И. Брежнев вставал и отправлялся в Кремль.
С одной стороны, имеются сведения, что у него существовал четкий график, который был разработан и согласован с Е. И. Чазовым[911]. Это подтверждают и воспоминания внука Леонида Ильича, по словам которого, утром у Леонида Ильича все было расписано «по минутам»: «завтрак, парикмахер и к девяти в Кремль»[912]. Можно также указать на решение Политбюро, которым начало рабочего дня для его членов было установлено с 9 часов[913].
С другой стороны, как отмечал секретарь Л. И. Брежнева Н. Дебилов, Леонид Ильич не придерживался строго установленного порядка[914]. Поэтому немаловажное значение имеет вопрос о том, какие распоряжения им были даны охране перед тем, как он отправился спать.
На этот счет удалось пока обнаружить два несовпадающих свидетельства, исходящих от одного и того же человека, коменданта дачи О. Сторонова. В одном случае он утверждает, что Леонид Ильич «попросил начальника охраны разбудить его пораньше», так как он «хотел подготовиться к пленуму[915], в другом случае, что, отправляясь спать, он попросил охрану «разбудить его в девять часов утра»[916]. Что скрывается за этим расхождением, пока неясно.
Около 8.30 Виктория Петровна отправилась в столовую. «Завтракаю, – вспоминала она, – слышу – бегают. Думаю, ну опять, наверное, Володя что-то забыл – а дежурил Медведев – и бегают туда-сюда… А я ничего не знаю, завтракаю в столовой. Дверь прикрыта была»[917].
О том, что в то утро Леонид Ильич не вставал, свидетельствует и его личный секретарь О. Захаров, который в тот день дежурил в кремлевском кабинете генсека[918].
«…10 ноября 1982 г., после суточного дежурства (секретари Генсека работают сутками) я позвонил Медведеву – вспоминал О. Захаров, имея в виду одного из телохранителей Л. И. Брежнева – и сообщил ему, что сменился и уезжаю домой. Владимир Тимофеевич пожелал мне хорошего отдыха, сказав при этом: «А я пойду деда будить». Это было примерно в 8 часов 15 минут»[919].
Далее О. Захаров пишет: «Поднявшись в спальню, Медведев увидел Брежнева в постели мертвым»[920].
В. Т. Медведев вспоминает то утро иначе. Из его воспоминаний явствует, что через 15 минут после звонка О. Захарова, в 8.30 он сдал дежурство Владимиру Александровичу Собаченкову, но не отправился домой сразу же, а задержался в дежурном помещении на полчаса. Поэтому, когда понадобилось будить Леонида Ильича, В. А. Собаченков, как будто что-то предчувствуя, предложил ему сделать это вдвоем[921].
«Вышли из служебной комнаты, – пишет В. Т. Медведев, – без двух минут девять (т. е. в 8.58. – А. О.). Прошли в дом, кивнули вниз Виктории Петровне. Она сидела за столом завтракала. Поднялись на второй этаж, я открыл дверь». Далее, по свидетельству В. Т. Медведева, они отдернули шторы. «Леонид Ильич обычно открывал глаза. На этот раз он не пошевелился, лежал на спине, голова опущена на грудь… поза странная, для сна неудобная, подушка сбилась к спинке кровати и он ее не поправил. Я легонько потряс его за предплечье. «Леонид Ильич, пора вставать». Никакой реакции. Стал трясти сильно, он даже заколыхался в постели, но глаза не открыл»[922].
Обнаружив его в таком состоянии, В. Т. Медведев, по его словам, немедленно поставил в известность о случившемся коменданта дачи Олега Сторонова[923]. По всей видимости, с этой целью в находившееся рядом с дачей служебное помещение, где размещалась охрана, побежал В. Собаченков[924].
И здесь мы сталкиваемся с другой странностью. О. Сторонов утверждает, что в тот день будить Леонида Ильича они пошли втроем (он, В. Т. Медведев и В. Собаченков) и втроем обнаружили его без движения[925].
Если для того, чтобы разбудить генсека, не требовалось двух человек, тем более для этого не нужно было троих.
Обнаружив Л. И. Брежнева неподвижным, В. Т. Медведев и B. Собаченков перенесли его на пол. После этого В. Т. Медведев и пришедший ему на помощь О. Сторонов стали делать искусственное дыхание. «Олег, – вспоминает В. Т. Медведев, – взмок, видимо, он повредил ребро Леониду Ильичу или что-то еще, но изо рта Брежнева брызнула мне на рубашку сукровица»[926].
Среди тех, кто в то утро находился на даче «Заречное-6», был Владимир Викторович Богомолов – офицер выездной охраны Брежнева с 1971 г. Обычно, встав, Леонид Ильич некоторое время плавал в бассейне. В то утро В. В. Богомолов ждал его к 9.00. Услышав в доме шум, он бросился в спальню и оказался там одним из первых. «Дед, – вспоминает он, – лежит и не дышит, но еще теплый, Значит, можно воскресить. Вызываем реанимацию»[927].
В то утро в резиденции Л. И. Брежнева находился офицер охраны Виктор Немушков. «Было 9 часов утра, – вспоминает он, – я уже оделся, потому что планировали, что будет выезд». В это время в дежурном помещении появился другой офицер охраны Владимир Парфенов и предложил ему срочно бежать в дом, потому что там что-то произошло. Когда В. Немушков вышел из служебного помещения, то столкнулся с Владимиром Собаченковым, который шел ему навстречу, видимо, к телефону[928].
Сопоставляя свидетельства В. В. Богомолова и В. Немушкова нельзя не обратить внимание на то, что первый к 9.00 ждал Леонида Ильича в бассейне, второй к этому времени уже готовился на выезд.
Нам не известна инструкция, которая предписывала тогда действия охраны главы государства в подобной ситуации. Но если исходить из логики, то прежде всего В. Собаченков должен был вызвать лечащего врача и реанимацию. Если Л. И. Брежнев был обнаружен без сознания, можно было ограничиться звонком Е. И. Чазову, который возглавлял 4-е управление Минздрава СССР. Если же Л. И. Брежнев был мертв, охрана, по всей видимости, обязана была также поставить в известность об этом 9-е управление КГБ СССР, которое с 1973 по 1982 г. возглавлял Юрий Васильевич Сторожев[929], а он, в свою очередь, должен был немедленно проинформировать о случившемся председателя КГБ СССР В. В. Федорчука и второго секретаря ЦК КПСС, т. е. Ю. В. Андропова.
Насколько известно, в то утро ни Ю. В. Сторожеву, ни В. В. Федорчуку по этому поводу не звонили, следовательно, охрана, обнаружившая Л. И. Брежнева без движения, считала, что он был еще жив.
Когда В. Немушков вошел в дом и поднялся на второй этаж, «там уже находились врач и старший офицер выездной охраны Виктор Кириллов, которые пытались привести Л. И. Брежнева в чувства»[930].
Упоминаемым В. Немушковым врачом несомненно был лечащий врач генсека Михаил Титович Косарев. Его рабочий день, по всей видимости, начинался в 9.00. Но получается, что 10 ноября он приехал в Заречье с небольшим опозданием.
«Я, – вспоминает М. Т. Косарев, – ехал на работу – к нему. А мне звонят в машину и говорят: «Миша, быстрее приезжай». Когда М. Т. Косарев приехал на дачу генсека и поднялся в спальню, то «Володя Медведев, телохранитель, пытался делать искусственное дыхание и массаж сердца»[931].
Именно М. Т. Косарев был тем человеком, который первым сообщил Виктории Петровне о случившемся. «Потом, – вспоминала она, – пришел Михаил Титыч, врач лечащий. Смотрю – без галстука, рубашка расстегнута. Говорит: «Виктория Петровна, Леониду Ильичу что-то не особенно хорошо». Я туда, к спальне, открываю дверь, но меня не пустили»[932].
Обратите внимание на эту деталь. Объяснить ее можно только тем, что к тому времени охрана уже получила приказ: в спальню никого не пускать, даже ближайших родственников[933]. Кто отдал такой приказ, мы пока не знаем. Вероятнее всего, он исходил от Е. И. Чазова.
«По свидетельству Виктории Петровны, первоначально ее успокаивали и говорили: «…ничего, надежда есть!»[934].
Первой, кому Виктория Петровна сообщила о произошедшем, была ее внучка Виктория – дочь Галины Леонидовны и ее первого мужа известного циркового артиста Евгения Милаева[935]. К этому времени Виктория Евгеньевна уже успела побывать в первом браке и получить фамилию Филиппова. Правда, брак оказался непрочным. Вскоре она вышла замуж вторично и со своим новым мужем Геннадием Варакутой и дочерью Галей жила на даче дедушки в Заречье[936].
«Было раннее утро, – вспоминает Виктория Евгеньевна, – меня разбудила бабушка: «Вставай, дедушке плохо»[937].
Это подтверждает, что первоначально речь не шла о смерти Леонида Ильича. Как и Виктория Петровна, Виктория Евгеньевна (по всей видимости, с мужем) бросилась на второй этаж. «Я вскочила, но нас не впустили в спальню»[938].
После этого Виктория Петровна и Виктория Евгеньевна стали обзванивать родных и наиболее близких знакомых[939].
«Я, – вспоминала Виктория Петровна, – позвонила Вере Ильиничне (сестре Леонида Ильича. – АО.), своей сестре, детям, конечно, Юрию Михайловичу»[940].
Однако Ю. М. Чурбанов пишет, что о произошедшем он узнал не от тещи, а от Виктории Евгеньевны. «10 ноября 1982 года, – пишет Юрий Михайлович, – утром, в начале девятого[941], мне на работу позвонила Витуся, дочь Галины Леонидовны, и сказала: «Срочно приезжайте на дачу». На мой вопрос: «Что случилось?» – ответа не последовало»[942].
Ю. М. Чурбанов пишет, что, узнав о произошедшем, он сразу же сел в машину и отправился за женой: «в МИД». Тут явная неувязка. Рабочий день в МИДе и в МВД начинался не ранее 9.00.
По свидетельству Виктории Петровны, зять нашел свою жену не на работе, где она должна была быть с 9.00, а в парикмахерской. «Он за ней (за Галиной. – А. О.), – вспоминала Виктория Петровна, – примчался в парикмахерскую, потом рассказывал: «Я срываю с нее бигуди, думаю: «Господи, кто? Папа? Мама? Мама болела все время…» Они за меня боялись»[943].
Только после этого Юрий Михайлович и Галина Леонидовна появились на даче[944].
Однако Юрий Михайлович и Галина Леонидовна прибыли на дачу не первыми. Раньше чем туда приехали ближайшие родственники генсека, раньше чем туда примчалась реанимация, на даче генсека в Заречье появились Ю. В. Андропов и Е. И. Чазов.
Чазов или Андропов?
Вот как вспоминал в 1992 г. этот эпизод Е. И. Чазов: «10 ноября, после трех праздничных дней, я, как всегда, в 8 утра приехал на работу (обратите внимание на время. – А. О.). Не успел войти в кабинет, как раздался звонок правительственной связи и я услышал срывающийся голос Володи Собаченкова из охраны Брежнева, дежурившего в этот день: «Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна срочная реанимация». Через 12 минут Е. И. Чазов, если верить ему, уже был в Заречье[945].
«Из рассказа Собаченкова, – читаем мы в воспоминаниях главного кремлевского врача далее, – я узнал, что жена Брежнева, которая страдала сахарным диабетом, встала в 8 часов утра, так как в это время медицинская сестра вводила ей инсулин. Брежнев лежал на боку и, считая, что он спит, жена вышла из спальни. Как только она вышла (т. е. около 8 часов – А. О.), к Брежневу пришел В. Собаченков, чтобы его разбудить и помочь одеться. Он и застал мертвого Брежнева»[946].
«Две проблемы встали перед мной, – отмечает Е. И. Чазов, – как сказать о смерти Брежнева его жене, которая только 30 минут назад вышла из спальни, где несколько часов лежала рядом с умершим мужем, а вторая – кого и как информировать о случившейся ситуации»[947].
Нельзя не обратить внимания на то, что Е. И. Чазов, как вытекает из его воспоминаний, констатировал смерть генсека, даже не осмотрев его, только на основании слов В. Собаченкова, хотя последний, судя по всему, в этом не был уверен, так как считал необходимым вызов реанимации.
По свидетельству Е. И. Чазова, прежде всего он решил поставить в известность о случившемся Ю. В. Андропова, но, опасаясь, что его могут подслушать КГБ или же МВД, позвонил не самому Ю. В. Андропову, а его секретарю и попросил последнего, чтобы Юрий Владимирович срочно позвонил на дачу Л. И. Брежнева. А затем, услышав в трубке голос Ю. В. Андропова, пригласил его приехать в Заречье, что тот и сделал[948].
В 2000 г. Е. И. Чазов издал новые воспоминания, снабдив их названием «Рок», в которые внес некоторые коррективы. В частности, он признал выдуманной рассказанную им историю со звонком секретарю Ю. В. Андропова. Согласно сделанному уточнению, приехав на дачу в Заречье, он сам поставил Ю. В. Андропова в известность о случившемся: «По правительственной связи я нашел Ю. Андропова в машине по дороге на работу»[949].
О том, что Е. И. Чазов поймал Ю. В. Андропова в машине по дороге на работу, свидетельствует и заместитель начальника личной охраны Ю. В. Андропова подполковник Борис Клюйков: «В этот день мы выехали, как обычно, с дачи на работу и, когда проехали Триумфальную арку и, не доезжая, наверное, метров 300–400 до станции метро «Кутузовская», услышали звонок. Звонил Чазов. Он переговорил с Юрием Владимировичем, и Юрий Владимирович мне говорит: «Борь, разворачиваемся, едем к Леониду Ильичу на дачу». Мы развернулись и поехали на дачу»[950].
Спрашивается, почему же первоначально Е. И. Чазов скрыл этот факт? И не просто скрыл, но и сочинил вместо него совершенно далекую от действительности историю?
Бросается в глаза еще одна деталь. Приведенная версия главного кремлевского врача находится в противоречии с воспоминаниями некоторых других лиц, которые в это утро находились на даче в Заречье.
По утверждению В. Т. Медведева, первым примерно через полчаса, т. е. около 9.30, на дачу приехал Ю. В. Андропов, затем Е. И. Чазов и только после этого реанимация[951]. О том, что Юрий Владимирович приехал раньше Евгения Ивановича, со слов Виктории Павловны пишет Ю. М. Чурбанов[952]. Об этом же рассказывала писателю В. В. Карпову и сама Виктория Петровна[953].
Зачем же главному кремлевскому врачу понадобилось искажать реальную картину?
А затем, чтобы скрыть один очень важный факт. Если Ю. В. Андропов появился на даче раньше Е. И. Чазова, это означает, что последний поставил его в известность о смерти генсека еще до того, как сам прибыл в Заречье! Но ведь В. Собаченков сообщил ему лишь о том, что Леониду Ильичу плохо.
Из этого вытекают два вывода. Или, кроме В. А. Собаченкова, Е. И. Чазову звонил еще кто-то, более авторитетный на этот счет, и Евгений Иванович скрывает данный факт. Или же он и без этого знал, что никакая реанимация Л. И. Брежневу не поможет!
Есть в мемуарах Е. И. Чазова еще одна деталь, которая находится в противоречии с другими.
В своих первых воспоминаниях он заявил, что он появился на работе в 8.00 и буквально через несколько минут ему позвонил В. Собаченков. Между тем, если верить В. Т. Медведеву, В. Собаченков сменил его около 8.30, а Л. И. Брежнев, как явствует из воспоминаний В. Т. Медведева, В. В. Богомолова и В. Немушкова, был обнаружен без сознания около 9.00.
Особого внимания заслуживает внимания и эпизод со звонком Ю. В. Андропову.
По свидетельству его сына, Юрий Владимирович «выезжал на работу» «к 10 утра». Однако при этом он отмечал, что это относится к тому времени, когда он был генсеком [954] и когда его здоровье начало быстро ухудшаться.
А как обстояло дело до этого?
Выступая 24 марта 1983 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС, К. У. Черненко упомянул существующее решение, которое устанавливало рабочий день для членов Политбюро в пределах от 9.00 до 17.00[955]. Как отмечал позднее В. Ф. Грушко, Юрий Владимирович отличался пунктуальностью[956]. Следовательно, к 9.00 он должен был быть на Старой площади. «Он, – пишет P. A. Медведев, – появлялся в своем рабочем кабинете ровно в 9 часов утра»[957].
Если это было действительно так, то у станции метро «Кутузовская», где его нашел звонок Е. И. Чазова, Ю. В. Андропов мог быть не позднее 8.50. Но тогда получается, что Е. И. Чазов поставил Ю. В. Андропова в известность о смерти генсека не только до того, как появился в Заречье сам, не только до того, как ему позвонил В. Собаченков, но и до того, как генсек был обнаружен охраной в неподвижном состоянии.
Не здесь ли кроется объяснение отмеченных ранее противоречий в показаниях О. Сторонова, а также между воспоминаниями О. А. Захарова и В. Т. Медведева, В. Т. Медведева и О. Сторонова, В. В. Богомолова и В. Немушкова.
Эти противоречия еще ждут своего объяснения.
«Присоединившись к тем, кто делал искусственное дыхание», В. Немушков «не заметил, как появился Ю. В. Андропов». «Я оборачиваюсь, – вспоминал он, – смотрю, стоит Андропов – в проеме дверном. Да, Андропов и Чазов»[958].
«В спальне, – пишет Е. И. Чазов, – я застал Собаченкова, производившего, как мы его учили, массаж сердца. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы увидеть, что Брежнев скончался уже несколько часов назад»[959].
На самом деле еще полтора часа назад Леонид Ильич был жив. И даже согласно подписанному самим же Е. И. Чазовым медицинскому заключению, смерть наступила «между восемью и девятью часами»[960].
Может быть, Е. И. Чазова подвела память, и он исказил реальное положение дел задним числом? Нет, имеющиеся в нашем распоряжении мемуарные свидетельства показывают, что он констатировал смерть Л. И. Брежнева сразу же, как только появился на даче, даже не осмотрев его и не выслушав лечащего врача.
Когда В. Немушков увидел в проеме двери Ю. В. Андропова и Е. И. Чазова, то услышал слова последнего: «Юрий Владимирович, уже бесполезно, уже пошли трупные пятна»[961].
На основании трупных пятен действительно можно судить о смерти человека. Однако О. Сторонов, который находился в это время в спальне Л. И. Брежнева, заметил, что у него «начинает синеть голова» лишь «в двенадцатом часу» или «где-то уже в двенадцать»[962].
Кому же верить?
Для того, чтобы понять это, необходимо вспомнить, что когда около 9 часов в спальне генсека появился О. Богомолов, Л. И. Брежнев был «еще теплый». Прибежавший сюда в то же время B. Немушков тоже вспоминает, что когда он прикоснулся к ногам Леонида Ильича, они были «теплые», поэтому у него не возникло даже мысли, что он мертв[963]. К этому нужно добавить свидетельство Виктории Петровны, из которого явствует, что через некоторое время после приезда в Заречье Е. И. Чазов сообщил ей, что Леониду Ильичу «сделали укол длинной иглой, давление вроде поднялось… А потом резко опустилось»[964].
Чтобы оценить значение этого факта, следует учесть, что артериальное давление – это результат кровообращения, которое происходит под действием работы сердца. Следовательно, если после 9.00 у Леонида Ильича наблюдалось изменение давления, это означает, что к этому времени он был еще жив и находился в бессознательном состоянии.
В связи с этим утверждение О. Сторонова о том, что голова Л. И. Брежнева начала синеть в двенадцатом часу или же даже в двенадцать часов, заслуживает особого внимания. Дело в том, что обычно трупные пятна появляются через 0,5–2,0 часа после наступления смерти. Следовательно, сердце Л. И. Брежнева остановилось между 9.30 и 11.00.
Из этого явствует, что констатировав, сразу же по прибытии в Заречье, смерть Л. И. Брежнева Е. И. Чазов руководствовался не медицинскими показаниями, а совершенно другими соображениями, не имеющими к медицине никакого отношения.
В связи с этим следует обратить внимание на то, что делал и как вел себя Ю. В. Андропов.
Отмечая, что «первым – не «скорая помощь» и не Чазов! – первым приехал Андропов», Ю. М. Чурбанов далее сообщил следующий интересный факт: «Охрана ему сразу же доложила о случившемся. Андропов забрал бронированный портфель с документами и увез. Что в нем было, не знаю. Охранники его всегда носили за Брежневым. То ли там были материалы пленума, то ли еще что-то. Вскрывали его уже потом»[965].
Когда Ю. М. Чурбанов появился на даче, Ю. В. Андропова он уже не застал и о том, что происходило до этого, узнал от тещи. От нее же ему стало известно и об изъятии «бронированного портфеля» «со сложными шифрами»[966].
Со ссылкой на «людей, близких к семье Брежнева» журналист Ю. Изюмов тоже сообщает, что когда Ю. В. Андропов прибыл на дачу, то «никому ни слова не говоря, он прошел в спальню, взял там небольшой черный чемодан и уехал… На вопрос о том, что было в чемодане, Виктория Петровна ответить не могла. Леонид Ильич ей говорил, что в нем «компромат на всех членов Политбюро», но говорил со смехом, как бы шутя»[967].
Хотя данный эпизод давно уже известен в литературе, никто пока не задумался над вопросом: а могли кто-нибудь забрать этот портфель до того, как врачи официально констатировали смерть генсека? Ответ на этот вопрос может быть только один: нет.
Следовательно, забрав «бронированный портфель», Ю. В. Андропов тем самым независимо от врачей констатировал смерть Л. И. Брежнева. Более того, если верить Е. И. Чазову, покидая дачу, он сказал ему: «Надо срочно собирать пленум ЦК»[968].
Таким образом Ю. В. Андропов, по сути дела, дал понять, что о действительной борьбе за жизнь Л. И. Брежнева не может быть и речи.
И хотя, по свидетельству В. Немушкова, «Брежнева пытались спасти всеми доступными способами: делали в сердечную мышцу укол адреналина, применяли электрошок»[969], независимо от того, могли эти средства дать положительный результат или же нет (когда-нибудь на этот вопрос ответят медики), смертельный приговор Л. И. Брежневу уже был вынесен.
Поскольку Ю. В. Андропов уехал сразу же после прибытия реанимационной машины, это произошло около 9.30. По имеющимся данным, из Заречья он поспешил на Старую площадь[970], где мог быть примерно в 10.00.
О. Сторонов утверждает, что как только Л. И. Брежнев был обнаружен неподвижным, В. А. Собаченков известил о случившемся не только Е. И. Чазова и Ю. В. Андропова, но и A. A. Громыко[971]. Виктор Немушков вместо A. A. Громыко называет в этом ряду Д. Ф. Устинова[972]. Можно понять, почему охрана поставила в известность о случившемся Е. И. Чазова. Маловероятно, чтобы одновременно с ним был уведомлен Ю. В. Андропов. И совершенно невероятно, чтобы этой чести были удостоены A. A. Громыко и Ф. Д. Устинов.
В действительности, по свидетельству A. A. Громыко, о смерти Л. И. Брежнева его поставил в известность Ю. В. Андропов: «Рано утром 10 ноября 1982 года мне позвонил Андропов и сообщил: «Леонид Ильич Брежнев только что скончался»[973].
По свидетельству О. Гриневского, 10 ноября на 11.00 в МИДе была назначена встреча с A. A. Громыко. Однако когда он явился к этому времени, министра иностранных дел на своем рабочем месте не застал. Оказалось, что «Громыко неожиданно уехал к Андропову в ЦК… Говорили, что туда же в ЦК срочно выехал и Устинов. Зачем, никто не знал»[974].
Встретившись с Ю. В. Андроповым, A. A. Громыко и Д. Ф. Устинов отправились в Заречье, куда они, по всей видимости, прибыли около 10.30. Со ссылкой на «людей, близких к семье Брежнева» уже упоминавшийся журналист Ю. Изюмов сообщает, что в тот день Ю. В. Андропов был на даче в Заречье дважды: сначала забрал «черный чемоданчик». «А затем официально явился во второй раз, как будто здесь и не был»[975].
О. Сторонов вспоминает, как Ю. В. Андропов, A. A. Громыко и Д. Ф. Устинов вошли в спальню Л. И. Брежнева, как «стояли над телом Леонида Ильича и обсуждали, кому теперь руководить страной. Дмитрий Федорович предложил кандидатуру Андропова. Возражений ни у кого не было»[976].
Во время этого исторического разговора Л. И. Брежневу еще продолжали делать искусственное дыхание, и О. А. Сторонов слышал все это, так как находился «у тела Леонида Ильича»[977].
Только после того, как Ю. В. Андропов, A. A. Громыко и Д. Ф. Устинов покинули спальню, врачи прекратили борьбу за жизнь Леонида Ильича и констатировали смерть. Таким образом, смерть Л. И. Брежнева была констатирована не ранее 10.30. Однако в сообщении о смерти и в медицинском заключении она была сдвинута, как минимум, на два часа раньше.
Только после этого Викторию Петровну пустили в спальню. «Дали посидеть с ним, а затем говорят: «Больше нельзя, пока не совсем застыл, надо получить анализы». Потом врач тихо сказал мне на ухо, что лопнул сосуд»[978].
После того, как Виктория Петровна и другие находившиеся в Заречье родственники Л. И. Брежнева простились с ним, тело покойного было отправлено в морг. «Тело в морг, – пишет В. Т. Медведев, – я повез сам. Последний раз – один на один. Машину раскачивало, ноги и руки развязались, я всю дорогу пытался их соединить и думал, как все ничтожно перед смертью, был ты первым, а вот теперь умер и не нужен никому»[979].
Видимо, вернувшись во второй раз из Заречья, Ю. А. Андропов поставил в известность о смерти генсека М. С. Горбачева, но сделал это не по телефону, а пригласив к себе в кабинет: «Ровным голосом он рассказал, что Виктория Петровна – жена Брежнева – попросила срочно сообщить ему о смерти Леонида Ильича и передать, что его ждут на даче в Заречье. Никого другого видеть она не хотела. Андропов уже побывал там, беседовал с Чазовым, сотрудниками охраны. Смерть наступила за несколько часов до приезда бригады «скорой помощи»[980].
Получается, Ю. В. Андропова не хотел, чтобы другие знали, что в известность о смерти его поставил Е. И. Чазов. Но почему? А потому, что он тоже понимал: Е. И. Чазов не мог констатировать смерть по телефону.
Видимо, после того, как Ю. В. Андропов, A. A. Громыко и Д. Ф. Устинов покинули Заречье, о смерти Л. И. Брежнева были поставлены в известность начальник 9-го управления КГБ СССР Ю. В. Сторожев, председатель КГБ СССР В. В. Федорчук, члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК КПСС. Когда это было сделано и кто занимался оповещением, мы пока не знаем.
«Однажды морозным ноябрьским утром, – вспоминает Б. И. Стукалин, – позвонил М. В. Зимянин и, ничего не объясняя, попросил срочно приехать к нему. В приемной секретаря ЦК я застал Е. М. Тяжельникова, В. Г. Афанасьева, Р. И. Кослапова, Л. М. Замятина и еще нескольких работников аппарата ЦК». Прислушавшись к их разговорам, Б. Стукалин понял, что умер Л. И. Брежнев[981].
Вскоре их всех пригласили в кабинет М. В. Зимянина, и он поставил перед ними задачу «подготовить тексты двух документов – некролога и обращения к партии и народу». Для этого всех приглашенных разделили на две группы[982]. Б. Стукалин, Р. И. Косолапов и Л. М. Замятин получили поручение составить текст обращения[983].
Среди тех, кто в то утро был приглашен к М. В. Зимянину, находился и A. C. Черняев, благодаря записи в его дневнике, мы знаем, что это было «около 11»[984].
По всей видимости, одновременно с этим началась подготовка и медицинского заключения о смерти Л. И. Брежнева. Удовлетворило оно не всех. Так, М. Т. Косарев, касаясь в своем интервью вопроса о причине смерти Л. И. Брежнева, осторожно сказал: произошла «по-видимому, остановка сердца»[985]. Свои сомнения на этот счет выразил и В. В. Богомолов[986].
Утверждая, что смерть Л. И. Брежнева «была странной», Н. Дебилов сообщил: «В последние недели жизни ему стали часто вместо снотворного давать таблетки-пустышки. Они не действовали, Леонид Ильич плохо спал, злился. Вдруг мне звонит буфетчица, просит подойти. Говорит, что Леонид Ильич попросил фужер водки. Какие-то товарищи порекомендовали вместо таблеток, чтобы лучше спалось. «Какой налить?» – спрашивает. Откуда мне знать? Он сам выбрал фужер среднего размера. Прошло несколько дней, и его не стало»[987].
То, что для Л. И. Брежнева «вместо лекарств» «специально изготавливались» «точные по внешнему виду «пустышки», подтверждает Е. И. Чазов[988]. По его свидетельству, «производство таблеток-пустышек, по виду и упаковке ничем не отличавшихся от настоящего снотворного» было организовано «в лабораториях КГБ» еще при Ю. В. Андропове[989].
Первоначально Е. И. Чазов утверждал, что из этой лаборатории «пустышки» получал Ю. В. Андропов, который и передавал их Л. И. Брежневу[990]. А поскольку из воспоминаний Н. Дебилова явствует, что Леонида Ильича продолжали снабжать «пустышками» и после того, как Ю. В. Андропов покинул Лубянку, возникает вопрос, кто и как передавал «пустышки» генсеку накануне его смерти?
Имея представление о характере взаимоотношений между Ю. В. Андроповым и В. В. Федорчуком, во второй книге своих мемуаров Е. И. Чазов скорректировал свою первоначальную версию, отметив, что, «пустышками» генсека «снабжал В. Чебриков», а «передавал их Брежневу один из охранников В. Медведев»[991]. Делалось ли это с ведома нового шефа КГБ или за его спиной, Евгений Иванович умалчивает.
Между тем, как установил Д. А. Волкогонов, Леонид Ильич имел привычку делать «рабочие записи», т. е. вести что-то подобное дневнику. Из этих рабочих записей явствует, что Ю. В. Андропов продолжал передавать генсеку «пустышки» и после того, как покинул Лубянку. «Юрий Владимирович, – писал Д. А. Волкогонов, – почему-то незадолго до смерти генсека несколько раз передавал Брежневу «желтенькие», а тот бесхитростно помечал об этом в своих «рабочих записях»[992].
Когда в 1995 г. В. Легостаев впервые обратил внимание на череду странных смертей, начиная с А. А. Гречко и кончая К. У. Черненко[993], Российская академия медицинских наук откликнулась на это гневным письмом[994].
Однако когда в 1997 г. В. Легостаев обратил внимание на расхождение показаний Е. И. Чазова с показаниями других лиц в описании смерти Л. И. Брежнева и, поставив вопрос об убийстве Л. И. Брежнева, потребовал от Е. И. Чазова объяснений[995], он предпочел промолчать и, издав в 2000 г. новые воспоминания, отделался на этот счет только эмоциональным всплеском.
Хранит с тех пор молчание и Академия медицинских наук.
Между тем у версии об убийстве Л. И. Брежнева появились и другие сторонники[996]. Причем некоторые авторы почти прямо связывают его с передачей генсеку «пустышек»[997].
И хотя бесспорных доказательств в пользу этой версии не приведено, отмеченные выше противоречия в воспоминаниях Е. И. Чазова, а также его упорное молчание на этот счет придают ей правдоподобность.
Смена власти
Е. И. Чазов пишет, что «о смерти Брежнева страна узнала во второй половине дня 10 ноября»[998]. На самом деле об этом 10-го знал очень узкий круг лиц. Даже О. Гриневский, который служил в Министерстве иностранных дел и утром этого дня оказался в кабинете A. A. Громыко, оставался в неведении о том, что произошло.
«Вернулся Громыко часа через три (т. е. около 14.00. – А. О.), – пишет О. Гриневский, – но никого не принимал и все время разговаривал «по вертушке». А потом уехал на Политбюро, которое было срочно созвано тем вечером»[999].
Не исключено, что именно в это время в кабинете A. A. Громыко находился его заместитель Г. Н. Корниенко, который пишет, что был свидетелем «телефонных разговоров» своего шефа с Ю. Андроповым «в первые часы после кончины прежнего лидера». Во время одного из этих разговоров зашла речь о кандидатуре на пост генсека. «Андропов, – пишет Г. Н. Корниенко, – согласился занять этот пост при условии, что таково будет общее мнение других членов руководства»[1000].
Если учесть, что Юрий Владимирович уже утром 10-го забрал «бронированный портфель» Л. И. Брежнева, что он не возражал, когда до 11.00 A. A. Громыко и Д. Ф. Устинов предложили ему занять освободившееся место генсека, то приведенное заявление могло быть связано только с тем, что днем у него появились соперники.
И действительно, В. И. Болдин утверждает, что в тот день лица, наиболее близкие к умершему генсеку собрались, чтобы сколотить большинство для поддержки в качестве его преемника К. У. Черненко. Но «о сговоре стало известно Андропову раньше, чем все разошлись по квартирам» [1001].
«После этого, – утверждает Г. Н. Корниенко, – Громыко переговорил с Устиновым и Черненко и было условлено, что именно Черненко выдвинет кандидатуру Андропова на заседании Политбюро»[1002].
По свидетельству секретаря Л. И. Брежнева H. A. Дебилова, как только стало известно о смерти Леонида Ильича, на Старой площади появились «слухи, что Андропов будет генеральным секретарем, Устинов – председателем Совета Министров, а Громыко возглавит Президиум Верховного Совета СССР»[1003]. О том, что подобный план действительно существовал, пишет Г. Корниенко[1004]. Частично об этом свидетельствуют и воспоминания Анатолия Андреевича Громыко, который утверждает, что после смерти Л. И. Брежнева Ю. В. Андропов предлагал его отцу пост председателя Президиума ВС СССР, но он отказался[1005]. По свидетельству Г. Н. Корниенко, этому «воспротивились некоторые члены Политбюро», и «прежде всего Д. Ф. Устинов»[1006].
Со ссылкой на «Рабочую запись заседания Политбюро ЦК КПСС от 10 ноября 1982 г», хранящуюся в Архиве Президента Российской Федерации, Д. А. Волкогонов утверждает, что Политбюро собралось через «десять часов после кончины Брежнева»[1007], т. е., если исходить из официального сообщения о смерти, в 18.30.
В этом заседание должны были участвовать 24 человека (12 членов Политбюро, 9 кандидатов в члены Политбюро и 3 секретаря). Однако упоминают его в своих воспоминаниях только двое: М. С. Горбачев и Д. А. Кунаев, и то буквально вскользь.
«В тот же день, – пишет Михаил Сергеевич, – состоялось заседание Политбюро. Создали комиссию по организации похорон во главе с Андроповым. Приняли решения, связанные с проводами в последний путь лидера государства и партии. Постановили срочно созвать внеочередной Пленум ЦК КПСС и по рекомендации Тихонова выступить с этим на Пленуме от имени Политбюро должен был Черненко»[1008].
Д. А. Кунаев сообщает, что K. M. Боголюбов вызвал его в Москву, ничего не сообщив о причинах вызова. «К концу дня» он был в столице и только здесь узнал о смерти Л. И. Брежнева. Кандидатуру Ю. В. Андропова на пост генсека предложил К. У. Черненко. «Никто не выступил, все молча согласились с этим предложением»[1009].
Д. А. Волкогонов на основании «Рабочей записи» тоже утверждал, что заседание было непродолжительным: выступили только Ю. В. Андропов, К. У. Черненко и Д. Ф. Устинов [1010].
По свидетельству Б. Стукалина, когда текст обращения к населению по поводу смерти Л. И. Брежнева был готов, М. В. Зимянин ознакомился с ним, внес в него несколько исправлений и тут же отправился со Старой площади в Кремль, «где Политбюро уже собралось в полном составе»[1011]. Судя по всему текст, был тут же утвержден. На следующий день он появился в печати[1012].
12-го состоялся Пленум ЦК КПСС. Описывая его открытие, Р. Г. Пихоя отмечает, что, когда в зал заседания вошли члены Политбюро, последним из них был М. С. Горбачев[1013]. В. И. Воротников называет их в таком порядке: Ю. В. Андропов, H. A. Тихонов, К. У. Черненко, В. В. Щербицкий, A. A. Громыко, Д. Ф. Устинов, Г. В. Романов, Д. А. Кунаев, В. В. Гришин, М. С. Горбачев[1014].
Когда К. У. Черненко от имени Политбюро рекомендовал Ю. А. Андропова на пост нового генсека, записал в тот день A. C. Черняев, «разразилась долгая овация, которая шла волнами, то утихая, то разгораясь»[1015].
«Поздно вечером 12-го, после пленума, – вспоминал Е. И. Чазов, – мы приехали к Андропову на дачу вместе с его лечащим врачом В. Е. Архиповым». «Андропов выглядел очень усталым, но был оживлен, общителен и не скрывал радости по поводу достижения своей цели»[1016].
12 ноября в Колонном зале Дома союзов был установлен гроб с телом Леонида Ильича для прощания с ним и объявлен четырехдневный траур[1017].
Хоронили Л. И. Брежнева 15 ноября, в тот самый день, когда он собирался уйти в почетную отставку. Похороны были обставлены таким образом, чтобы затмить своей помпезностью похороны И. В. Сталина.
«С утра до одиннадцати часов 15 ноября, – пишет С. Якушин, – у гроба несли траурную вахту члены и кандидаты в члены Политбюро, представители различных отраслей хозяйства, выдающиеся деятели культуры. Память Генерального секретаря почтили тогдашний патриарх Всея Руси Пимен, митрополит (нынешний патриарх) Алексий, митрополит Филарет… В одиннадцать часов у гроба остались родные и близкие покойного. После нескольких минут прощания под звуки траурной мелодии гроб вынесли из зала, установили на орудийном лафете и кортеж медленно двинулся на Красную площадь»[1018].
При организации похорон возникла проблема: как нести награды Леонида Ильича? Обычно для каждого ордена и каждой медали используется одна подушечка. Между тем Л. И. Брежнев имел «114 высших правительственных наград. В их числе пять Золотых Звезд Героя Советского Союза и Социалистического Труда, орден «Победа», 16 орденов, 18 медалей, две маршальских звезды с бриллиантами, почетное оружие, 42 ордена и 29 медалей иностранных государств»[1019].
Это означало, что впереди траурной процессии необходимо было поставить более 100 человек с подушечками для наград. Чтобы сократить их количество, было решено прикреплять к каждой подушечке по нескольку орденов и медалей. В результате этого удалось сократить почетный эскорт до 44 «старших офицеров»[1020].
Впервые на похороны лидера КПСС приехали главы почти всех европейских государств, Р. Рейган направил в Москву своего вице-президента, бывшего директора ЦРУ Д. Буша-старшего[1021]. Факт поразительный. Особенно если учесть произошедшее с середины 70-х годов обострение «холодной войны».
Похороны прошли по заранее разработанному сценарию. Не вписалась в него лишь одна деталь. «Всеобщее удивление, – пишет жена американского дипломата Ревекка Мэтлок, – вызвало то, что супруга Брежнева перекрестила гроб»[1022]. Р. Мэтлок не заметила, что «перед тем как закрыть крышку гроба», Виктория Петровна положила туда «сверток с иконой и крестик»[1023].
Если верить А. Байгушеву, который, работая в АПН, не только познакомился с Галиной Леонидовной Брежневой, но и контактировал с нею позднее, верующими были и мать Леонида Ильича, и его жена[1024]. Причем, по словам Галины Леонидовны, Виктория Петровна не просто верила в Бога, но и молилась ему, за что Леонид Ильич «ее никогда не осуждал»[1025].
В связи с этим заслуживает внимания свидетельство А. Байгушева о том, что Галина Леонидовна была крещеной[1026], а также свидетельство сына министра внутренних дел H. A. Щелокова Игоря, что он тоже был крещен и что его крестным отцом являлся Леонид Ильич[1027].
По свидетельству племянницы Л. И. Брежнева, «будучи генсеком, Леонид Ильич позволял себе съесть кусок пасхи, крашенное яйцо и поднять рюмочку по поводу церковного праздника»[1028]. Более того, «несколько раз на годовщину смерти отца и матери он просил брата съездить в церковь и поставить им свечки за упокой души». Значило ли это, что Л. И. Брежнев был верующим человеком? На этот вопрос его племянница отвечает отрицательно[1029].
Отметив, как Виктория Петровна перекрестила Леонида Ильича перед захоронением, Ревекка Метлок сопроводила этот факт следующим комментарием: «Меня это вовсе не удивило, поскольку я видела, как [однажды] Брежнев на приеме встал с кресла и пошел встретить патриарха, хотя обычно патриарх сам подходил к членам Политбюро»[1030].
Таким образом, похороны Л. И. Брежнева неожиданно высветили тот факт, что в руководстве КПСС уже не было того атеистического единомыслия, видимость которого оно пытались поддерживать[1031].
«В 12 часов 45 минут по московскому времени гроб опустили в могилу. Под звуки государственного гимна СССР был произведен артиллерийский салют в Москве, городах-героях и крупных городах страны. На пять минут остановилась работа всех предприятий и организаций. На фабриках и заводах, на железных дорогах, судах морского и речного флота был дан трехминутный салют гудками»[1032].
Руководил погребением главный похоронщик Кремля Георгий Никитович Коваленков. Он пробыл на этой должности более 30 лет и любил говорить: «Я всех членов Политбюро в гробу видел»[1033].
«Когда хоронили Брежнева, – отмечал работник аппарата ЦК КПСС В. И. Болдин, – не плакал никто, кроме родственников»[1034].
По воспоминаниям С. М. Меньшикова, как только тело Л. И. Брежнева предали земле, Ю. В. Андропов «резво сошел с трибуны» и сел в машину. Она сразу же сорвалась с места и «на всю площадь взвизгнули шины его лимузина»[1035].
После похорон «на одной из небольших подмосковных дач» в Ново-Огареве состоялись «поминки»[1036], или «гражданская панихида»[1037].
По свидетельству В. Медведева, «собрались родственники, члены Политбюро и секретари ЦК. Человек около 100»[1038]. По свидетельству Ю. М. Чурбанова, родственников было «чуть больше 20 человек». «От партии и государства присутствовал только один Капитонов. Больше никого не было»[1039].
Закончился один акт исторической драмы, начался другой.