Что успел сделать Ю. В. Андропов?
Первые кадровые перемены
Став генсеком, Ю. В. Андропов уже 18 ноября произвел перераспределение обязанностей в Политбюро.
Особые полномочия получил К. У. Черненко: «Товарищ Черненко, – заявил Юрий Владимирович, – по моему мнению, должен заниматься вопросами, которыми занимался я, плюс вопросы КГБ, МВД и вообще весь Административный отдел, Отдел парторганов, Общий отдел и Отдел писем. Надо сосредоточить внимание товарища Черненко на вопросах идеологической работы ЦК: отдел пропаганды, культуры, науки и высших учебных заведений. Ему же поручить вопросы Секретариата ЦК»[1371].
По существу это означало заключение компромисса между двумя внутрипартийными группировками: той, которую возглавлял Ю. В. Андропов, и той, во главе которой находился К. У. Черненко. Как показывают дальнейшие события, цель этого компромисса заключалась в том, чтобы, расширив полномочии К. У. Черненко, затем постепенно превратить его в декоративную фигуру. Поэтому, когда Г. А. Арбатов сделал попытку ускорить этот процесс и столкнуть Ю. В. Андропова с К. У. Черненко, он, несмотря на свои международные связи, на пол года оказался в опале[1372].
22 ноября Пленум ЦК КПСС освободил А. П. Кириленко от обязанностей секретаря ЦК и вывел его из Политбюро, перевел из кандидатов в члены Политбюро Г. А. Алиева, который стал заместителем председателя Совета Министров СССР, и утвердил секретарем ЦК КПСС Н. И. Рыжкова, возглавившего Экономический отдел ЦК[1373]. Тогда же в связи с переходом на должность второго секретаря К. У. Черненко был освобожден от руководства Общим отделом, преемником которого стал его заместитель – K. M. Боголюбов.
Так было положено начало кадровым переменам.
По свидетельству В. Прибыткова, эта политика, которую он не совсем удачно, назвал «омолаживанием», сразу же вызвала сопротивление В. В. Гришина, Д. А. Кунаева, H. A. Тихонова, К. У. Черненко и В. В. Щербицкого[1374].
Но дело заключалось не только в «омолаживании». «Хорошо помню, – пишет о Ю. В. Андропове Е. И. Чазов, – что первое, с чего он начал – борьба с коррупцией и преступностью»[1375].
16 декабря был отстранен от обязанностей министр внутренних дел СССР Н. А. Щелоков, на его место назначен В. В. Федорчук[1376]. Этим Ю. В. Андропов убивал двух зайцев. С одной стороны, он начинал чистку одного из важнейших министерств, с другой стороны, освобождал место для назначения на пост председателя КГБ своего бывшего заместителя В. М. Чебрикова.
Поразительно, но В. М. Чебриков, который сыграл в истории нашей страны очень важную, до сих пор не оцененную по достоинству роль, незаслуженно остается на периферии внимания историков. Портрет В. М. Чебрикова еще предстоит нарисовать. В данном случае ограничимся только некоторыми характеристиками, которые удалось обнаружить в мемуарной литературе.
Аттестуя его как «всегда спокойного и доброжелательного человека», В. А. Кирпиченко пишет: «Чебрикову претили дворцовые интриги, атмосфера угодничества и клановая солидарность воцарившихся в Кремле днепропетровцев»[1377].
«Молчаливый, строгий и немногословный» – так характеризует его другой сотрудник КГБ Виктор Георгиевич Буданов[1378].
«Он был немного замкнутый, – вспоминает Е. К. Лигачев, – на первый взгляд, суровый, но спокойный, надежный человек, и мы все ему верили. Он один из немногих, кто мог… возразить с должным тактом. Попытаться убедить и провести свою линию»[1379].
«Казался он всегда хмурым и строгим человеком, – пишет бывший дипломат Ю. Квицинский, – но в беседе производил благоприятное впечатление. Говорил просто и откровенно»[1380].
Иным запомнился он генералу КГБ Виктору Валентиновичу Иваненко: «Чебриков скучный был человек, ни одного свежего слова от него добиться было невозможно. На совещаниях у него люди тосковали, выходили из его кабинета с пустой головой»[1381].
Более категоричен на этот счет бывший охранник В. М. Чебрикова: «Это был жесткий армейский человек. Строгий начальник. Никаких вопросов, сантиментов, только служба, устав и инструкция. Подчиненным общение с ним не доставляло удовольствие»[1382].
По другим сведениям, В. М. Чебриков был не просто «суровым руководителем», но и «жестким до жестокости», за что имел в КГБ прозвище Ошпаренный[1383].
Очень скупыми сведениями мы располагаем и о семье В. М. Чебрикова. В книге H. A. Зеньковича «Самые секретные родственники» ей посвящено всего полстранички. Известно лишь, что он был женат на своей однокласснице, что звали ее Зинаида Моисеевна, что прожил он с нею 52 года, что имел дочку Валентину и внучку[1384].
Воспоминаний В. М. Чебриков не оставил и за всю свою жизнь очень неохотно дал только несколько интервью[1385]. И это неслучайно. Ему было что скрывать.
Хотя формально вторым человеком в партии был К. У. Черненко, который вел заседания Секретариата ЦК КПСС, а в отсутствие Ю. В. Андропова и Политбюро, но, как пишет помощник К. У. Черненко В. Прибытков, «по степени доверия» генсека вторым человеком в партии очень скоро стал М. С. Горбачев[1386], а К. У. Черненко незаметно оказался в «ссылке без ареста»[1387].
Начав кадровое обновление и не рассчитывая на И. В. Капитонова, Ю. В. Андропов привлек к этому М. С. Горбачева и начал искать для этой неблагодарной работы технического исполнителя. Так в поле его зрения оказался первый секретарь Томского обкома КПСС Е. К. Лигачев.
Егор Кузьмич начинал свою партийную карьеру секретарем райкома в Новосибирске, затем там же стал секретарем обкома по идеологии, в 1961 г. его перевели в аппарат ЦК на должность заведующего сектором, потом назначили заместителем заведующего Отдела агитации и пропаганды, а через некоторое время – заместителем заведующего Отделом организационно-партийной работы Бюро ЦК КПСС по РСФСР[1388].
В своих мемуарах Егор Кузьмич пишет, что когда ему надоела аппаратная работа, он попросился из столицы в провинцию[1389] и был избран первым секретарем Томского OK КПСС[1390].
Однако нельзя не отметить, что это произошло в 1965 г., когда Бюро ЦК КПСС по РСФСР было ликвидировано и Е. К. Лигачев, как ставленник Н. С. Хрущева, мог вообще оказаться не у дел. Поэтому его шаг был хорошо продуман. Имея за плечами 45 лет, он еще мог рассчитывать вернуться с должности первого секретаря обкома в Москву, но завяз в Томске на 18 лет.
Таким образом, вытягивая Е. К. Лигачева в Москву, Ю. В. Андропов надеялся использовать накопившиеся в нем обиды к брежневскому окружению. Возможно, имело значение и то, что Егор Кузьмич был женат на дочери репрессированного советского военного, а значит, не мог питать симпатий к И. В. Сталину[1391].
В апреле 1983 г. Егор Кузьмич был назначен вместо И. В. Капитонова заведующим Отделом организационно-партийной работы, т. е. поставлен на кадры. Тем человеком, который способствовал возвращению Е. К. Лигачева в Москву, был А. А. Громыко, а тем, который организовывал этот перевод, – М. С. Горбачев[1392], знавший Егора Кузьмича с 1969 г.[1393]
«Как я и предполагал, – пишет Е. К. Лигачев, – с весны 1983 г. началось быстрое обновление партийных и хозяйственных кадров… Когда речь шла о том, чтобы кому-то посоветовать уйти в отставку, с этим человеком сначала беседовал я… Когда же речь шла о назначении, о выдвижениях, то с этой целью людей приглашал к себе Горбачев, именно он объявлял им приятную новость»[1394].
Из этого явствует, что именно М. С. Горбачеву была доверена главная роль в той чистке партийно-государственного аппарата, которую начал Ю. В. Андропов, а на Е. К. Лигачева была возложена черная работа.
О том, что Ю. В. Андропов готовил М. С. Горбачева на роль второго лица в партии, свидетельствует и то, что именно ему весной 1983 г. он поручил выступить с докладом, посвященным дню рождения В. И. Ленина[1395].
Говоря о кадровых переменах на вершине власти, нельзя не отметить, что 29 мая 1983 г. умер Арвид Янович Пельше (1899–1983), который с 1966 г. возглавлял такое важное учреждение, как Комиссия партийного контроля[1396]. Освободившуюся вакансию занял М. С. Соломенцев, бывший до этого председателем Совета министров России[1397].
15 июня 1983 г. пленум избрал В. И. Воротникова, который с должности первого секретаря Краснодарского крайкома был переведен на освободившееся место председателя Совета Министров РСФСР, кандидатом в члены Политбюро, а первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Г. В. Романова – секретарем ЦК. Одновременно пленум рекомендовал Ю. В. Андропова на должность председателя Президиума Верховного Совета СССР[1398]. 17 июня 1983 г. Верховный Совет утвердил его в этой должности[1399].
По всей видимости, руководствуясь принципом «береженого Бог бережет», Юрий Владимирович заменил Ю. С. Сторожева на посту начальника 9-го управления КГБ СССР своим выдвиженцем – Ю. С. Плехановым. Юрий Сергеевич Плеханов (1930–2002) с 1951 по 1965 г. находился на комсомольской и партийной работе, с 1965 по 1967 г. был помощником Ю. В. Андропова как секретаря ЦК КПСС, с 1967 г. работал в КГБ СССР[1400].
Важную роль в аппарате партии играл управляющий делами ЦК КПСС, пост которого занимал уже упоминавшийся B. C. Павлов. По рекомендации М. С. Горбачева его заменил Николай Ефимович Кручина.
По утверждению В. А. Медведева, при Л. И. Брежневе существовал своеобразный «узкий рабочий кабинет», в состав которого входили управляющий делами ЦК КПСС Г. С. Павлов, первый заместитель Отдела организационно-партийной работы H. A. Петровичев, заведующий Отделом науки и учебных заведений С. П. Трапезников, заведующий Отделом пропаганды Е. М. Тяжельников, заведующий Общим отделом K. M. Боголюбов. С приходом Андропова их всесилию был положен конец. Г. С. Павлова и С. П. Трапезникова отправили на пенсию, H. A. Петровичева перевели в Комитет по профтехобразованию, Е. М. Тяжельникова – назначили послом в Румынию[1401].
Отдел науки и учебных заведений возглавил Вадим Андреевич Медведев. В. А. Медведев родился в 1929 г. в Ярославской области, где его отец сначала возглавлял волостной совет, затем работал в кооперации. В 1937 г. его исключили из партии, но не арестовали. В 1939 г. семья Медведевых переехала под Ленинград в город Всеволожск. В 1951 г. Вадим Андреевич закончил экономический факультет ЛГУ, в 1955 г. защитил кандидатскую диссертацию[1402]. Сначала работал в ЛГУ, потом – в ЛИИЖТе, после чего возглавил кафедру в Ленинградском технологическом институте. В 1967 г. защитил докторскую диссертацию[1403]. 20 марта 1968 г. его избрали секретарем Ленинградского горкома партии по идеологии, а 2 января 1971 г. назначили заместителем заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС. Однако в аппарате ЦК он не прижился и в 1978 г. был назначен ректором Академии общественных наук при ЦК КПСС[1404].
Отдел агитации и пропаганды возглавил Борис Иванович Стукалин, который до этого с 1970 г. руководил Государственным Комитетом по делам издательств, полиграфической промышленности и книжной торговли СССР[1405].
По имеющимся сведениям, «за 15 месяцев (с середины ноября 1982-го по середину февраля 1984 г.)» «было сменено 18 союзных министров и приравненных к ним лиц и переизбрано 37 первых секретарей OK, КК КПСС, ЦК КП союзных республик»[1406].
Наиболее интенсивно шло кадровое обновление в правоохранительных органах. Назначив В. В. Федорчука министром внутренних дел СССР, Ю. В. Андропов направил туда для усиления этого ведомства 150 офицеров КГБ[1407]. В частности, генерал КГБ СССР Александр Николаевич Стерлигов возглавил Московское управление БХСС[1408]. Начав кадровую чистку Министерства внутренних дел СССР, В. В. Федорчук, по одним данным, уволил за три года «88 тысяч человек»[1409], по другим, «около ста тысяч»[1410].
Кадровые перемены, начатые Ю. В. Андроповым, еще ждут своего исследователя. Однако нельзя не отметить их противоречивый характер.
Достаточно назвать возвышение Г. А. Алиева. И дело не только в том, что мы до сих пор не знаем, как ему удалось избежать мобилизации в армию в годы войны, и не только в том, что, работая в органах госбезопасности, он использовал свое положение для любовных утех[1411], и не только в том, что прославился щедрыми подарками и таким низкопоклонством перед Кремлем, в котором его, наверное, превосходил только Э. А. Шеварднадзе. В Азербайджане к середине 80-х годов процветали приписки, взятки, казнокрадство и произвол[1412]. Будучи первым секретарем компартии этой республики, Гейдар Алиевич сам признавался, что может гарантировать отсутствие коррупции только среди членов ЦК своей партии [1413].
У многих вызвало удивление возвышение Г. В. Романова. И не только потому, что за ним тянулся след не развеянного к тому времени мифа о «свадьбе в Таврическом дворце». У Григория Васильевича была слава любителя спиртного[1414]. Один из секретарей ЦК КПСС рассказывал мне, как в его присутствии М. А. Суслов позвонил Г. В. Романову в Ленинград, а потом сказал: «Ничего не понял. Опять лыко не вяжет».
Еще более странным был перевод на пост заведующего Общим отделом Клавдия Михайловича Боголюбова[1415], который с 1963–1965 гг. был заместителем, а с 1965 по 1982 г. первым заместителем заведующего этого отдела, т. е. правой рукой К. У. Черненко[1416].
Как выяснилось потом, пишет Е. К. Лигачев, «Боголюбов защитил докторскую диссертацию, которую за него написал другой человек». «Кроме того, оказалось, что ему выдали подложную справку… об участии в боевых действиях на фронте в годы Великой Отечественной войны… Пользуясь своим служебным положением, сумел получить Государственную премию за прокладку пневмопочты между зданиями ЦК на Старой площади и Кремлем. А лауреатом Ленинской премии он стал вместе с архитекторами за проектирование и создание зала заседания Пленумов ЦК», выяснилось также, «что он получил несколько десятков тысяч рублей за издание томов резолюций Пленумов ЦК КПСС», хотя эта работа входила в его прямые обязанности»[1417].
И вот такому человеку Ю. В. Андропов доверил не только все партийные секреты, но и возможность регулировать ту информацию, которая поступала к нему лично.
Нельзя назвать удачным с государственной точки зрения и выдвижение М. С. Горбачева.
«Овечий царь»
М. С. Горбачев родился 2 марта 1931 г. в селе Привольное Молотовского (позднее – Красногвардейского) района Ставропольского края[1418]. В 1938 г. пошел в школу. Через три года началась война. С августа 1942 г. по 1943 г. вместе с семьей находился в оккупации[1419]. В следующем году снова сел за школьную парту[1420].
Учился он хорошо. Активно участвовал в общественной жизни. В 1946 г. его приняли в комсомол[1421], вскоре избрали заместителем комсорга школы, затем – комсоргом[1422]. В 1948 г. «за отличную уборку урожая» он «был награжден орденом Трудового Красного Знамени»[1423]. Дважды участвовал в районных комсомольских конференциях[1424]. В 1950 г. его приняли кандидатом в члены ВКП(б), избрали членом райкома комсомола[1425].
Закончив школу в 1950 г. с серебряной медалью[1426], М. С. Горбачев поступил на юридический факультет Московского университета[1427] На первом курсе стал комсоргом группы, на втором – комсоргом курса. В 1952 г. его приняли в партию, избрали заместителем секретаря комсомольского бюро факультета по идеологии[1428]. После университета направили в прокуратуру Ставропольского края[1429].
Буквально через десять дней после прибытия в Ставрополь он занял место заместителя заведующего отдела агитации и пропаганды крайкома ВЛКСМ. В 1956 г. М. С. Горбачева избирают первым секретарем Ставропольского горкома ВЛКСМ, в 1958 г. – вторым секретарем крайкома ВЛКСМ, в 1961 г. – первым[1430].
Весной 1962 г. Михаила Сергеевича перевели на партийную работу, избрали парторгом крайкома по трем сельским районам.
1 января 1963 г. он стал заведующим отделом партийных органов сельского крайкома, в 1964 г. – заведующим организационного отдела крайкома партии[1431].
26 сентября 1966 г. его избрали первым секретарем Ставропольского горкома[1432]. В 1968 г. он вернулся в крайком, но уже на должность второго секретаря[1433], причем вопреки желанию первого секретаря крайкома Л. Н. Ефремова[1434]. В 1970 г. Л. Н. Ефремова неожиданно перевели в Москву, а его наследником на посту первого секретаря крайкома стал М. С. Горбачев[1435].
Таким образом, за 15 лет он прошел путь от молодого специалиста до первого человека в крае. Поскольку Ставрополье славилось овцеводством, Л. И. Брежнев называл Ставропольский край «овечьей империей»[1436], а М. С. Горбачева – «овечьим царем»[1437].
С этого времени он входит в состав партийной элиты. Мы видим его делегатом XXII (1961), XXIV (1971), XXV (1976), XXVI (1981) съездов КПСС. В 1971 г. Михаил Сергеевич стал членом ЦК КПСС. Одновременно его избрали депутатом Верховного Совета СССР: восьмой созыв (1970–1975), девятый созыв (1975–1980), десятый созыв (1980–1985)[1438].
Имеются сведения, что после того, как М. С. Горбачев возглавил Ставропольский крайком партии, ему предлагали портфели заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС[1439], министра сельского хозяйства СССР, генерального прокурора СССР[1440] заместителя председателя Госплана СССР[1441].
27 ноября 1978 г. после смерти Ф. Д. Кулакова Пленум ЦК КПСС утвердил М. С. Горбачева в должности секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству.
К этому времени в ЦК КПСС было 11 секретарей, из них в Политбюро, кроме него, не входили пятеро: И. В. Капитонов (секретарь ЦК КПСС с 6.12.65), В. И. Долгих (с 18.12.72), М. В. Зимянин (с 5.03.76), Я. П. Рябов (с 25.10.76), К. В. Русаков (с 24.05.77)[1442].
В этом списке М. С. Горбачев был самым «молодым» во всех отношениях. Несмотря на это, именно ему 27 ноября 1979 г., т. е. ровно через год после переезда в Москву, было отдано предпочтение, и он стал кандидатом в члены Политбюро[1443].
Кроме него, кандидатами в члены Политбюро тогда были: Ш. Р. Рашидов (с 31.10.61), П. Н. Демичев (с 16.11.64), М. С. Соломенцев (с 23.11.71), Б. Н. Пономарев (с 19.05.72), Г. А. Алиев (с 5.03.76), В. В. Кузнецов (с 3.10.77), Э. А. Шеварднадзе (с 27.11.78). Из них Михаил Сергеевич имел самый маленький «кандидатский» стаж. Но именно он 21 октября 1980 г. стал членом Политбюро[1444].
1979 г. был неурожайным, 1980 г. – тоже, 1981 г. – еще хуже. «Со времен коллективизации, – пишет М. Геллер, – не было таких плохих урожаев, зато никогда не делал такой стремительной карьеры руководитель, отвечавший за сельское хозяйство»[1445]. А. Югов выражался на этот счет еще более резко: «Влияние Горбачева росло обратно пропорционально количеству собранного зерна»[1446].
Такова внешняя сторона биографии М. С. Горбачева.
В чем же секрет успеха его карьеры?
Как установил Б. Кучмаев, трудоустройству выпускника МГУ в крайкоме ВЛКСМ содействовал бывший второй секретарь Молотовского РК ВЛКСМ П. Ларионов, который в то время занимал пост главного редактора областной газеты «Молодой ленинец». Оказывается, его жена в 1950 г. давала Мише Горбачеву рекомендацию для вступление в партию[1447].
Дальнейшей карьере М. С. Горбачева во многом способствовало то, что с 1955 по 1964 г. в Ставрополе сменилось пять первых секретарей крайкома (И. П. Бойцов, И. К. Лебедев, Н. И. Беляев, Ф. Д. Кулаков, Л. Н. Ефремов)[1448]. И каждый производил кадровые перестановки.
Особенно Михаил Сергеевич приглянулся Федору Давыдовичу Кулакову. После отставки Н. С. Хрущева Ф. Д. Кулакова отозвали в Москву, вскоре избрали секретарем ЦК КПСС, возложив на него руководство Сельскохозяйственным отделом, а затем ввели в состав Президиума ЦК КПСС[1449]. Уехав в столицу, Ф. Д. Кулаков продолжал двигать М. С. Горбачева. По свидетельству Л. Н. Ефремова, за М. С. Горбачевым стояли и другие влиятельные силы в Москве[1450].
Заслуживает проверки версия, что М. С. Горбачев пользовался поддержкой И. В. Капитонова, с которым якобы был знаком еще со студенческих лет[1451]. В 1964 г. последний стал секретарем ЦК КПСС и возглавил Отдел организационно-партийной работы, т. е. работу с кадрами[1452]. Существует мнение, что именно И. В. Капитонов «в 1968 г. настоял на избрании М. С. Горбачева вторым секретарем Ставропольского крайкома КПСС»[1453].
Ф. Д. Кулаков был выдвиженцем К. У. Черненко, который с 1965 г. заведовал Общим отделом ЦК КПСС и находился в близких отношениях в Л. И. Брежневым[1454]. По всей видимости, через Ф. Д. Кулакова произошло сближение М. С. Горбачева с К. У. Черненко. Этому способствовало так же то, что Константин Устинович и его семья периодически приезжали отдыхать в Кисловодск. «Мы, – вспоминал позднее Михаил Сергеевич о нем, – знали давно друг друга. Еще когда я работал на Ставрополье, к нам приезжала семья Черненко. У нас были очень хорошие человеческие отношения»[1455].
В 1969 г. таким же образом Михаил Сергеевич познакомился с Ю. В. Андроповым, когда он приехал на Ставрополье отдыхать[1456]. С этого момента между ними произошло сближение и Юрий Владимирович стал одним из покровителей М. С. Горбачева.
Однако самым влиятельным покровителем М. С. Горбачева несомненно был М. А. Суслов, который в 1939–1944 гг. возглавлял Ставропольский (тогда: Ордженикидзевский) крайком партии[1457] и, по некоторым сведениям, с тех пор «поддерживал знакомства с некоторыми земляками и даже родственниками Горбачева»[1458].
Имеются данные, будто бы М. А. Суслов «лично знал его отца»[1459]. Вспоминая о М. А. Суслове, М. С. Горбачев пишет: «Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи»[1460]. О том, что «Горбачева в Политбюро выдвигал Суслов», утверждал помощник Ю. В. Андропова В. В. Шарапов[1461]. А Ю. М. Чурбанов писал, что М. С. Горбачеву «покровительствовал только Суслов»[1462].
Однако для той карьеры которую проделал М. С. Горбачев, нужны были не только связи, но и определенные личные качества.
Описывая свои студенческие годы, Михаил Сергеевич утверждает, что он отличался среди других студентов «радикализмом» и пользовался на факультете славой «чуть ли не диссидента»[1463]. Между тем знавший его в те годы А. Байгушев утверждает, что в студенческие годы М. С. Горбачев был «ярым сталинистом»[1464].
Это свидетельство подтверждают документы. В марте 1953 г. партийное бюро юридического факультета МГУ констатировало, что не все студенты «понимают задачу глубокого изучения трудов товарища Сталина». В качестве образца для подражания в этом отношении были названы трое. Первым среди них фигурировал М. С. Горбачев. Когда на партийном собрании факультета ему было предоставлено слово, он счел необходимым упрекнуть не только студентов, но и преподавателей: «Изучение работ И. В. Сталина и материалов XIX съезда обязывает поднять уровень научно-исследовательской работы, но наши профессора и преподаватели, очевидно, не изучили глубоко эти материалы»[1465].
Неслучайно, когда в 1953 г. умер И. В. Сталин и начались кадровые перемены, дальнейшее продвижение М. С. Горбачева по карьерной лестнице застопорилось, а на последнем курсе (1954–1955) он был понижен в «чине» и возвращен в комсорги курса[1466].
Подобную «ортодоксальность» он продолжал демонстрировать и позднее. Так, в мае 1969 г на заседании Бюро крайкома. Михаил Сергеевич принимал участие в «избиении» доцента кафедры философии Ставропольского сельскохозяйственного института Ф. Б. Садыкова за его книгу о противоречиях социализма[1467], а в августе в разборе подобного же дела заведующего Сельскохозяйственного отдела «Ставропольской правды» Г. И. Мирного. Причем если М. С. Горбачев требовал его исключения из партии, крайком ограничился строгим выговором[1468].
Одна из особенностей М. С. Горбачева как руководителя заключалась в том, что он очень быстро и активно реагировал на инициативы вышестоящего начальства. А. Н. Яковлев вспоминал, что впервые услышал его фамилию в 50-е годы, когда была выдвинута идея создания ученических производственных бригад. Еще не успела высохнуть краска соответствующего постановления, как в ЦК КПСС поступила информация, что идея подобных бригад уже успешно реализуется на Ставрополье[1469].
Когда М. С. Горбачев возглавил Ставропольский крайком ВЛКСМ, оказалось, что край отстает от других регионов по степени участия молодежи в комсомоле. Прошло немного времени, и край из отстававших по этому показателю превратился в передовой. Как же удалось добиться этого? Очень просто. Михаил Сергеевич распорядился принимать в комсомол по разнарядке целыми бригадами.[1470].
Подобным же образом Михаил Сергеевич решал и другие вопросы. После того, как в 1961 г. на XXII съезде КПСС была поставлена задача сближения города и деревни, появилась идея ликвидации бесперспективных деревень. Сама по себе она отражала неизбежный процесс перемещения населения из деревни в город и была направлена на более рациональное использование в сельской местности как рабочих рук, так и инфраструктуры.
Проблема заключалась не в том, нужно или не нужно было ликвидировать малонаселенные деревни, а в том, как это сделать, чтобы не пострадали интересы простых людей и выиграло производство. Решение этой задачи предполагало одновременно расширение жилищного строительства и благоустройство в тех селениях, которые предстояло укрупнять. Необходимо было также увеличить автомобильный парк колхозов и совхозов, провести необходимые дорожные работы и т. д. Все это требовало денег и времени.
Став в 1968 г. вторым секретарем крайкома, М. С. Горбачев добился того, чтобы уже 24 декабря того же года крайком принял решение о ликвидации 750 из 1250 населенных пунктов края как бесперспективных[1471].
Между тем жилищное строительство и благоустройство не поспевали за перемещением населения, транспортных средств для доставки колхозников и рабочих совхозов на удаленные поля не хватало. К тому же все это оборачивалось возрастанием расходов рабочей силы и материальных средств на единицу сельскохозяйственных угодий, а значит, удорожанием производства и сокращением его рентабельности.
В 1970 г. Михаил Сергеевич возглавил крайком. К этому времени перед деревней была поставлена важная задача завершения комплексной механизации сельского хозяйства. Исходя из совершенно верной идеи о том, что решение этой задачи лежит на пути создания животноводческих комплексов, М. С. Горбачев развернул строительство овцеводческих ферм. По некоторым данным, за несколько лет на территории края появилось около ста подобных сооружений[1472].
Однако в народе их сразу же прозвали крематориями. Объясняется это тем, что железобетонные сооружения не были приспособлены для содержания скота. Неудивительно, что через некоторое время большинство овцеводческих комплексов, на строительство которых были затрачены миллионы рублей, оказались брошенными и сейчас возвышаются в ставропольских степях как памятники бесхозяйственности.
Но все это было потом. А в 70-е годы Михаил Сергеевич рапортовал о досрочном введении в строй одного комплекса за другим.
Между тем за 1971–1975 гг. Ставропольский край не только не увеличил поголовье овец, а даже наоборот потерял более 2,5 млн. голов. Себестоимость шерсти с 1970 по 1980 г. увеличилась почти вдвое, из рентабельной отрасли овцеводство превратилось в убыточную[1473].
Одной из заслуг Михаила Сергеевича на посту первого секретаря крайкома считается строительство Большого ставропольского канала. По проекту его должны были пустить в 1976 г. М. С. Горбачев добился, чтобы вторая очередь канала вступила в действие на 14 месяцев раньше. Она была торжественно открыта 1 ноября 1974 г.[1474]
Но поскольку строители спешили, они вынуждены были отступать от некоторых технических требований. Прежде всего, это касалось глубины канала и облицовки его русла. В результате планировалось довести орошение до 50 % посевов, удалось повысить этот показатель только до 20 %. Возник перерасход воды, что повело к удорожанию обслуживания канала, подъему грунтовых вод и, как следствие этого, растущему из года в год засолению почв и выбытию их из землепользования. Достигнув к 1974 г. рекордного урожая 20 ц/га, выше этого уровня Ставрополье уже не поднималось. Огромные деньги в буквальном смысле этого слова ушли в песок[1475].
«В настоящее время, – пишет В. А. Казначеев, – в крае орошается 414,5 тысячи гектаров земель, а подтапливается более двух миллионов. Фактически один орошаемый гектар подтапливает, губит пять гектаров богарных земель». Более того, «уже сегодня в крае подтоплено около 300 населенных пунктов»[1476].
Но это сейчас. А тогда в Москве восхищались тем, что еще одна важная стройка досрочно завершена.
В 1977 г. М. С. Горбачев прославился на всю страну благодаря так называемому ипатовскому методу уборки урожая. Однако несмотря на то, что он был широко разрекламирован, практического применения не получил, даже на Ставрополье. Главная причина этого заключалась в том, что его эффективность существовала только на бумаге.
Это свидетельствует о том, что Михаила Сергеевича беспокоили не сами проблемы, которые ему приходилось решать, а прежде всего то, чтобы хорошо выглядеть в глазах начальства.
Когда Михаил Сергеевич стал генсеком, Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС начал готовить к публикации его избранные труды. В связи с этим Б. Кучмаеву было предложено сверить цифры одной из записок М. С. Горбачева 1977 г. с документами, на которые он в ней ссылался[1477].
И тут обнаружилось, что они не совпадают. Решив разобраться, в чем дело, Б. Кучмаев запросил данные краевого статистического управления. Оттуда представили другие цифры. Однако, как отмечает Б. Кучмаев, и данные краевого статистического комитета не могли претендовать на точность: они расходились с данными, представленными из районов[1478].
Это означает, что при М. С. Горбачеве в Ставропольском крае на всех уровнях власти имело место искажение отчетности, которое известно нам под названием «приписки».
«Далеко не случайно, – пишет бывший следователь Генеральной прокуратуры Н. В. Иванов, – что наибольший размах приписок во многих отраслях сельскохозяйственного производства – по хлопку, зерну, виноградарству, шерсти и др. – приходится на 1978–1984 гг., когда секретарем ЦК КПСС и куратором этого сектора экономики был Горбачев»[1479].
И вот такого человека Ю. В. Андропов не только приблизил к себе, но и доверил ему подбирать кадры для задумываемой им перестройки. Неужели он не знал его истинной цены?
Борьба против коррупции
Важную роль в начавшейся кадровой чистке сыграла борьба с коррупцией.
«В 1983 г. – пишут Т. Х. Гдлян и Н. В. Иванов, – в различных точках страны… расследовалось немало уголовных дел о коррупции и других должностных преступлениях номенклатуры»[1480]. Особую известность среди них приобрело так называемое «узбекское дело».
E. K. Лигачев утверждает, что инициатором расследования этого дела был заведующий Сектором среднеазитатских республик возглавляемого им отдела Виктор Ильич Смирнов, который представил ему специальную записку на этот счет[1481].
В. И. Смирнов родился в 1929 г. Закончив педагогический институт в Вышнем Волочке Калининской области, с 1951 г. находился сначала на комсомольской, затем на партийной работе. Его карьере во многом способствовало обучение в Высшей партийной школе и АОН при ЦК КПСС. В 1966 г. его избрали секретарем Калининского обкома КПСС, в 1975-м назначили заведующим упоминавшегося сектора ЦК КПСС[1482].
Е. К. Лигачев пишет, что, ознакомившись в запиской В. И. Смирнова, он довел ее до сведения Ю. В. Андропова, который предложил ему встретиться с первым секретарем ЦК КП Узбекистана Ш. Р. Рашидовым. Во время этой встречи, которая состоялась «в конце августа», Е. К. Лигачев сообщил ему о намерении создать комиссию для проверки имеющихся в ЦК КПСС данных о негативных явлениях в республике[1483].
Комиссию возглавил заместитель заведующего Общим отделом ЦК КПСС К. Н. Могильниченко, который «занимался, как и прежде, подбором и расстановкой кадров по всей стране и одновременно, как секретарь парткома ЦК, направлял деятельность партячейки на Старой площади»[1484].
«Комиссия ЦК, которую возглавил заместитель заведующего отделом К. Н. Могильниченко, – пишет Е. К. Лигачев, – принципиальный, предельно честный человек, вскрыла в Узбекистане поистине вопиющие нарушения»[1485].
Такова версия возникновения «узбекского дела», которую дает в своих воспоминаниях Е. К. Лигачев.
Между тем инициатива возбуждения этого дела исходила не от ЦК КПСС, а от КГБ СССР. Причем, по утверждению генерала КГБ Н. С. Леонова, возникло оно еще в 70-е годы, когда «руководитель КГБ Узбекистана» представил Ю. В. Андропову «обширную докладную о невероятных безобразиях и правонарушениях, творившихся в республике с ведома и под прикрытием авторитете Рашидова». Тогда Ш. Рашидову удалось отбить этот удар[1486].
Но вскоре после смерти Л. И. Брежнева органы КГБ без санкции республиканского руководства, а значит, с санкции Кремля, начали оперативную разработку начальника ОБХСС УВД Бухарского облисполкома А. Музафарова[1487]. 25 апреля в Узбекистан были направлены следователи Прокуратуры СССР Т. Х. Гдлян и Н. В. Иванов, и 27 апреля А. Музафаров был арестован с поличным[1488].
Так возникло «бухарское дело», которое положило начало «узбекскому делу». Но тогда получается, что В. И. Смирнов ударил в колокола, когда тревога уже была поднята.
В связи с этим невольно возникает два вопроса: зачем Е. К. Лигачев приписал В. И. Смирнову инициативу войны с коррупцией в Узбекистане? И почему В. И. Смирнов, если он, действительно, был принципиальным человеком, ограничился постановкой вопроса только об Узбекистане, как будто бы приписок, коррупции и хищений не было в других республиках Средней Азии?
Не так давно В. И. Смирнов издал книгу воспоминаний. Можно было бы надеяться, что из нее мы узнаем детали этой истории, но Виктор Ильич предпочел обойти ее стороной[1489]. Это дает основания думать, что он подал свою записку или по чьему-то поручению, или же для того, чтобы отвести огонь от себя. Опубликованная им книга свидетельствует, что он не относится к числу «героев» и непонятно зачем в таком виде его понадобилось выставлять Е. К. Лигачеву?
Начатое КГБ расследование бухарского дела показало, что оно не ограничится Бухарой, преступные связи отсюда вели в другие области и в столицу республики. Когда был собран достаточный материал, Ю. В. Андропов вызвал к себе Ш. Р. Рашидова и познакомил его с ним. «Я, – вспоминал А. М. Александров-Агентов, – сам видел, как Рашидов вышел из его кабинета бледный как бумага»[1490]. Учитывая, что 1 сентября Ю. В. Андропов улетел в Крым, можно утверждать, что упоминаемая встреча состоялась не позднее августа, т. е. именно тогда, когда, по воспоминаниям Е. К. Лигачева, он под влиянием записки В. И. Смирнова решил поднять перед Ю. В. Андроповым вопрос о положении дел в Узбекистане.
1 сентября 1983 г. бухарское дело из КГБ было передано в Прокуратуру СССР[1491]. Вскоре после этого, 31 октября 1983 г. Ш. Р. Рашидова не стало. По одной версии, он умер своей смертью[1492], по другой – покончил самоубийством[1493].
А пока начинало раскручиваться «узбекское дело», в Москве разворачивалась своя война против коррупции.
Еще 30 октября 1982 года был арестован директор московского гастронома № 1 (Елисеевский) Юрий Соколов. «Это, – пишет P. A. Медведев, – было предупреждение не только «хозяину» московской торговли Н. Трегубову, но и Виктору Гришину… Еще до назначения на крупный пост в торговле Соколов некоторое время работал личным шофером Гришина. У Соколова имелось три судимости… Проверка гастронома № 1 привела к аресту еще 14 работников этого магазина. Узнав об этом, покончил самоубийством директор гастронома № 2 на Смоленской площади Сергей Нониев»[1494].
2 июня 1983 г., в Москве были проведены новые аресты торговых работников, в результате чего за решеткой оказалось 575 человек[1495].
17 ноября 1983 г. КГБ направил в ЦК записку с предложением дать в печати информацию о рассмотрении в Верховном Суде РСФСР уголовного дела по фирме «Гастроном» и ГУТ Мосгорисполкома. 23 ноября Секретариат предложил опубликовать такую информацию в «Известиях», «Московской правде» и «Вечерней Москве»[1496].
11 декабря 1983 г. Верховный суд СССР приговорил директора Елисеевского магазина Юрия Константиновича Соколова к высшей мере наказания – расстрелу[1497].
Однако дело не ограничилось только торговлей.
Именно в 1983 г. Генеральная прокуратура СССР и Комиссия партийного контроля при ЦК КПСС начали расследование дела Н. А Щелокова. Незадолго до своей смерти А. Я. Пельше проинформировал членов Секретариата ЦК КПСС о некоторых результатах этого расследования. Согласно этой информации, в Министерстве внутренних дел был создан кооператив для реализации конфискованных у преступников ценностей, «куда пускали только избранных»[1498].
Едва только началось это расследование, как 19 февраля 1983 г. неожиданно умерла жена Н. А. Щелокова[1499]. И хотя следствие пришло к выводу о самоубийстве, бывший следователь Генеральной прокуратуры В. Калиниченко не исключает, что она могла быть убита мужем[1500].
На июньском пленуме 1983 г. H. A. Щелоков и С. Ф. Медунов были выведены из ЦК КПСС[1501].
Рассматривая борьбу с коррупцией, которая развернулась после смерти Л. И. Брежнева, нельзя не обратить внимание, что она имела избирательный характер.
Приписки хлопка в Узбекистане действительно имели место. А разве их не было в других хлопкосеющих республиках, в том числе в Азербайджане, который до 1982 г. возглавлял Г. А. Алиев[1502].
Коррупция получили широкое распространение в Краснодарском крае, который возглавлял С. Ф. Медунов, но, как пишет В. А. Казначеев, «в Ставропольском крае ее было не меньше»[1503]. Процветала она и в солнечной Грузии, которую возглавлял Э. А. Шеварднадзе[1504].
Злоупотребления властью имели место в МВД СССР, руководителем которого был H. A. Щелоков, но они процветали и в Министерстве иностранных дел, которое возглавлял A. A. Громыко[1505], и в Министерстве внешней торговли, которым правил Н. С. Патоличев[1506].
Торговая «мафия» широко раскинула свои сети в Москве, бывшей вотчиной В. В. Гришина, но подобная же картина наблюдалась и в Ленинграде, откуда в 1983 г. в Москву для укрепления кадров был переведен Г. В. Романов[1507]. А история с мотороремонтным заводом на станции Сиверской под Ленинградом вообще является уникальной. Завод был построен, принят в эксплуатацию, пущен, больше года отчитывался о выполнении плана, и вдруг оказалось, что он существует только на бумаге[1508].
Это почище хлопковой аферы.
Таким образом, мы видим, что противоречивый характер имели не только первые кадровые перемены, но и начавшаяся борьба с коррупцией. Это наводит на мысль, что она использовалась лишь как средство для кадровой чистки партийного и государственного аппарата.
Неслучайно именно при Ю. В. Андропове был выпущен на экраны уже поминавший кинофильм «Из жизни фруктов», в котором впервые заявлялось о существовании в нашей стране мафии. Если учесть, что именно под знаменем борьбы с мафией через несколько лет начнется массовая чистка партийного и государственного аппарата, получается, что первый шаг на этом пути был сделан еще Ю. В. Андроповым.
Первые идеологические перемены
«В кругах либеральной интеллигенции, – пишет профессор Тартуского университета П. Рейфман, – с приходом Андропова связывали большие надежды. По слухам, он ценил модернистскую живопись, с интересом относился к современному западному искусству, любил песни Высоцкого, высоко ставил его «Охоту на волков» («так это же я»)»[1509].
Появление Ю. В. Андропова на вершине власти ознаменовалось двумя скандалами.
Еще в 1981 г. на страницах «Нашего современника» появился роман М. А. Алексеева «Драчуны». Это была первая советская публикация, посвященная голоду 1932–1933 гг.[1510]. Однако дело заключалось не только в том, что этот факт был предан широкой огласке. По существу, роман бросал тень на сложившиеся к тому времени в советской литературе представления о благотворном влиянии коллективизации на деревню и ее итогах к концу первой пятилетки. А это порождало много других вопросов. Центральная пресса никак не отреагировала на роман М. Алексеева, зато саратовский журнал «Волга» в октябре 1982 г. откликнулся на него статьей М. Лобанова «Освобождение»[1511]. И хотя статья прошла цензуру, после публикации она была подвергнута высочайшему осуждению, а руководство журнала административным взысканиям[1512].
Более широкий резонанс имела история с драмой A. C. Пушкина «Борис Годунов» в Театре на Таганке[1513]. Подготовка к ее постановке велась с начала 1982 г.[1514].10 ноября состоялась генеральная репетиция[1515]. Через месяц спектакль был представлен художественному совету[1516]. «На показе была вся театральная Москва и все начальники, которые вскоре ушли и не стали даже ничего обсуждать», а «власти тут же запретили спектакль»[1517].
Позднее Ю. Любимов объяснил это тем, что Самозванец появлялся на сцене в матросском бушлате (по свидетельству A. C. Черняева, «в тельняшке и с маузером»[1518]). В этом цензура якобы увидела намек на Ю. В. Андропова, который когда-то был матросом[1519]. Давая такое объяснение, Ю. Любимов лукавил.
Матрос с маузером (неважно, в бушлате или в тельняшке) – это символ революции. Неслучайно войско Самозванца щеголяло в шинелях времен гражданской войны[1520].
«Кроме костюмов, напоминающих о советской истории (например, стражники царя были одеты в кожаные пальто, которые носили комиссары и чекисты), – пишет П. Рейфман, – все содержание пьесы не понравилось чиновникам, принимавшим спектакль. Главный конфликт возник по поводу финальной сцены: Самозванец, в современной одежде, объявив себя царем, обращался к зрителям: «Что же вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович»[1521].
Позднее помощник Ю. В. Андропова В. Шарапов признал, что судьбы «Бориса Годунова» решалась на самом высшем уровне. Причем Юрий Владимирович «не рекомендовал» этот спектакль потому, что в нем опричники появлялись на сцене «в тельняшках и кожаных куртках как комиссары революции»[1522].
В запрещении этого спектакля некоторые увидели показатель того, что ничего, кроме репрессий, ждать от генсека с Лубянки не следует. Вспоминаю разговор в начале 1983 г. со своим бывшим научным руководителем, известным ленинградским историком Валентином Семеновичем Дякиным. В то время я оказался перед необходимостью покинуть Ярославль, где работал в пединституте. На мой вопрос, можно ли устроиться в Ленинграде, Валентин Семенович сказал: «Сейчас Вам лучше самому ехать в Сибирь».
Однако для меня первой ласточкой грядущих идеологических перемен после смерти Л. И. Брежнева стало появление в двенадцатом номере журнала «Вопросы истории» небольшой заметки, посвященной 60-летию академика П. В. Волобуева[1523].
Дело в том, что еще совсем недавно, в начале 70-х годов, в ходе борьбы с так называемом «новым направлением» в советской исторической науке В. П. Волобуев был не только освобожден от должности директора Института истории АН СССР, но и изгнан из института[1524].
Что же вменялось ему в вину? Отмечу только два «преступления». Во-первых, представители «нового направления» поставили под сомнение руководящую роль партии большевиков в свержении монархии и способность пролетариата к гегемонии в социалистической революции. Во-вторых, ими была сделан попытка доказать, что в российской деревне начала XX в. господствовали не капиталистические, а полукрепостнические отношения, из чего делался вывод о складывании предпосылок не для социалистической, а буржуазно-демократической революции в России. Какое значение это имело для понимания история советского общества, представить нетрудно.
Реабилитация П. В. Волобуева означала возвращение на страницы печати и тех проблем, которыми занимались представители «нового направления», и тех взглядов, которых они придерживались.
Уже весной 1983 г. мы получили подтверждение этого, когда в «Дружбе народов» появилась повесть Василя Быкова «Знак беды», посвященная безрадостной судьбе белорусского крестьянства накануне и в годы Великой Отечественной войны. Прочитав эту повесть, A. C. Черняев записал, что в ней автор «берет под прицел всю философию советской истории»[1525].
Одним из показателей этого было продолжение начатой еще в 1982 г. дискуссии о противоречиях социализма[1526]. В 1983 г. появилась книга A. C. Ципко «Некоторые философские аспекты теории социализма»[1527], которая сразу же была признана крамольной и изъята из продажи. «Свою изъятую из продажи за «идеологические ошибки» книгу – вспоминает А. Ципко, – с дарственной надписью я сумел передать Горбачеву через его помощника еще в конце 1983 г.»[1528]. В следующем 1984 г. дискуссия была продолжена. К ней присоединились «Правда»[1529] и «Коммунист»[1530].
13 марта 1983 г. А. С. Черняев отметил в своем дневнике: «Как развивается эра Андропова? Самое заметное – в прессе. Нет хвастовства, много критики, серьезный разговор о текущих проблемах, никакой боязни перед «критиками» и клеветниками социализма «там». Критикой захватываются все более высокие эшелоны. Министерское звание уже не спасет… Видно намерение создать новую общественную атмосферу»[1531].
В сентябре-декабре 1983 г. я совершенствовал свое педагогическое мастерство на ФПК МГПИ им. Ленина. Многих слушателей тогда поразили совершенно необычные лекции по истории революционного движения 1860-х годов и по истории 1920 – 1930-х гг. В первом случае наш слух резала непривычная критика Н. Г. Чернышевского, во втором – критика сталинских пятилеток. Совсем недавно за подобные лекции можно было иметь неприятности.
Однако еще более важно для понимания политики Ю. В. Андропова то, что происходило не на сцене, а за кулисами. Не то, что делалось, а то, что еще готовилось.
«Вскоре после смерти Л. И. Брежнева при Ю. В. Андропове, – вспоминал сотрудник Международного отдела ЦК КПСС С. М. Меньшиков, – было принято решение о подготовке новой редакции Программы КПСС, которую предстояло принять на очередном съезде партии в 1986 году. Работа по составлению этого документа началась заблаговременно – в 1983 году»[1532].
«Как всегда, на загородной даче засела очередная группа, в которую входили представители Отдела пропаганды, а также директор Института США и Канады Георгий Арбатов, политический обозреватель «Известий» Александр Бовин и только что назначенный директором ИМЭМО Александр Яковлев. Отбор группы был странным, т. к. в нее не вошли такие видные идеологи того времени, как главные редактора «Правды» Виктор Афанасьев и «Коммуниста» Ричард Косолапов, директор Института философии АН Георгий Лукич Смирнов и другие»[1533].
«По-видимому, – отмечал С. М. Меньшиков, – на таком составе группы настоял новый Генсек Юрий Андропов, который лично знал Арбатова и Бовина, работавших в руководимом им Отделе социалистических стран ЦК еще до его перемещения в КГБ. Знал ли он об особых настроениях этой группы? Не мог не знать»[1534].
Намереваясь перестраивать советскую политическую систему, Ю. В. Андропов собирался вернуться к вопросу о культе личности Сталина и сталинских репрессиях.
Не позднее февраля 1983 г. в ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС началась полистная проверка фонда И. В. Сталина, который в то время практически был закрыт для исследователей. Это свидетельствует о том, что вскоре после смерти Л. И. Брежнева началась подготовка к передаче фонда на открытое хранение.
Как уже отмечалось, еще в 1981 г. Т. Абуладзе с благословения Э. А. Шеварднадзе начал писать сценарий для фильма «Покаяние». По свидетельству его соавтора Наны Джанелидзе, сценарий был закончен при жизни Л. И. Брежнева, после чего Тенгиз Абуладзе отнес его к Э. А. Шеварднадзе. И «начались долгие дни ожидания» [1535]. По другим сведениям, сценарий был готов к концу 1982 г.[1536]. Э. А. Шеварднадзе «фактически выступил тайным продюсером картины»[1537]. «Для постановки картины правительство Грузии выделило 900 000 рублей, тогда это считалось огромной суммой»«[1538].
Нужно очень плохо представлять советскую эпоху и совершенно не иметь представления об Эдуарде Амвросиевиче, чтобы хотя бы на минуту допустить, что он мог сделать это на свой страх и риск. Ясно, что, идя на такой «подвиг», он согласовал свои действия в Москве. Весь вопрос заключается только в том, с кем?
Чтобы облегчить возможности работы над фильмом, Э. А. Шеварднадзе предложил, чтобы «Покаяние» «снималось по заказу грузинского телевидения и им же финансировалось. Это избавило авторов от необходимости утверждать сценарий в Москве, союзный кинокомитет лишь уведомили о том, что Абуладзе приступает к съемкам нового фильма»[1539].
К лету 1983 г. все эти проблемы были решены. И «съемочная группа отправилась в четырехмесячную экспедицию в Батуми». Однако, когда съемки были завершены, Т. Абуладзе ждал неожиданный удар. Отснятые пять тысяч метров кинопленки «по вине проявочной лаборатории» оказались браком[1540].
18 ноября его настиг новый удар – один из актеров Гега Кобахидзе, игравший роль внука главного героя фильма Варлаама, был задержан в батумском аэропорте при попытке угона самолета[1541].
Казалось бы, это поставило крест на творческом замысле Т. Абуладзе. Однако 31 января 1984 г. Э. А. Шеварднадзе не только поздравил его с 60-летием, но и пожелал завершения работы над фильмом[1542]. Это означало, что фильм нужен, история с Г. Кобахидзе не является помехой для продолжения работы над ним, а необходимые денежные средства будут изысканы.
Почему Ю. В. Андропов считал необходимым возвращение к теме сталинских репрессий? Может быть для того, чтобы продолжить начатую еще в 1953 г. реабилитацию незаконно репрессированных лиц? Но это можно было делать и без антисталинской кампании в средствах массовой информации. Следовательно, главная цель заключалась в другом. Готовясь к атаке на И. В. Сталина, Ю. В. Андропов, как и Н. С. Хрущев, тем самым начинал идеологическую подготовку к демонтированию созданной им политической системы.
В то самое время, когда Т. Абуладзе снимал свой фильм, издательство «Молодая гвардия» при участии известного ленинградского историка Виталия Ивановича Старцева начало готовить к печати книгу под названием «За кулисами видимой власти». Книга была посвящена такой необычной в СССР теме, как масонство.
Впервые о масонстве я узнал в студенческие годы, знакомясь с литературой о декабристах, и был уверен, что все это осталось в прошлом. И вдруг в начале 1968 г. к нам на исторический факультет Псковского педагогического института приехал известный американист Николай Николаевич Яковлев.
Выступая перед студентами, он сделал заявление, значение которого я стал понимать только позднее. H. H. Яковлев сообщил, что в ближайшее время предстоит пересмотр многих сложившихся представлений о характере и пружинах развития исторических событий, что сейчас разрабатывается, скоро получит освещение в печати и будет внедряться в общественное сознание идея о действии тайных, закулисных сил – масонства, причем не только в прошлом, но и в настоящем.
Как сообщил в 1991 г. в беседе со мной В. И. Старцев, впервые он познакомился с проблемой масонства в 1965 г., а стал заниматься ею как исследователь в 1967 г.[1543]. Позднее он заявил, что «начал изучать влияние русских масонов на образование и деятельность Временного правительства» «еще в 1965 г.», а в 1967 г. уже подал в издательство «Наука» «заявку и проспект популярной книжки «Загадка «Астреи» на 10 авторских листов»[1544].
Было ли это простым совпадением или же таким образом предполагалось вынести проблему масонства на страницы советской печати и привлечь к ней самое широкое внимание, о чем поведал нам H. H. Яковлев, еще требует выяснения. Однако тогда этот замысел осуществлен не был.
Следующая попытка привлечь наше внимание к проблеме российского масонства начала XX в. была сделана в 1972 г. В этом году он снова предложил издательству «Наука» книгу о ложе «Астрея» и снова получил отказ[1545]. Тогда же была зарублена статья Эрнста Генри «Эволюция международного масонства», которая уже была отредактирована и сдана в набор[1546]. И все-таки именно в 1972 г. вопрос о российском масонстве начала XX в. был вынесен на страницы нашей печати. Это сделал в примечании к одной из своих статей ленинградский историк Р. Ш. Ганелин[1547].
Однако привлечь внимание к этой проблеме удалось только после того, как в 1974 г. с ведома и благословения возглавляемого Ю. В. Андроповым КГБ издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом выпустило книгу H. H. Яковлева «1 августа 1914 г.»[1548]. После этого в 1976 г. увидела свет упоминавшаяся статья Э. Генри[1549], в 1978 г. В. И. Старцев коснулся масонской проблемы в своей книге «Революция и власть»[1550], а в 1980 г. в книге «Внутренняя политика Временного правительства»[1551].
Вокруг этих публикаций сразу же развернулись горячие споры, в ходе которых некоторые из названных авторов были обвинены в возрождении идеи о жидо-масонском заговоре и чуть ли не в черносотенстве[1552].
30 октября 1979 г. на заседании Бюро отделения истории АН СССР был вынесен доклад И. И. Минца «Об освещении роли масонства в революциях в России»[1553], который в 1980 г. был опубликован[1554]. Главная идея И. И. Минца сводилась к тому, что, не преувеличивая роли масонства, необходимо сделать его предметом серьезного научного изучения.
В 1981 г. А. Я. Аврех написал книгу «Масоны и революция», в которой сделал попытку показать, что масонство в дореволюционной России представляло собою настолько эфемерное явление, что не заслуживает даже серьезного разговора. Но эта книга была опубликована только в годы перестройки[1555].
«Было время, – писал В. А. Крючков, – когда к масонству относились как к чему-то сказочному… Потом выяснилось, что это серьезное дело, которым надо бы заниматься»[1556].
Утверждая, что когда-то в КГБ относили масонство к сказочным явлениям, В. А. Крючков никак не мог иметь в виду зарубежье, так как о существовании масонства за границей можно было прочитать даже в Большой советской энциклопедии[1557]. Причем в первом ее издании 1938 г. говорилось: «Численность масонов в настоящее время определяется приблизительно в 4–5 млн. чел.»[1558], в третьем констатировалось: «В 60-х годах XX в. в мире насчитывается около 8 млн. членов масонских лож»[1559]
Следовательно, заявление В. А. Крючкова о первоначальном неведении КГБ по поводу масонства имеет смысл только применительно к Советскому Союзу. В таком случае становятся понятны его слова, что когда «Комитет заинтересовался этой проблемой», он столкнулся с непреодолимым препятствием: «чтобы ее размотать по-настоящему, нужно было, чтобы ею занималось и высшее политическое руководство», «а там такого желания не было». В результате, утверждал В. А. Крючков, «наша информация надлежащим образом не оценивалась»[1560].
Из этого признания вытекают следующие выводы: КГБ удалось установить, что масонские связи из-за границы вели в Советский Союз, причем к лицам, занимавшим видное место в партийно-государственной номенклатуре, а поскольку «высшее политическое руководство» не дало на это согласие, получается, что масонские нити вели к самому руководству.
Слухи об этом начали циркулировать в нашей стране по меньшей мере с 70-х годов. Именно тогда я впервые услышал от В. И. Старцева, будто бы масоном был М. В. Молотов. Называли масоном Н. М. Шверника[1561]. Высказывались предположения о принадлежности к масонству О. В. Куусинена[1562].
На рубеже 70 – 80-х годов в самиздате появилась книга А. М. Иванова «Логика кошмара»[1563], в которой со ссылкой на Хасана Джема («Масонство в мире и в Турции» – Стамбул, 1976) был опубликован список «советских масонов», получивший название «турецкого списка». Кого там только не было: и Н. К. Байбаков, и Л. М. Каганович, и П. Н. Поспелов, и М. А. Суслов, и И. Эренбург, и др.[1564]
4 декабря 1981 г. писатель Ф. Чуев не только довел эти слухи до В. М. Молотова, но и поинтересовался, действительно ли он масон? Вячеслав Михайлович отшутился, но выразил уверенность в существовании масонства в СССР и допустил возможность его внедрения в КПСС[1565]. Когда через год Ф. Чуев снова вернулся к этой теме, В. М. Молотов признал существование масонства в СССР еще в те времена, когда он был у власти, и заявил: «Масоны, конечно, старались около правительства кое-кого своего иметь»[1566].
Если это понимал В. М. Молотов, об этом не могли не знать советские спецслужбы. Но тогда они обязаны были вести работу по выявлению и обезвреживанию масонской агентуры в СССР. И действительно, существуют сведения, будто бы в «КГБ многие годы существовал отдел по борьбе с сионизмом и масонством»[1567].
Мы не знаем, как КГБ боролось с проникновением масонства в СССР.
Но известно, что когда в 1980 г. книга А. М. Иванова «Логика кошмара», в которой автор утверждал, будто бы в 1953 г. в нашей стране произошел переворот и власть захватили жидомасоны, появилась в самиздате, она была изъята из обращения и уничтожена[1568], а сам автор арестован и предан суду[1569].
Отмечая факт существования слухов о «внедрении масонов в советское руководство», журналист Н. Добрюха попытался вызвать В. А. Крючкова на откровения, но, по его словам, бывший руководитель КГБ разговаривать на эту тему «категорически» не пожелал[1570].
Когда начали распространяться слухи о еврейском происхождении Ю. В. Андропова, тогда же появились слухи и о его принадлежности к масонству[1571]. В конце января 1984 г., когда книга «За кулисами видимой власти» готовилась к печати, версию, будто бы Ю. В. Андропов – масон со ссылкой на «венгерских националистов» обнародовал американский журнал «Атлантик ревю»[1572].
Что стоит за всем этим, пока можно лишь предполагать. Ясно только одно. Масонская проблема существует и требует изучения. Требует выяснения и вопрос о том, с какой целью к этой проблеме пытался привлечь внимание Ю. В. Андропов.
В связи с этим обращает на себя внимание следующий факт. В 1938 г. в первом издании БСЭ отмечалось, что «масоны являются сторонниками сохранения буржуазной демократии и, в частности во Франции, выступают на стороне Народного фронта», а в фашистских государствах подвергаются преследованиям[1573].
В 1954 г. во втором издании БСЭ говорилось: «В настоящее время масонство представляет одно из реакционных движений в капиталистических странах и имеет наибольшее распространение в США, где находится его организационный центр»[1574]. Таким образом, за шестнадцать лет масонство из прогрессивного превратилось в реакционное.
Прошло двадцать лет. И в 1974 г. в третьем издании БСЭ в числе бывших масонов были названы некоторые видные прогрессивные деятели, а о самом масонстве было сказано, что на протяжении всего его существовании против него «с клерикальных позиций» вел борьбу Ватикан[1575].
Это означает, что к середине 70-х годов в глазах руководства советского государства масонство снова утратило свой реакционный характер. Идея о том, что масонство является неоднородным, была положена и в основу книги «За кулисами видимой власти».