Мани и несколько раз поцеловал ее немного выше кисти.
– Ну а вы, молодой человек, – заискивающе-шутливым тоном обратился он ко мне, – конечно, со мною? вместе и поплывем, знаете пословицу: «Дорога вдвоем – полдороги»!
– Нет, благодарю вас, я еще посижу с полчасика, – невозмутимо спокойно ответил я, – мне тоже надо сказать пару слов Марии Николаевне и тоже без посторонних свидетелей.
Надо было видеть выражение его лица, он сразу как-то весь позеленел и сморщился, точно уксусу лизнул.
– Интересно знать, какие могут быть у вас секреты с чужою невестою, милостивый государь, – зашипел он, впиваясь в меня своими злыми глазами.
– Какою невестою, – удивился я, – о какой невесте вы говорите?
– О моей невесте, Марии Николаевне Господинцевой, которой я уже сделал предложение и которую надеюсь скоро назвать своей женой, а потому по праву жениха требую от вас оставить мою невесту в покое и не утруждать ее вашими секретами, которых ей вовсе и знать не надо.
При этих словах я почувствовал, как вся кровь хлынула мне в голову. Я готов был отвечать ему дерзостями, но в эту минуту в спор вступила сама Маня. С достоинством поднявшись с своего места, она холодно смерила Муходавлева с ног до головы своим лучистым взглядом и спокойно сказала:
– Алексей Александрович, вы забываете, что я еще вам не сказала своего окончательного решения, а до тех пор я свободна и никаких прав над собою не признаю, я охотно выслушаю завтра все, что вы имеете мне сказать, а теперь я бы просила вас не ссориться с одним из моих лучших друзей, с которым мы знакомы чуть ли не с детства, а вас, Федор Федорович, – прибавила она шутливо, – прошу не бунтовать у меня, сегодня поздно, поезжайте домой, мы после поговорим.
Эта речь сразу утихомирила Муходавлева, он даже постарался улыбнуться.
– Покоряюсь, – шутливо воскликнул он, – недаром французы давно уже сказали: «Чего женщина хочет – Бог хочет!»
– Когда мы увидимся? – шепнул я Мане на ухо, пока
Муходавлев, провожаемый ее родителями, выбирался на лестницу.
– Зачем нам видеться? – спросила она, грустно взглянув мне в лицо.
– Так надо, – нетерпеливо топнул я ногой, – говорите скорей когда, иначе я того натворю, чего вы и не думаете.
– Ну, хорошо, не волнуйтесь. Завтра я утром поеду к сестре.
– В котором часу?
– Да часов около двенадцати,
– Хорошо же, я буду ждать вас тут на углу, подле будки, я с вами поеду, смотрите же – приходите, а пока в задаток. .
И раньше чем она успела опомниться, я крепко обнял ее и порывисто поцеловал в самые губы. Она с испугом отскочила от меня.
– Что вы делаете, вы забываете, что я почти невеста другого.
– Никогда вы ничьей невестой, кроме моей, не будете, хотя бы мне для этого пришлось свернуть шею четырем
Муходавлевым, помните это, а пока прощайте, до завтра.
Накинув пальто, я поспешно выскочил на лестницу.
Николай Петрович, с лампой, стоял на верхней площадке лестницы и светил спускавшемуся Муходавлеву. Розалия
Эдуардовна стояла подле и приветливо ему кланялась. Со мною оба они простились очень холодно, очевидно, они были крайне недовольны моим поведением, но мне это было безразлично.
Выйдя на улицу, я увидел Муходавлева, он стоял в нескольких шагах, очевидно, поджидая меня.
– Послушайте, – заговорил он каким-то сдавленным голосом, – что вам от нас надо, зачем вы мешаетесь в это дело?
– В какое дело? – холодно спросил я, останавливаясь против него и в упор глядя ему в лицо.
– В дело моей свадьбы. Я хочу жениться на Марии
Николаевне..
– Но вы не женитесь, – перебил я его.
– Почему, кто мне может помешать?
– Я! Вы не женитесь, потому что я женюсь на ней, поняли теперь?
– Как не понять, но поймите и вы, что я этого не допущу, мне родители ее дали согласие, и она сама почти согласна, я уже разрешение начальства о вступлении в брак исходатайствовал и кое-кому из товарищей сказал, да я теперь из одного сраму не отступлюсь, нет, вы эти пустяки бросьте, не думайте, что Муходавлев из тех, что позволят вертеть собою, у меня, батенька, хохлацкое упрямство, и уже что я раз решил, так и будет, хоть лоб разобью, а на своем поставлю. Думайте обо мне, что вам угодно, но я предупреждаю вас, что если вы не отстанете, то я попросту, без затей, переломаю вам ребра, слава Богу, силы хватит.
– Увидим, – произнес я, медленно отчеканивая каждое слово, – но помните одно, что я тоже не остановлюсь ни перед чем, хотя бы и этим. – Говоря это, я вынул из кармана маленький револьвер Лефоше и слегка щелкнул курком.
Зловеще блеснула при лунном свете вороненая сталь дула.
Муходавлев побледнел как полотно и как ужаленный отскочил от меня шагов на пять.
«Трус, – мелькнуло у меня в голове, – это хорошо».
– Милостивый государь, – бормотал окончательно перетрусивший Муходавлев, – вы просто того.. разбойничаете.. как же вы так это смеете.. я жаловаться буду... это ведь значит покушение на жизнь человеческую. . за это ведь суду предают. . я завтра же градоначальнику донесу на вас.
– Можете, – холодно ответил я, – но помните одно, если
Мария Николаевна будет вашей женой, я пущу вам пулю в лоб, а потом и себе, мне все равно без нее не жить, а ей этим я услугу окажу, овдовев, она будет со средствами и может выйти по любви. Видите, как все это просто. – Я говорил так спокойно, точно дело шло о какой-нибудь самой обыкновенной вещи. Хотя Муходавлев и оказался трусом, но тем не менее не настолько глупым, чтобы его было так легко запугать. Когда первое впечатление испуга прошло, он злобно усмехнулся:
– Напрасно вы так думаете, что это так просто, поверьте
– я не баран, что позволю себя зарезать, меня не напугаете, и от своего решения я не отступлюсь, чем бы вы мне ни угрожали, а теперь прошу вас идти своей дорогой, а не то я позову полицию и вас арестуют, как носящего оружие.
Прощайте.
– Прощайте, но помните, все, что я говорил, не одни пустые угрозы.
– Ладно, ладно, увидим.
Сказав это, он перешел на другую сторону и быстро зашагал от меня прочь, бормоча что-то себе под нос.
Я всю ночь не мог заснуть. Если бы вчера кто-нибудь спросил меня, люблю ли я Маню настолько, чтобы жениться на ней, я бы затруднился ответом, но теперь я просто весь сгорал от безумной страсти. По крайней мере, мне так казалось. При одной мысли, что она может быть женой
Муходавлева, который по праву мужа запретит ей видеться со мною, и я таким образом навеки потеряю ее, меня бросало в холод. Я вскакивал с постели и в темноте принимался ходить из угла в угол, сжимая кулаки.
– Ни за что, – шептал я, – ни за что, лучше умереть.
Мне тогда и в голову не приходило, что мое решение жениться на Мане вытекало не столько из любви к ней, сколько из чувства уязвленного самолюбия, упрямства и страстного желания поставить на своем. Мне не столько важно было, хотя я сам этого не замечал, чтобы Маня была моей женой, сколько то, чтобы она не была женой Муходавлева.
«Как? – думал я. – Чтобы меня предпочли какому-нибудь чинушке, чтобы он смел пренебрежительно смотреть на меня.. никогда». Если бы Муходавлев не был богат, я уверен, что мне бы и в голову не пришло так волноваться. Будь он какой-нибудь несчастный канцелярист, бьющийся на одном жалованье, я – кто знает, может быть, даже и не подумал расстраивать свадьбу, уступил бы ему
Маню, ну взгрустнул бы немного – и только; в том-то и был весь вопрос, что с точки зрения житейской мудрости, это я сам в душе сознавал, Муходавлев был несравненно лучший жених для Мани, чем я. Я видел предпочтение, которое отдавали ему родители Мани, да и всякий бы на их месте, и вот это-то меня главным образом и выводило из себя и заставляло приходить в исступление.
На другой день ровно в 12 часов я уже стоял со своим лихачем на углу улицы, где жила Маня. Мне не пришлось долго ждать. Вот отворилась знакомая калитка, и показалась стройная фигурка Мани в шубке, обшитой седым плюшем, и в такой же шапочке, сдвинутой слегка набекрень. Она шла торопливо по замерзлому тротуару, оглядываясь во все стороны. Увидев меня, она прибавила шагу и, вся запыхавшись почти, подбежала ко мне.
– Вы давно меня ждете? – спросила она, ласково пожимая мою руку. – Я думаю, замерзли?
– Ничего. Садитесь скорей, и едемте.
Я посадил ее в сани, вскочил рядом и слегка обнял ее за талию.
Меньше чем в полчаса лихой рысак домчал нас до дома, где жили Красенские. Всю дорогу мы молчали, оставляя всякие объяснения до приезда к сестре Мани. Там нам никто не мог помешать. Сам Красенский был до 4 часов на службе, а жена его – сестра Мани, тотчас же заметив, что она лишняя, под каким-то предлогом куда-то ушла, оставив нас таким образом вдвоем одних в квартире.
– Мария Николаевна, – решительно начал я, когда мы остались одни, – выбирайте из нас двоих – меня или этого осла Муходавлева.
Она молчала.
– Мария Николаевна, неужели вы колеблетесь? Ведь если вы меня, может быть, не любите так, как бы следовало любить жениха, то Блоходавлева этого и подавно; ведь мало того, что он стар, глуп и урод, он к тому же и зол, вы погубите себя, выйдя замуж за такого идола.. Боже мой, неужели вас прельщает его богатство, но ведь и у меня же есть свой капитал, да наконец, если я женюсь, я тотчас же поступлю на должность.. что же вы молчите? Что вас удерживает?
– Боязнь.
– Чего?
– Я скажу вам откровенно, я боюсь, что теперешнее ваше решение – минутная вспышка, каприз, своего рода упрямство.. подумайте, женитьба не шутка, к тому же вы знаете, что нам, может быть, придется сильно нуждаться, я не за себя боюсь, я с детства, кроме нужды, ничего не видела, а вы избалованы жизнью, привыкли жить широко.
Вынесете ли вы, не будете ли вы раскаиваться после и меня же упрекать, что я связала вас, испортила вашу жизнь?
– Скажите проще, – язвительно отвечал я, – что вам очень нравится дом г-на Клоподавлева, в таком случае прощайте, не поминайте лихом. Желаю вам всякого счастья.