– Ах, это вы, Осип Петрович! – радостно воскликнул
Аркадий Владимирович. – Вот сюрприз-то. . Спасибо вам, дорогой, что приехали; вы представить себе не можете, как я соскучился здесь один на посту.
– Воображаю. Отчего же вы к нам не приезжали, коли уже так вам скучно было?
– Некогда, дорогой; масса работы.. Планы черчу, книги заканчиваю, мало ли еще что. .
– Та не брешите, пожалуйста, бо я сам бачу, якая-сь такая у вас работа! – перебил его Рожновский. – Скажите лучше, дуетесь вы на Лидию Оскаровну, оттого и не едете.
Воинов слегка вспыхнул, хотел что-то сказать, но вместо того махнул рукой и угрюмо насупясь, зашагал по комнате.
– Эх, Осип Петрович, – заговорил он после некоторого молчания,– разве я дуюсь? Что уж тут. . Будем говорить напрямки. Посмотрите на меня хорошенько: скажите – не изменился я? По глазам вашим вижу, что вы замечаете во мне большую перемену.. А отчего? Я думаю, мне и рассказывать не надо, без рассказов понимаете. И за что? Ну скажите – за что? Чем я виноват перед нею, чем заслужил такое отношение?
Последние слова Воинов почти прокричал, стоя перед
Рожновским и заглядывая ему в лицо тоскливо-недоумевающим взором. Тот ничего не ответил, а только с досадой крякнул и слегка потупился.
Он действительно с первого же взгляда на Аркадия
Владимировича нашел в нем большую перемену. Еще недавно такой жизнерадостный, бодрый и веселый, лихой поручик теперь как бы потух, осунулся, побледнел. . Глядя на него, можно было предположить в нем серьезную и упорную болезнь. Воинов между тем продолжал:
– Конечно, насильно мил не будешь, я это сам понимаю; понимаю и то, что такая барышня, как Лидия Оскаровна, не может полюбить меня..
– Почему? – резко, с досадой перебил его Рожновский.
– Понятно почему, – совершенно искренно воскликнул
Воинов, – я для нее слишком ординарен! Армейский поручик, малообразованный, неинтересный. . Все это я отлично понимаю и ни на минуту не увлекаюсь и прежде не увлекался несбыточными надеждами. . Не в том дело; но скажите, за что оскорблять меня так? За что относиться с таким недоверием, с такой враждебностью? Вот что больно и горько! Тем более обидно, что вначале она относилась ко мне очень хорошо, скажу прямо, по-дружески, припомните вы сами, Осип Петрович, как мы с Лидией Оскаровной по целым вечерам просиживали вдвоем, еще вы подчас подтрунивали над нами. . Ведь находила же она для меня тогда и слова, и разговоры, а теперь двух-трех слов не скажет, а если и скажет, то непременно съязвит, уколет. . Разве это не больно? Разве не имел я права огорчаться и приходить в отчаянье?
Высказав все это дрожащим от волнения голосом, Воинов снова заходил по комнате, нервно до боли крутя усы. Рожновский молчал, хмуря брови; ему от всего сердца было жаль Аркадия Владимировича, но он не знал, что сказать ему в утешение.
– Нет, вы вот что мне растолкуйте, – остановился тот вдруг сразу посреди комнаты и даже ногой слегка притопнул, – что она в нем нашла? Какие такие особенные достоинства и качества? Ведь это же нелепость! Кошмар какой-то дикий и больше ничего. . Кто он такой, позвольте вас спросить? Если даже брать его таким, каким он себя выдает, то и тогда он не что иное, как мусульманин, персюк, раб какого-то там Хайлар-хана, который во всякую минуту может его за ребро на крюк повесить.. Господи, мне кажется, я с ума скоро сойду!. И на такую-то, с позволения сказать мразь, Лидия Оскаровна обращает свое внимание, интересуется им. . Впрочем, что я говорю, интересуется, надо уж говорить правду: не только интересуется, а прямо-таки любит его. . да, любит, я это отлично знаю и никто меня в этом не разубедит. . Никто, никто!..
–кричал Воинов, точно кто спорил с ним – К чему все это поведет? Ведь не идти же Лидии Оскаровне замуж за него..
Уехать в Суджу, надеть чадру и ходить с кувшином к колодцу, в компании с прочими татарками. . или как все эти коровам подобные ханши пальцем варенье лизать и тириак 127 курить.. О, проклятие, – прорычал в заключение
Воинов и бросился на диван, с такой стремительностью, что весь он жалобно застонал.
– Ну, это вы уж чересчур преувеличиваете! – усмехнулся Осип Петрович, на мгновение со слов Воинова мысленно представив себе Лидию в роли ханши. – Дело так далеко не пошло, как вы себе воображаете. Мне даже смешно разуверять вас в том, что Лидия вовсе не влюблена в Муртуз-агу, даже и в мыслях у нее этого нет, просто-напросто он ее заинтересовал как новый, невиданный ею еще тип. Немалую роль играет и таинственность, окружающая его, дающая право делать всякие предположения романического характера, невольно возбуждающие любопытство, а любопытство основание женской натуры.
Про это, я думаю, вы и сами знаете. Я Лидию Оскаровну немножко изучил и нахожу в ней много романтизма. Довольно сказать, Жуковский ее любимый поэт. Она половину баллад его наизусть знает, от лермонтовского же
Измаил-бея без ума. Я уверен даже, хотя она этого и не говорит, но это бессознательно у нее прорывается, что
Муртуз-ага ей кажется тоже чем-то вроде Измаил-бея.
Однажды она высказалась в том духе, что, мол, наверно, у
Муртуза была в жизни драма, в которой замешана женщина и т. д., и т. д., а когда я на это со своей стороны сделал предположение, дескать, не был ли он фальшивым монетчиком, она страшно рассердилась и выговорила мне массу колкостей. . Институтское воспитание, ничего не
127 Тириак – то же, что и опиум.
поделаешь! Они там учителей чистописания в
Чайльд-Гарольды производят, а уж тут и Бог велел. Но, за всем тем, надо отдать справедливость Лидии Оскаровне, она барышня умная и скоро, скорее, может быть, чем мы думаем, разглядит этого самого Муртуза и даст ему надлежащую оценку. Вы только не волнуйтесь, глядите на все глазами философа и терпеливо выжидайте время; поверьте, не пройдет и месяца, как Лидия опять будет с вами такая же, как была раньше.. Вы только не делайте глупостей, не вдавайтесь в трагедии, продолжайте посещать нас, как раньше посещали, и в конце концов все будет прекрасно.
Верьте мне!
– Ах, вашими бы устами да мед пить! – задумчиво произнес Воинов, значительно успокоенный. – А я, признаться, с отчаянья удумал было в другую бригаду переводиться.
– Вот это уже была бы совсем глупость! – укоризненно покачал головой Рожновский. – Ну, Аркадий Владимирович, не ожидал я от вас, что вы такая баба окажетесь! Чуть неудача – он уже и в бега, а еще героем считаетесь.. Ай, ай, стыдно, стыдно!
– Ваше благородие, – доложил вошедший денщик, –
таможенный досмотрщик просит, могут они войтить, оченно, мол, нужное дело..
– Ах да, Аркадий Владимирович, я и забыл совсем; ведь я не один приехал, а и Сударчиков со мной. Я, знаете ли, совсем собрался к вам, в повозку уже садился, как вдруг, гляжу, Сударчиков бежит. «Ваше благородие, – спрашивает, – вы не к их благородию поручику Воинову ехать изволите?» – «Туда, а тебе что?» – «Ежели туда, будьте милостивы, позвольте и мне ехать с вами. Я до поручика важное дело имею, сообщить им известие надо одно, а кстати и вы прослушать изволите, по тому самому, что и до вас касательство имеет». Удивился я немного таким словам, но расспрашивать старика не стал и посадил его в свою повозку. По дороге он сообщил только, что дело, о котором он хочет говорить, заключает какую-то большую тайну и имеет непосредственную связь с именем Муртуз-аги. Подробнее же он обещал рассказать у вас на посту.
– Что ж, посмотрим, какое это такое дело; может быть, что-нибудь действительно важное. Ваш Сударчиков – человек положительный, серьезный и по пустякам болтать не станет. Надо позвать его и выслушать,
XXXVII
Рассказ Сударчикова
Через минуту в комнату вошел Сударчиков. Лицо его по обыкновению было сурово-спокойно, в руках он держал перевязанную тесемочкой папку.
– Здорово, старик; ты с чем? – дружелюбно приветствовал его Воинов.
– Здравия желаем, ваше благородие! – с былой молодцеватостью отвечал Сударчиков и, понизив тон, добавил: –
Открытие важное я сделал; такое открытие, что и не знаю, как оно и будет, того, значит, по законам-то...
– Открытие? Какое? – удивился немного Воинов. – Да ты, старик, вот что: бери стул да садись сюда поближе, выкладывай, что у тебя такое. Вы позволите ему сесть при вас? – шепотом обратился Воинов к Рожновскому.
– Разумеется! Ведь он у меня на правах почти чиновника! – кивнул головой Осип Петрович.
Тем временем Сударчиков подошел к дивану, на котором сидел Воинов, открыл папку, достал из нее знакомую уже читателю группу и, передавая ее Аркадию Владимировичу, внушительным тоном произнес:
– Извольте, ваше благородие, приглядеться хорошенько, а опосля, как вы всмотритесь, я вам все и доложу, как быть следует.
Воинов с некоторым недоумением в лице, взял из рук
Сударчикова группу, но стоило ему взглянуть на нее, как у него вырвался легкий крик изумления.
– Откуда у тебя эта группа, где ты ее взял?
– Как откуда? – немного опешенный таким вопросом, в свою очередь спросил Сударчиков. – Эта картина моя, поболее двадцати годов будет, как она у меня хранится. А
вы, сударь, нешто что знаете про эту картину, тоись стало быть, чьи тут портреты находятся?
– Как не знать! Это вот капитан Некраснев, Егор Сергеевич, а барыня, жена его Людмила Павловна; она моей матери двоюродной сестрой приходилась, а мне, стало быть, теткой. .
– Да неужели ж, ваше благородие? – всплеснул руками
Сударчиков. – Вот изумительное-то дело, скажите на милость! Кто думал, кто думал?..
Он несколько раз покачал седой головой и затем, оживившись, торопливо заговорил, тыча дрожащим пальцем в красавца вольноопределяющегося:
– Может быть, ваше благородие, вы и этого тоже знаете?
– Слыхал о нем, – мать моя нам рассказывала. У нас в доме тоже такая фотография есть, а к тебе-то она как попала?
– Да ведь капитан, покойник, царство ему небесное, ротным моим был. Извольте взглянуть: фельдфебель у дерева-то стоит, это же я сам и есть, помоложе тогда был, бороду брил; теперь-то я старая коряга.. Впрочем, не во мне толк. . а в том, что, стало быть, вы и про всю историю наслышаны..