– Слышал и про историю..
– Так, так. . Вот ведь он, злодей-то самый, убиец проклятый! – в приливе ненависти торопливым полушепотом заговорил Сударчиков, дрожащим скрюченным пальцем показывая на вольноопределяющегося. – Почитай что на моих глазах все и свершилось-то. . Я одним из первых прибег тогда, на моих руках капитан и душеньку Богу отдать изволил.. А как Людмила-то Павловна в те поры убивалась, и не дай-то Бог, смотреть страшно было, думали, ума решится!. Сколько годов с того дня прошло, а точно вчера было, так все и стоит в глазах.. Подумать страшно!
Старик замолчал и в глубокой задумчивости опустил голову.
– И как подумаешь, чудно выходит! – продолжал он после короткого молчания. – Восемнадцать лет пропадал человек; думали, помер, слух такой был, ан вышло не то, жив, и мало того жив, сам объявился.. Надо только умеючи взять, а сделать этого окромя вас, ваше благородие, некому.
Затем-то я и приехал к вам, чтобы, стало быть, известить вас обо всем, как следует. . Надеялся, не откажетесь. Ну, а теперь, как вы к тому же и сродственником приходитесь, то и подавно, беспременно вам, а не кому другому за это дело взяться надлежит. .
– За какое дело? Говори яснее, я тебя что-то, брат, понимаю плохо! Про кого ты говоришь?
– Про кого? Ни про кого иного, как про убийцу проклятого, князя Каталадзе.. Ведь он здесь! 18 лет о нем не было ни слуху, ни духу, а теперь вдруг выискался. Во всем святая воля Божья. . Вы, ваше благородие, вглядитесь позорче в рожу-то его злодейскую, припомните, не видели вы кого похожего? Да и вы, ваше благородие, – обратился
Сударчиков к Рожновскому, – извольте тоже поглядеть. Вы также его видали, еще недавно; не таким, правда, а много старше и одежда на нем другая, не та.. Только если вглядеться попристальней, то узнать можно!
Заинтересованные словами Сударчикова донельзя, Воинов и Рожновский принялись внимательно разглядывать фотографию. Сударчиков, дрожа от волнения, не сводил с них глаз, как бы гипнотизируя их своим взглядом.
– Ну, брат, воля твоя – не могу узнать! – произнес
Воинов. – Каталадзе был грузин, а это уже известная истина: все грузины на одно лицо, как родные братья.
– Постойте, постойте, – заговорил Рожновский, в свою очередь пристально вглядываясь в фотографию. – Я, кажется начинаю узнавать. Неужели он?
Поднял Осип Петрович глаза на Сударчикова, – тот торжествующе кивнул головой.
– Да кто он? – с легким раздражением спросил Воинов.
– Кто? Муртуз-ага. Неужели не узнаете? – сказал
Рожновский.
При этих словах Воинов даже с дивана вскочил.
– О, я дубина! – закричал он, хлопнув себя по лбу, – не мог догадаться сразу.. Гляжу, что-то кого-то как будто бы и напоминает, а кого, хоть убейте, не домекнулся.
– Мудреного нет, ваше благородие! – обратился к нему
Сударчиков. – Я сам сколько раз видел его здесь и ни разу в голову не пришло. А тут вот как-то на днях стоял я у парома, а он с нашей барышней к парому подошел; стали и разговаривают промеж себя; он наклонился к самому лицу
Лидии Оскаровны, шепчет что-то, а сам улыбается. Глянул я как-то, и вдруг меня осенило, словно пелена с глаз упала.
Припомнилось мне, что, почитай, точь-в-точь и тогда так же было: шел я в тот день рощицей, что за городом нашим росла, гляжу, навстречу мне покойница Людмила Павловна идет под ручку с князем и вдруг приостановились на тропинке, он ей что-то на ухо шепчет, а она головой качает, а сама улыбается.. Ну, словом, совсем так же, как и теперь, только заместо Людмилы Павловны, Лидия Оскаровна.. И
так мне тогда лицо его запомнилось, что все время забыть не мог, как он глазища таращил да губы крутил. . Глянул я на Муртуз-агу: батюшки светы! то же лицо, и глаза, и губы, тут-то я и признал его.
– Ты, стало быть, очевидцем всей этой истории был? –
спросил Воинов.
– Тоись, как вам доложить? Настоящего-то я не видел, как, значит, князь капитана нашего полосонул; я уже опосля пришел, минут этак с пяток. . Подхожу к казармам, гляжу: от угла денщик капитана, Лошаденков, бежит. Капитан жил от казарм неподалеку.. Бегит, стало быть, Лошаденков, а сам стены белее; завидел меня, замахал руками, лопочет что-то, а что, не могу понять. Рассердился и в ту пору на него крикнул, кажись, еще и по затылку слегка смазал: «Что ты, бесов сын, стрекочешь, уразуметь ничего невозможно!» А он мне: «Бегите, господин фельдфебель, до нас, у нас дело большое приключилось, князек капитана зарезал». Как сказал он мне эти слова, и света Божьего не взвидел. . Ударился бежать резвей мерина, добег, гляжу, в саду недалеко от лестницы лежит капитан на спине, китель весь в крови, кровь под ним, кровь около.. Удивительное дело, сколько крови было.. Тут же и барыня, бьется головой об землю, кричит не своим голосом. . Наклонился я над капитаном, гляжу: еще дышет, глазами по сторонам поводит тихо так, точно озирается, лицо же такое страшное, серое, осунулось, узнать нельзя. Увидал меня, губами шевелить зачал. Приник я это ухом к самому его лицу, прислушиваюсь, стараюсь понять, что такое говорит он мне.
Сначала никак разобрать не мог, насилу-насилу расслышал. «Умираю... – грит, – возьми мою руку, помоги крест сделать». Взял я его руку, он персты сжал, и я его рукой крестное знамение начал делать.. Только донес до левого плеча, чувствую, рука сразу потяжелела, холодеть начинает и ровно бы деревянная стала. Глянул я ему в очи, а на них словно бы туман лег, помутились, зрачки такие светлые, неподвижные.. Вижу я, помер наш капитан, царство ему небесное.. Опустил я его бережно на землю, перекрестился, а тут в скорости народ сбегаться зачал. . Шум, смятение; что, как. . А про убийцу-князя забыли.. Схватились, часа уже должно два спустя, кинулись туда-сюда, а его и след простыл. . Разослали по всем концам и пеших и конных, не тут-то было, как скрозь землю провалился! На другой день командир полка телеграммы послал, чтобы на турецкой границе караулили, одначе и там ничего. Спустя месяц уведомили полк, быдто где-то около границы нашли труп человеческий, весь изъеденный волками, по приметам похожий на князя. Сейчас же послали одного офицера из полка удостовериться. Тот приехал, выкопали из земли труп, а он уже загнил весь.. Затошнило офицера, не стал разглядывать, а чтобы покончить дело разом, вернувшись, доложил, быдто действительно это князь был. На том и дело покончилось.
– Что же нам теперь делать? – спросил Воинов, с недоумением поглядывая на Рожновского и Сударчикова
– Арестовать, ваше благородие, как он только приедет, и сдать полиции! – предположил последний.
– Не годится, – тряхнул головой Рожновский, – оснований нет. Одного свидетельства Сударчикова недостаточно. Согласитесь сами: с того дня, как вся эта история случилась, прошло около двадцати лет, – за такой долгий период времени Сударчиков мог забыть, как Каталадзе и выглядел-то, а не то чтобы узнать его в новой совершенно обстановке.
– Я, ваше благородие, не забыл, да и как было забыть, когда все это происшествие на моих глазах случилось?! Я и по сей час все будто бы глазами своими вижу! – немного обиженным тоном заявил Сударчиков.
– Да разве я тебе не верю? – нетерпеливо махнул Рожновский, – но не обо мне речь; я говорю не про себя, а про других. Другие не поверят, скажут: «Старик из ума выжил, померещилось ему сослепу». Не забудьте, ведь князь официально считается умершим, дело окончено и вновь возбуждать его никому не сладко. Ко всему этому прибавьте и то обстоятельство, что Муртуз-ага человек влиятельный, богатый, правая рука правителя Суджи Хайлар-хана, и затронуть его не так просто, как вам кажется.
Сейчас со всех сторон явятся прошеные и непрошеные заступники, подымется гвалт и в конце концов вас же обвинят и, чего доброго, подвергнут взысканию.
– Стало быть, по-вашему, оставить его гулять на свободе? – горячо воскликнул Аркадий Владимирович.
– Пока – да, но учините за ним зоркий надзор и как только он появится здесь тайно, помимо таможни, задержите как нарушителя границы. В то время, когда мы с него будем снимать допрос, Сударчиков пусть заявит свое показание о тождестве Муртуза с князем Каталадзе; мы сейчас же составим об этом протокол и все вместе препроводим в полицию. Таким образом, задержание будет вполне легальное: вы задержите Муртуз-агу не как князя Каталадзе, убийцу и дезертира, а как тайно перешедшего границу, на что имеете полное право. При этом показания
Сударчикова являются уже не главным мотивом задержания, а только второстепенным его дополнением.
– Вы совершенно правы! – воскликнул Воинов. – Теперь все дело за тем лишь, чтобы выследить его, когда он пожалует к нам. В этом случае, Сударчиков, надо, чтобы и ты помог нам: иногда на пароме можно собрать драгоценные сведения, у тебя к тому же есть среди татар знакомые.
– Не извольте беспокоиться, – я, со своей стороны, душу положу на это дело, во все глаза караулить буду!
– А как вы думаете, – обратился Воинов к Рожновскому, когда Сударчиков вышел и они остались вдвоем в комнате, – следует ли сказать об этом Лидии Оскаровне?
– По-моему, – не следует. Женщина всегда остается женщиной. Бог ее знает, как она отнесется к этому известию! Во-первых, поверит ли она ему, а если и поверит, то не случится ли так, что жалость к убийце пересилит негодование, вызываемое убийством, и она захочет спасти его от угрожающей ему кары.
– Пожалуй, и в этом вы правы. Итак, будем хранить все в глубокой тайне между нами, – и дай Бог скорого и полного успеха.
XXXVIII
Сударчиков орудует
– Что с тобой? – спрашивала Ольга Оскаровна Лидию, видя ее постоянно задумчивой, как будто бы чем-то расстроенной. – Ты последнее время такая грустная..
– Скучно мне у вас тут! – отвечала Лидия. – Сначала, пока все вновь было, интересовало, а теперь надоело до тошноты; глаза бы ни на что не глядели. Скучно жить без дела! Думаю весной назад в Москву ехать – службу искать где-нибудь в конторе!
– Вот глупости! – с неудовольствием воскликнула