Замечательно, что все те женщины, которых судьба столкнула с прямой дороги и бросила в водоворот разгульной жизни, постоянно мечтают рано или поздно выйти на прежнюю дорогу. Идея выйти когда-нибудь замуж и жить, «как все», развита у них до болезненности и составляет своего рода idee fixe[28]. Они стремятся к этому, хотя при случае не прочь поглумиться над порядочной женщиной. Многим из них случается достигнуть своего заветного желания, но едва ли многие из них надолго изменяют свой образ жизни. Это обстоятельство, так не гармонирующее с заветными их мечтами, объясняется, во-первых, привычкой к беспорядочной жизни, а во-вторых, тем, что женятся на подобных женщинах или слишком неопытные юнцы, одураченные ловкою авантюристкой, которые вскоре же после свадьбы сознают свою ошибку и начинают отчаяннейшим образом раскаиваться, или же старички со слабостью головного или спинного мозга. При таких условиях даже и трудно спрашивать «домашнего очага» и «семейных добродетелей». И вот вышедшая замуж камелия, кокотка или арфистка продолжает по-прежнему свои похождения, горько сетуя на свою «разбитую», «неудачную жизнь» и уверяя всех и каждого, и себя первую, что если бы она вышла замуж за кого-нибудь другого, а не за своего «идола», то, наверное, осуществила бы идеал скромной, послушной, добронравной жены, честной матери и верной подруги; что она только и мечтала о тихом, скромном семейном счастье с любимым человеком и т. д. Вариации на эту тему бывают бесконечны. У Даши это стремление «остепениться» и сделаться «порядочною дамой» было особенно сильно. Вот уже третий год, как она только об этом и мечтает. Страстное желание это вспыхнуло в ней с особенною силой по следующему поводу. Три года тому назад, находясь в труппе другого антрепренера, она очутилась, вместе с прочими актерами труппы, в губернском городе Т. Там в нее влюбился некий юноша, сын весьма богатых родителей. Даше, в свою очередь, очень нравился молодой и красивый барин, безумно в нее влюбленный; она начала с ним заигрывать и очень скоро сумела так вскружить ему голову, что он, не долго думая, предложил ей и руку, и сердце. Родители тотчас же узнали об этом; дали знать кой-кому, власть имущему. Власть имущий, в свою очередь, сделал достодолжное распоряжение, в силу которого, в одно прекрасное утро, в квартиру, занимаемую Дашей, явились некие люди и предложили следовать в их компании, а через двадцать четыре часа Даша очутилась более чем за полтораста верст от города, где жил ее Боря, причем ей было весьма серьезно внушено, что буде она вздумает вновь явиться в городе Т., ее постигнет сугубая неприятность.
Даша от природы была чрезвычайно самолюбива; она простить не могла того, что ее, словно какую-нибудь букашку, взяли да и сдунули, и с этих пор она настойчиво стала стремиться к своей цели — выйти замуж.
«Небось тогда не посмеют выслать, словно бы какую беспаспортную бродягу!»
После этого недобровольного путешествия, результатом которого было почти двухмесячное бедствование в одном провинциальном городишке, откуда она, после целого ряда мытарств, насилу-насилу выбралась и еле-еле добралась до Москвы, она окончательно была восстановлена против незавидного и далеко не почтенного звания мелкой провинциальной актрисы.
Но случая выбраться из этого положения с тех пор не представлялось. Правда, во время ее скитаний по провинциям, случалось, многие ей предлагали свое сердце и свой кошелек, но, впрочем, без руки.
Надо заметить, что во все время пребывания своего в Z Даша держала себя до известной степени строго и недоступно. Несмотря на то, что она была буквально почти с утра до ночи осаждаема толпой ухаживателей, что вся половина не прекрасного пола города чуть ли не бессменно дежурила при ней, к большому негодованию и отчаянию своих матерей, супружниц, сестер и невест,— никто не мог похвастаться особенною близостью к ней; она со всеми была в высшей степени любезна, кокетничала, дурачилась напропалую, но была граница, которой никому не удавалось переступить. Сравнительным преимуществом и особенной благосклонностью пользовались только двое: Сеня Сорокин и Ястребов. Впрочем, первого Даша только терпела ради его дорогих подарков и безумных трат, которые он не задумывался делать, лишь бы исполнить малейшую ее прихоть. Зато Алексей Сергеевич, несмотря на то что за все время ни разу и не подумал даже преподнести ей что-либо и даже, по-видимому, не особенно за ней ухаживал, пользовался очевидным предпочтением. Предпочтение это не на шутку раздражало Сеню. Впрочем, надо отдать справедливость, Даша сумела бы вывести из себя и более благоразумного и сдержанного человека, чем ошалевший от беспросыпных кутежей Сеня. Она принимала от него подарки, сама давала ему всевозможные поручения и постоянно держала его в состоянии ожидания; но как только Сеня, окончательно терявший рассудок и самообладание, покушался переступить заколдованный круг, Даша очень ловко и тонко умела в ту же минуту осадить его: она или мгновенно принимала такой холодный, недоступный вид, что Сеня невольно терялся, или шутками и смешками незаметно отклоняла от себя его ухаживания. Словом, она играла с ним, как иной раз проворный, грациозный котенок играет с неуклюжим, дворовым псом... Товарищи Сени отлично видели всю эту игру и от души смеялись над ним и дразнили его. Это еще пуще распаляло не привыкшего к противоречиям купчика.
— Во что бы то ни стало, хеша бы всего капитала решиться, а поставлю на своем! — кричал Сеня, сидя с пьяною компанией своих постоянных собутыльников. —А ежели не пойдет на капиталы — я и под венец согласен.
— И под венец с тобой она не пойдет.
— Как не пойдет? — вскочил Сеня и, расставив для поддержания равновесия свои чурбанообразные ноги, ударяя себя кулаком в грудь, завопил: — За меня не пойдет? За меня — Семена Семеновича Сорокина, купца первой гильдии? Да какого же ей, опосля, черта надо?
— Какого бы там ни было, а только не такого, как ты!
— Не, это уж дудки! Стоит только свистнуть...
— Ну, вот ты и свистни, попробуй.
— А нешто нет? Вот на зло же, давай на пари!
— Давай, на что?
— На полдюжину шипучки.
— Стоит!.. Нет, уж коли держать, так на весь ящик, чтобы на всех шестерых по четыре бутылки на рыло...
— Ходит! Сейчас еду!
— Куда те понесёт, лешего? Третий час ночи; все уже спят давно; езжай завтра. Теперь она тебя и не пустит.
— Ну, ин быть по-вашему! Завтра так завтра, мне все единственно.
На другой день утром Сеня, уже успевший, по своему обыкновению, как следует зарядиться, явился к Даше. Та только что собралась куда-то уходить и была уже одета в изящную, бархатную шубку и соболью шапочку. Столь ранний визит Сени покоробил ее.
— Я к вам, Дарья Семеновна, по делу! — объявил он, вваливаясь к ней в комнату и внося при этом присущий ему запах винного погреба.
— По делу? По какому? — спросила Даша, останавливаясь среди комнаты и сама не садясь, и не приглашая садиться своего гостя.
Сеня замялся и машинально опустился на первый попавшийся стул.
— Я, то есть мне...—забормотал он,—значит, того, к примеру... опосля того, значит, ноне я человек женатый... тьфу, ты бишь холостой... так мне бы таперичи бы, значит, к примеру... а если к тому и при капитале, а при всем том родителей нетути никого, и опять-таки, значит, вольный человек... Ну и, значит, того... пришел спросить вас, какая ваша на то резолюция, а мне начхать, что так, что под венец — это нам все единственно... Ну, и значит, как же, то ись как ваше на то мнение?
С этими словами Сеня, в ожидании, уставился на Дашу выпуклыми рачьими глазами. Та нетерпеливо пожала плечами.
— Ничего не поняла! Что это вы бормочете? Или со вчерашнего еще не прочухались? Так пойдите, промойте глаза, а то бредит что-то, и сам не понимает — что!
Сеню несколько задело это, столь нелестное отношение к его особе.
— Мне нечего просыпаться, и я вовсе не брежу,— заговорил он недовольным тоном,— а мое, значит, желание такое.
— Какое? Тюлень вы этакий! Скажете ли вы наконец по-человечески, что вам от меня надо?
— Мне? Мне, собственно, ничего не надо, а я пришел только спросить вас: желаете ли вы быть моей супругой?
Даша с изумлением вскинула на него свои большие, выразительные глаза.
— Как так супругой?
— А так, как обнаковенно бывает... Обвенчаемся с вами, как быть следует, в церкви; ну, а опосля того жить станем, как все.
Даша серьезно и пристально глядела на него несколько минут и вдруг разразилась самым веселым, неудержимым смехом.
— Встаньте,— крикнула она, покатываясь от хохота и таща его за рукав.
Тот бессознательно повиновался, недоумевая, в чем дело. Даша подтащила его к трюмо и указала ему пальцем на его же лицо в зеркале.
— Жених! Вот так жених! — крикнула она ему в самое ухо и с этими словами, громко хохоча, проворно выскочила из комнаты.
Сеня несколько минут постоял перед трюмо, тупо разглядывая свое красное, широкое лицо с мутными от перепоя глазами и с всклокоченною, жиденькою бороденкой.
— Тьфу! Проклятая баба, чтоб ей пусто было! — проворчал он наконец и, с досадой плюнув, побрел вон, громко стуча косолапыми ножищами.
Впрочем, если Даша и отказалась наотрез выйти замуж за Сеню, то причиной этому была отнюдь не его непредставительная фигура. Даша была слишком практична, чтобы обращать внимание на красоту телесную. До этого ей было мало дела. В данном случае ею руководили более существенные соображения. Она отлично видела, что за человек Сеня Сорокин, и лучше его самого понимала те побуждения, которые заставляли его делать ей предложение. Как ни было мало завидно положение провинциальной каскадной актрисы и певицы, но и положение жены спившегося, ополоумевшего грубого купчика, полудикаря, который со второго же дня свадьбы не преминул бы начать колотить ее и всячески издеваться над нею, было не в пример хуже. К тому же ей был небезызвестен и тот факт, что состояние Сени Сорокина было уже настолько сильно расшатано, что вопрос о полнейшем разорении был только вопросом времени. Но главная, самая важная причина, побудившая ее, не задумавшись ни на минуту, отвергнуть Сеню — был Алексей Сергеевич Ястребов. Алексей Сергеевич каждый день бывал у Даши и просиживал у нее довольно долго. Обыкн