Выйдя из корчмы, двое солдат, ведших Петра, остановились, поджидая Игната, строго о чем-то допрашивавшего перепуганного насмерть Иоселя Зальцмана. Другие двое — тот, что стоял у окна, и один из бывших при аресте Петра,— видя его связанным и считая дело конченным, вошли в корчму.
Праздная толпа любопытных стеснилась у дверей и молча исподлобья смотрела на грозного конокрада, так долго державшего в страхе все окрестные селения. В эту минуту к корчме подъезжал, верхом на рослом и крепком иноходце, молодой человек в сером пиджаке и соломенной шляпе. Это был управляющий из соседней посессии7. Увидя его, мужики посрывали с голов свои шапки и низко поклонились.
— Что это у вас тут такое? — спросил молодой человек, соскакивая с лошади и небрежно бросая повод на руки ближайшему парню; но никто не успел ему еще ответить, как вдруг произошло что-то невероятное. Стоявший дотоле спокойно и понуро, Петро неожиданно выпрямился, одно неуловимое движение плеч — и веревка, стягивавшая его руки, упала к его ногам, причем конец ее остался в руке ошеломленного солдата. Выхватив из-за голенища тонкий и узкий нож, каким евреи-мясники режут скотину, Петро бросился на шарахнувшуюся от него толпу, с быстротой молнии вырвал из рук державшего лошадь парня повод, птицей взвился на седле и, пронзительно гикнув, понесся по дороге, подняв за собой густое облако пыли.
Все это произошло так быстро и неожиданно, что в первую минуту все стояли разинув рот, вытаращив друг на друга глаза.
Первым опомнился управляющий, хозяин коня.
— Ловите, ловите,— завопил он не своим голосом, размахивая руками и топчась на одном месте.
Несколько крестьян бросились отпрягать своих кляч, но, пока они их отпрягали, пока садились верхом, Петро исчез из виду. К тому же не крестьянским заморенным на соломе лошаденкам было догонять резвого, выкормленного помещичьего жеребца.
— Э, дура баба,— досадливо говорил Игнат, шагая взад и вперед по небольшой горенке Катрынкиной избушки,— охота тебе всех этих дурней слушать?! Только тревожишь себя занапрасно!
— Ох, Игнат, не занапрасно! — сквозь слезы прервала его Катрынка, сидевшая в углу у стола.—Дядя Гиоргиечу врать не станет. Ежели он говорит, стало быть, правда!.. Мюлю тебя, сокол мой, будь поопасливей, не ходи никуда один, особливо ночью! Если бы ты знал, какие цыгане злые да мстительные, ты бы тогда сам опаску имел!.. Ты вот все мне не верил, когда я говорила тебе про Петра, что он колдун,— ан, на мое вышло. Как это он около корчмы на вас на всех огонь наслал, а сам сквозь землю провалился!..
— Замолола! — расхохотался Игнат.— Кто это тебе наврал так? Какой огонь? Никакого огня не было, и сквозь землю никто не проваливался, а просто мы опростоволосились, маху дали!.. Мне тогда же чудно показалось, что Петро так сразу покорился, а он фокус выкинул. Пойди на ярмарку: там фокусник то же самое тебе покажет; они как-то умеют спину горбить, руки представлять ребром и жилы натуживать, ты его свяжешь, а он опосля того руками что сотворит, веревки и свалятся... Беда: не догадался я сам связать его, а то вязал-то молодой солдат, он его и обставил. В этом и колдовство все.
Катрынка сомнительно покачала головой.
— Эх, не веришь ты мне,—укоризненно прошептала она, вытирая передником катящиеся по щекам слезы.— Ну, подумай, убьют тебя, что я буду делать?! Ведь меня тогда свои же сельчане заклюют... Ох, горе мне, бедной сироте!
— Да полно, чего скулишь раньше времени?! — нетерпеливо произнес Игнат.—Ты мне лучше скажи, почему Ивана нет до сих пор.
— А пес его знает! —сердито огрызнулась Катрынка.— Вот тоже человека нашел, Ивана этого самого. Нешто можно ему верить?
— Да я и не больно ему верю, хоша, правду сказать, чрез него мы не раз «политическую»[35] ловили; вот и теперь он обещал мне показать, где-то тут неподалеку в пустом колодце тюки с книгами запрятаны, да не идет что-то, задави его нечистая сила!
В эту минуту в припертую ставень кто-то тихо стукнул.
— Это, должно, он,— шепнул Игнат,— поди, приведи его.
Катрынка покорно встала и вышла из комнаты. Через минуту она вернулась, ведя за собой худощавого парня лет семнадцати, с болезненным лицом и трясущимися руками.
Увидя Игната, важно сидевшего за столом, парень подобострастно поклонился.
— Ну, что? — начальственным тоном спросил Игнат.— Как дела?
— Дела слава богу,— скромно потупя глаза, отвечал парень, — теперь все вызнал, все доподлинно!
— Будто? — недоверчиво прищурился Игнат,— Ну, выкладывай.
Парень переступил с ноги на ногу. Переложил из правой руки в левую свою шапку и заговорил глухим голосом, тоном, которым тупые ученики говорят затверженный урок.
— Третьего дня, из Румынии, два тюка «политической» привезли... ну, вот... привезли и сложили ее пока до времени в сухой колодезь, — знаешь, тот, что у низу, у разваленной сторожки?
— Ну, знаю, дальше.
— Ну, вот, привезли, а сегодня ночью за ней придут, вынут и повезут в город, а ежели не сегодня, то завтра... ну, вот...
— Кто ж привез-то и кто за ней придет?
— Привез-то ее Мафтей да Сергиу, знаешь, солдатки Варвары сын, да еще третий, с Румынии, румын, кто такой, не знаю, должно, драбант, потому так думаю, что привезли на ихней пограничной лодке, а придет за ней (...) племянник Иоселя, Аврумка; он и в город повезет.
— Ну? — радостно воскликнул Игнат.— Вот славно бы было, кабы его (...) сцапать; тогда и Зальцман у меня не отвертелся бы! Дарно он мне глаза мозолит, первый мошенник и контрабандир во всем околотке!.. Да ты, может быть, все врешь? — сомневающимся тоном перебил сам себя Игнат и недоверчиво заглянул в глаза Ивана. Тот спокойно выдержал на себе его взгляд и слабо ухмыльнулся.
— Зачем мне врать? Я доподлинно знаю. Я и в колодезь лазил, своими глазами тюки видел, в австрийской клеенке зашиты!.. Хочешь, сходим сейчас, тут недалече, можешь шестом пощупать.
— А что ж? Это дело! — согласился Игнат.— Теперь всего десять часов вечера, посмотрю и на пост: ежели доподлинно тюки есть, пять раз успею секрет заложить! Аврумка раньше полночки, наверно, не приедет.
— Пока в корчме народ, он, разумеется, не тронется,— авторитетно подтвердил Иван.
— Послушай, Игнат, — вполголоса заговорила Катрынка, подходя к солдату и кладя на его могучие плечи свои полные красивые руки.
— Знаю, вперед знаю, что ты скажешь! — перебил ее Игнат. — Только напрасно не трепи язык. До сих пор один ходил, а теперь и подавно. Пусть не говорят, что вот, мол, Игнат трусит нас; плевать я на них хочу на всех! В секрет, разумеется, пойдем вчетвером аль, может, и впятером, чтобы, стало быть, иметь возможнось всех, кто за тюками явится, захватить разом, а теперь мне одному куда сподручнее, прокрадусь, никто и не заметит!
— Игнат, умоляю тебя! — заговорила Катрынка; но Игнат только рукой махнул.
— Тебя не переслушаешь! Идем, Иван!
Они вышли.
Катрынка догнала Игната в сенях и, обняв за шею, страстно и крепко поцеловала его в губы.
— Револьвер-то хоть заряжен у тебя? — спросила она шепотом.
— Заряжен, заряжен, не бойся! Эх ты, заботливая.
Игнат ласково обнял Катрынку за талию и в свою очередь любовно поцеловал ее в обе щеки.
— Важнецкая из тебя жена будет, Катрынка! За такой женой, как за каменной стеной, живи, не тужи!
Он добродушно рассмеялся и вышел на двор. Солнце уже село. На дворе было темно. По небу ползли тяжелые, косматые тучи, затемняя только что народившийся бледный серп месяца.
В ту минуту, как Игнат в сопровождении Ивана, перешагнув через изгородь околицы, пошли кукурузным полем по направлению к реке, служившей границей, чья-то черная тень проворно шмыгнула от крайней хаты к полю и исчезла в высоких стеблях кукурузы.
На другой день утром Катрынка проснулась с ощущением тяжелого гнета на сердце. Всю ночь ей снилось что-то ужасное, от чего она несколько раз просыпалась, но что именно, она никак не могла вспомнить.
Все утро она несколько раз покушалась пойти на пост, узнать об Игнате, но не решалась. Игнат раз навсегда строго-настрого запретил ей ходить к нему, и она не смела ослушаться его приказания.
— Пост — учреждение казенное, там бабам не место,— объяснял он ей, — коли ежели я с солдат требую, то и сам должен пример показывать. Не так ли?
Катрынка соглашалась с ним, и ни разу за все их знакомство ее нога не переступила порога кордона, стоявшего в версте от селения Нурешти, ближе к реке-границе.
После полудня смутное предчувствие чего-то недоброго, овладевшее ею с утра, как-то само собой, помимо ее воли, перешло в уверенность, и она решила на этот раз не послушаться Игната.
«Пусть бранит! — подумала Катрынка.—А я все-таки пойду, узнаю. Истомилась вся, мочи моей нет».
Она накинула на голову платок и только взялась рукой за скобу двери, как дверь стремительно распахнулась, и в комнату вошел знакомый Катрынке солдат Воронько. Лицо его было встревожено.
— Катерина Ивановна, — спросил он, из почтения к старшему величая Катрынку, как и прочие солдаты поста, по имени и отчеству,— не знаете, где Игнат Ильич?
При этом вопросе сердце молодой женщины замерло; она пошатнулась и, почувствовав, как ее ноги сразу ослабли, машинально опустилась на стоявшую подле стены скамейку.
— Нет, не знаю! А разве он не на посту? — едва нашла в себе силы пролепетать Катрынка.
— Вчера, как после поверки ушел, так и доселе не вернулся... G вечера-то был он у вас али не был?
— Был,— чуть слышно шевеля губами, произнесла молодая женщина и, собравшись с духом, поспешно добавила: — Он от меня с Иваном ушел.
— С Иваном! Вот оно што! Надо пойти разыскать его!
И, торопливо поклонившись, Воронько, не теряя времени, выбежал из избы.
По уходе солдата, Катрынка несколько минут сидела неподвижно, с побелевшим лицом и широко открытыми глазами.
Недавнее беспокойство сменилось ощущением леденящего ужаса и безысходной тоски.