— А еще говорят, женщины слабые создания — да вы героиня, вы сила, чудовищная сила... Что мы, мужчины, перед вами... Кликните клич на всю армию, соберите всех наихрабрейших героев, георгиевских кавалеров там разных, да решится ли хоть один из них на такой подвиг, на какой идете вы... и ради чего?
— Ради любимого человека, доктор, — осторожно высвобождая свои руки, шепнула Надежда Ивановна, ласково улыбаясь, — поймите, доктор: ради любимого человека...
— Ах, да не стоит он этого... Я, впрочем, его совершенно не знаю, но ведь он человек, мужчина, а разве есть на свете такой мужчина, который бы стоил таких страшных жертв?!! Нет, ей-богу нет!!! Нет, не было и не будет!!! Ну если только чудом каким-нибудь вы уцелеете оба и поженитесь... и он хоть когда-нибудь, чем-нибудь огорчит вас... Что ему тогда следует сделать? Кожу снять с живого и в соленый раствор...
— Ой, ой, доктор, как жестоко, — улыбнулась Надежда Ивановна,—а еще китайцев обвиняете в жестокости, говорите, будто они мастера на изобретение пыток, но до такой пытки, какую изобрели вы, пожалуй, и китайцы не додумаются...
— Ну, не скажите, китайцы, пожалуй, сумеют выдумать и похуже... но теперь это пока не к делу... Раз уже вы решили, бог с вами, идите, на верную гибель, раз вам так хочется, однако обсудим, как бы лучше все это устроить. Что вам взять с собой... Много брать с собой лекарств разных нельзя, в случае, японцы обыскивать где будут, так чтобы не возбудить их подозрений, надо спрятать так, чтобы не нашли, это главное, а затем надо с этим Фу-ин-фу потолковать хорошенько... Он, признаться, мне тоже нравится, и, кажется, ему довериться можно... Надо только его заинтересовать. Китайцы до денег падки... Знаете, что я придумал, позову-ка я его да обещаю ему, если он доведет вас благополучно и принесет мне о том удостоверение от вас, заплатить сто рублей... Что вы на это скажете? Стойте, стойте, не возражайте, я знаю, что вы хотите сказать, знаю... но это не суть резонно... у меня деньги сейчас есть, все равно они мне здесь ни к чему, тратить некуда... да, наконец, если все хорошо сойдет, вы мне когда-нибудь можете и вернуть их... Не так ли?
Вместо ответа Надежда Ивановна крепко пожала руку доктора.
— Ну, а уж если он вас обоих доставит сюда к нам, не жаль и всех двухсот, не правда ли? Какое двести, за это и триста рублей обещать можно. Ну, так, стало быть, за дело. Позовем сюда этого Фу-ин-фу да солдата-переводчика и потолкуем с ним по душам... Авось и взаправду бог поможет, даст свершиться чуду!
По мере того как они подвигались все дальше и дальше, Фу-ин-фу становился все осторожнее и недоверчивее. Сгорая нетерпением поскорее увидеть жениха, Надежда Ивановна в душе негодовала на его медлительность. Тревога за жизнь любимого человека придавала ей силы, она не чувствовала ни усталости, ни голода. Ей казалось, что, если бы можно было не опасаться неприятных встреч и идти свободно, она была бы в состоянии идти и день и ночь, с самыми небольшими отдыхами. В те мгновенья, когда ей приходило на ум, что, может быть, ее жених умирает от отсутствия хорошего ухода, ею овладевало отчаяние, она готова была бежать бегом, чтобы только поскорее достигнуть пещеры, где он томился. Она сожалела, что согласилась на доводы Фу-ин-фу и пошла пешком, а не поехала на лошади. Верхом они давно бы доехали, а теперь когда еще доберутся?! Тяжелее всего было, что Фу-ин-фу ни слова не понимал по-русски, а она по-китайски. Она несколько раз пыталась добиться от него, сколько еще верст им осталось идти, но на ее упорные вопросы: до-шили?[67] — Фу-ин-фу только крутил головой, что-то бормоча под нос и быстро вертя пальцами перед своим лицом. Очевидно, он или сам не знал, или не умел объяснить так, чтобы она поняла. Эта неизвестность больше всего угнетала Надежду Ивановну... Иногда ей казалось, что они уже близко от цели своего путешествия, и ею овладевала радость, но минуту спустя она с ужасом убеждалась в преждевременности своих ожиданий.
Ночь близилась к концу, темно-синее небо приняло сероватый оттенок, ярко блиставшие звезды потускнели. Через какой-нибудь час должно было появиться солнце. Как везде на юге, оно сразу выплывало из-за хребта сопок и озаряло
землю водопадом ярко-жгучих лучей. Здесь не было той долгой борьбы мрака со светом, как бывает на севере, где солнце выходит медленно, как бы побеждая упорное сопротивление, здесь оно, как желанный гость, сразу распахивало дверь и входило, весело улыбаясь, сверкающее и радостное.
Фу-ин-фу озабоченно посмотрел на небо, затем оглянулся на свою спутницу, как бы желая удостовериться, может ли она еще идти, и, очевидно, решив, что может, прибавил шагу. Надежда Ивановна догадалась, что Фу-ин-фу торопится дойти к восходу солнца до намеченного им заранее ночлега, где-нибудь в особо укромном месте; она рада была этой поспешности, которая вполне отвечала ее затаенным желаниям. Чтобы Фу-ин-фу не побоялся ее усталости, она приняла бодрый вид и торопливо зашагала, стараясь даже перегнать быстро идущего старика. Так они подвигались более получасу. Вдруг Фу-ин-фу вздрогнул, остановился. Лицо его приняло испуганное выражение, он оглянулся вправо и влево, как оглядывается волк, ища, куда бы броситься в сторону, от неожиданно вставшей перед ним опасности. Но было уже поздно. Из-за скалы, загораживавшей поворот тропинки, мелькнула конская морда, через мгновение перед остановившимися в смертельном ужасе путниками появился японский кавалерист.
— Стой! — раздался резкий оклик, и дуло короткой винтовки уставилось прямо в лоб Фу-ин-фу, — Кто ты такой, куда идешь?
Застигнутый врасплох, Фу-ин-фу не сразу мог собраться с мыслями и сообразить, что ему отвечать, но природная хитрость, присущая всем китайцам, подсказала ему самый лучший в его положении образ действий, он притворился глухим. Приложив ладонь к склоненному вперед уху, он с низкими приседаниями приблизился к кавалеристу и стал бессвязно лопотать всякую чепуху, которую японец, не сильный в китайском языке, очевидно, не понял. Он сердито выругался и еще резче крикнул: «Кто ты такой и откуда идешь?»
Надежда Ивановна, которая в первый раз видела близко неприятельского солдата, несмотря на свой ужас, не могла побороть любопытства и исподлобья начала разглядывать японца. Она увидела человека, довольно плотного в плечах, с скуластым лицом и черными живыми глазами, одетого в венгерку, расшитую на груди шнурами. Лошадь у всад-
407 ника была не по росту его, высокая, хорошо выкормленная, выхоленная. Она нетерпеливо грызла удила мундштука и горячо переступала передними ногами. В общем японский кавалерист, несмотря на свой малый рост, производил впечатление заправского солдата, бравого и воинственного вида. Не успел Фу-ин-фу ответить на заданный вопрос, как из-за того же поворота тропинки показался еще всадник, за ним третий, четвертый. Они ехали один за другим гуськом, как волки, вышедшие на добычу. Через минуту путники были окружены десятком кавалеристов. Надежда Ивановна видела устремленные на нее со всех сторон любопытные, горячие взгляды и невольно опустила глаза... Ей стало вдруг стыдно и нестерпимо страшно. Несмотря на шафранную краску, покрывавшую ее лицо, на уродливую прическу и грязные лохмотья, она не утратила своей привлекательности... Она сразу как-то поняла это, поняла, что красива и что японские солдаты обратили на ее красоту внимание. Поняла, и смертельный ужас охватил ее... Она стояла, дрожа всем телом, все ниже и ниже наклоняя голову. Вдруг она почувствовала около самого своего лица чье-то горячее дыхание. Рука, затянутая в толстую замшевую перчатку с крепкими, широкими крагами, бесцеремонно взяла ее за подбородок и силой подняла кверху ее зардевшееся стыдом лицо. Замирая от ужаса, Надежда Ивановна подняла глаза и увидела перед собой лицо молодого японца, низко склонившегося к ней с седла. Как ни была она испугана, но тем не менее сразу признала в молодом японце офицера, это было заметно по его интеллигентной фигуре, по изяществу обмундировки, по отсутствию за плечами ружья и по статности и красоте его коня. С минуту пристально смотрел японец в лицо Надежды Ивановны, как бы внимательно разглядывая ее; молодое лицо его добродушно улыбалось... Вдруг он еще ниже наклонился и неожиданно крепко прижался своими губами к ее дрожащим губам. Надежда Ивановна вскрикнула и, отшатнувшись в сторону, инстинктивно не давая себе отчета в своих действиях, но повинуясь одному только чувству страха и обиды, желанию поскорее уйти от обидчиков, бросилась вниз по крутому спуску... За минуту перед этим ей бы и в голову не пришло решиться на такой отчаянный поступок... Спуск был почти отвесный, всюду торчали острые камни, гладкие плиты, из щелей которых рос колючий кустарник... Сделав два-три скачка, Надежда Ивановна поскользнулась, потеряла равновесие, камень, на который она было оперлась ногой, сорвался под ее тяжестью, голова ее закружилась, и она покатилась вниз, больно ударяясь о каменные выступы... От страха и волнения она на минуту потеряла сознание, но когда открыла глаза, она увидела себя лежащую на мягком песке и подле себя озабоченное лицо Фу-ин-фу. Добрый старик, увидя ее падение, не долго думая, бросился вслед за нею. Привыкший с детства лазать по горам, он без особого труда, не теряя равновесия и не оступаясь, где прыгая с камня на камень, где скатываясь на спине, спустился вниз и очутился подле Надежды Ивановны, которая, благодаря счастливой случайности, упала не на камни, а на глубокие наносы песку, покрывавшие местами крутые ребра скалы. Необдуманный поступок Надежды Ивановны имел то хорошее последствие, что избавил ее и Фу-ин-фу от дальнейшей назойливости японцев. Смущенный ее падением японский офицер не стал ее преследовать и, махнув рукой своим кавалеристам, чтобы они следовали за ним, рысью двинулся дальше. Скоро они исчезли из виду, фу-ин-фу поспешил помочь встать Надежде Ивановне. Она чувствовала себя не совсем хорошо. Ушибленная при падении голова слегка кружилась, все кости ныли, но она была счастлива уже тем, что все оказалось целым. Не только не было никакого полома или вывиха, но даже и сильного растяжения. Уцелел и ее сверток с лекарствами, искусно спрятанный в широких складках одежды. Тем временем начало светать. Во избежание повторения подобной встречи пришлось искать укромного места, где бы можно было переждать день. Спустившись еще ниже и перейдя долинку, путники углубились в густую рощу, изрезанную глубокими оврагами, поросшими частым кустарником. Любой из них мог служить надежным убежищем, открыть которое могла только слепая случайность.