Виктор кивком согласился с ней, но с кресла не поднялся. Женщина сунула ему пакет сверху.
— Вот, — сказала она, поправляя очки. — Кто-то из этих вчерашних субчиков, которые тут, ну, вы знаете, — она выделила последнее слово, — оставил.
Виктор пакет послушно принял и заглянул внутрь. Там была какая-то папка. Виктор начал медленно вытаскивать ее из пакета, все невольно придвинулись ближе. Прикрываясь непрозрачным полиэтиленом от любопытствующих, словно подглядывая в шпаргалку на экзамене, Виктор прочел надпись на папке: «Совсекретно. Снегирь».
Простояв по дороге в нескольких приличных пробках, к конторе подъехали уже далеко за полдень. Виктор закрыл папку, в которой, кроме цифр и разных непонятных буквенных обозначений не было ничего, и, бросив водителю Эдику «Покедова», направился было строчить рапорт по проделанной работе, совершенно не представляя, что именно он в этот самый рапорт настрочит. Правда, наличие загадочной папки несколько обнадеживало и давало пищу фантазии, как, впрочем, и объяснениям столь скоропалительного отбытия из Дома моды. Расшнурованный ботинок заставил Виктора задержаться возле машины.
Завязывая шнурок, боковым зрением углядел, как Эдик принялся дочитывать статеечку в сложенной пополам газетке, хмыкая при этом и хрустя каменными сушками. Выпрямившись, Виктор автоматически взглянул на имя автора и обомлел. Автор подписывался непросто: Снегирь. А вот газетка называлась еще сложнее: «Совершенно секретно». Черт возьми!
Эдик достал из пакета очередную сушку, сунул ее в рот, перемолол наскоро и утомленно откинулся на спинку сиденья, блаженно прикрывая глаза и жуя сладострастно и настойчиво.
9
Старенькая «Нива» Грязнова умерла на первом же километре болотистой проселочной дороги, на которую они съехали в поисках фермы Ожегова. Поистине титанические усилия, затраченные на то, чтобы вытащить из липкой жижи задние колеса, принесли противоположный ожидаемому результат: передние увязли тоже. Независимая подвеска, рассчитанная на бездорожье и пробеги по пустыне, отступила перед разливами российской грязи, которые в свою очередь не уступали, пожалуй, разливам Нила в его лучшие годы.
Турецкий тихо матерился, стоя по колено в луже, хотя материться можно было и громко. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилались голые вспаханные поля, и никто, кроме галок, ковырявшихся в земле в поисках червей, не мог бы его услышать. Ни одного человека вокруг, ни одного трактора на горизонте. А он как раз сегодня надел новые туфли — жена подарила.
Из кабины показались огромные резиновые сапоги, а вслед за ними извиняющаяся рожа Грязнова.
— С охоты, понимаешь, завалялись, вот нашел случайно под сиденьем.
— А когда ты меня в эту топь посылал, не мог вспомнить?
— Да они, собственно, дырявые…
— Угу, так я тебе и поверил.
— Зато у меня припасено, — продемонстрировал Грязнов початую бутылку коньяка, — не простудимся.
— Пошли уже, запасливый ты мой, ты бы лучше вторую пару сапог припас.
— А ты сам не знал, куда едем?
— И сколько нам топать?
— Километров пять, если бы по городу — меньше часа ходьбы.
— По городу мы бы в крайнем случае на метро доехали.
— Расслабься, до темноты дойдем.
— А может, назад потопаем, а завтра вертолет выпросим?
— У кого?
— Неужели у врио начальника МУРа нет ни одного, даже маленького, вертолетика?
— Даже кальсон с пропеллером, как у Карлсона, нет.
Дорога находилась ниже уровня полей и служила скорее канавой для отвода лишней воды. Сгустились мерзкие грязно-серые тучи, заморосил мелкий противный дождик. Отряхиваясь, как собака, Турецкий, в мокрых по колено брюках, с налипшими на туфли комьями грязи, выбрался на обочину и, с трудом переставляя ноги, побрел вперед.
— Романтика… Надо было хоть зонт захватить.
— Это не дождь, а морская пыль, — усмехнулся Грязнов, который чувствовал себя гораздо лучше товарища в своих якобы промокающих сапогах.
— Ты еще и моряк.
— В душе.
После получаса ходьбы со скоростью, приближающейся к скорости объевшейся гусеницы, они наткнулись на прикорнувший на обочине покореженный, проржавевший комбайн.
— Давай подожжем, погреемся, — предложил Грязнов.
— «Ниву» твою надо было поджечь, — огрызнулся Турецкий. — Комбайны, Слава, на соляре ходят, и соляру эту слили года два назад. К тому же она просто так не горит. Полезли лучше в кабину, отдохнем.
В кабине чудом уцелело кожаное сиденье, и друзья, усевшись рядом, распили прямо из горлышка припасенную бутылку.
— У тебя пистолет есть? — спросил Турецкий.
— Суицидальное настроение?
— Давай пальнем, может, кто услышит, подъедет.
— Как же, жди, решат, бандиты: лошадь подмышку — и деру.
— А может, плот сделаем?
— А весла где возьмем?
— Тоже верно. Ладно, чего сидеть, пойдем уже.
От коньяка стало явно теплее и даже настроение слегка улучшилось.
Еще около часа они топали по грязи, так и не встретив ни одного аборигена. Внезапно болото закончилось и началась настоящая широкая бетонная дорога абсолютно западного образца: сухая и чистая, чуть выпуклая в середине, чтобы лужи не застаивались. Грязнов стащил сапоги, под которыми оказались совершенно сухие, начищенные туфли.
— Смотри, как ты напачкал… — указал он Турецкому на огромные грязные следы, тянувшиеся за ним.
— Да иди ты! — отмахнулся Турецкий, но все же взял палочку и соскреб грязь с подошв. Идти стало неизмеримо легче, но мокрые брюки не позволяли расслабиться.
Изменилась не только дорога, изменились поля вокруг. Слева и справа тянулись гектары, покрытые черной полиэтиленовой пленкой, из отверстий в пленке торчали ровными рядами аккуратные зеленые кустики.
— Слушай, а мы не вышли, часом, в Японию? — Грязнов с восторгом оглядывался вокруг.
— Через пространственно-временную морщину?
— Складку, Саша, или дырку, правда, говорят, это всегда сопровождается странным свечением и пукающими звуками.
— Кто говорит?
— Фантасты.
— А сами они в такие дыры лазили?
Грязнов пожал плечами:
— Смотри, машина.
— Нет, это, скорее, Канада, я такие тачки в кино видел.
На них надвигался обычный джип, только колеса у него были наверняка от трактора «Беларусь» — метра полтора в диаметре. За рулем сидел чистый молодой человек в аккуратном оранжевом комбинезоне.
— Здравствуйте, вы, наверно, к Ожегову? — Он остановил странный автомобиль рядом с пришельцами и, вежливо улыбаясь, свесился из кабины: — Садитесь, подвезу.
Турецкий с Грязновым забрались в машину.
— Скажите, это что у вас? — поинтересовался Грязнов, указывая на затянутые пленкой поля. — Кактусы?
— Нет, — засмеялся молодой человек, — это клубника, третий урожай только что собрали. А кактусы у нас в теплице. В следующем году налаживаем производство текилы из местного сырья.
Сыщики переглянулись и не сговариваясь ущипнули друг друга. Третий урожай клубники в Подмосковье?! Кактусы в парниках?! Текила из местного сырья?! Это походило если не на сон, то на пьяный бред. Но с одной, к тому же неполной, бутылки коньяка невозможно так упиться. Клубника за окнами машины сменилась полями настоящих помидоров, нормальных красных, даже, наверное, шершавых. А на дворе, между прочим, сентябрь и среднесуточная температура, если верить синоптикам, не поднимается выше двенадцати градусов. Стройные ряды теплиц блестели чистыми стеклами на появившемся невесть откуда солнце. Кстати, дождь кончился как раз примерно на границе владений Ожегова. Дальше огромный выгон, посыпанный песком, по которому бродят чистые, даже, наверное, причесанные слоноподобные свиньи. Начался поселок с аккуратными домиками, без привычных обветшалых заборов. И у второго с краю дома парень затормозил.
— Барин, гости приехали! — крикнул он и, высадив сыщиков, умчался по своим делам.
Из сарая, наступив на горло звонкой песне циркулярной пилы, вышел широкоплечий мужчина в таком же, как и у паренька, оранжевом комбинезоне на голое тело и армейских ботинках. Он протянул сыщикам широкую, опять же чистую ладонь:
— Ожегов.
— Турецкий, Генеральная прокуратура РФ.
— Грязнов.
— Ясно, пойдемте. — Ожегов провел их в теплицы: — Вот здесь у нас виноград, более ста сортов. Дальше гидропонные установки: огурцы и всякое такое. Там колбасный завод и коптильня. Вон в том ангаре линия по переработке молока…
— А кактусы где? — справился Грязнов.
— Кактусы в программу экскурсии не входят, там строгий температурный режим, который нарушать нельзя. Приезжайте через годик, угощу собственной текилой.
Они сделали круг по поселку, убедились, что коровы еще более гладкие и ухоженные, чем свиньи, и вернулись на исходную позицию.
— И сколько же сот человек тут работает?
— Двадцать, и не сот, а просто человек.
— А почему вас барином называют?
— Это не от чрезмерной эксплуатации, шутят так мужики. Ладно, корзинки с продуктами вам приготовили, вас отвезут, а у меня, извините, много работы.
Турецкий смутился:
— Да мы, собственно, не за этим приезжали.
— Документы на землю у меня в порядке, так что, если вам нужны деньги, это не ко мне.
— Мы по поводу Невзорова Олега Юрьевича, вам знаком таковой?
— Что же вы сразу не сказали?
— А вы и не спрашивали.
— Ладно, пойдемте в дом. Я вас, извините, за очередных «проверял» принял. Ездят тут каждую неделю, взяток требуют.
Они вошли в дом с дубовой мебелью, кондиционерами и радиостанцией. Ожегов предложил гостям садиться, а сам отдал распоряжения по рации, выслушал отчет о ремонте холодильной установки и только потом опустился на толстоногий табурет и вопросительно уставился на сыщиков.
— Невзоров приезжал к вам в последнее время? — начал Турецкий.
— Месяца два назад. А что, долетался Олежка? Что он такого натворил, что прокуратура им интересуется?
Турецкий с Грязновым переглянулись.